Вторым был известный советский летчик Борис Григорьевич Чухновский. Вот что он писал о своем предшественнике: «Полеты Нагурского — свидетельство большого мастерства и необычайной смелости. В наши дни, когда авиация достигла невиданных вершин техники, кажутся невероятными полеты над льдами Арктики, по существу на авиетке (самолет Нагурского весил 450 килограммов, мощность двигателя 70 лошадиных сил, скорость 90 километров в час) без знания метеообстановки на трассе, без радиосвязи, с ненадежным мотором, без наземного обслуживания и, что, пожалуй, самое существенное, — без приборов слепого полета, отсутствие которых грозит любому самолету срывом в штопор или падением после вхождения в туман или облачность, то есть во всех случаях потери летчиком видимого горизонта».
Как сложилась дальнейшая судьба Яна Иосифовича Нагурского? В 1917 году он был сбит над Балтийским морем. Это подтверждает Большая Советская Энциклопедия, где, правда, искажено имя летчика: «Нагурский Иван Иосифович (1883–1917)».
Но утверждение: не верь глазам своим, — к счастью, иногда бывает справедливым. Писатель Ю. Гальперин несколько лет назад встретился с Яном Иосифовичем Нагурским в Варшаве. Оказывается, что тогда около сбитого самолета его подобрала русская подводная лодка. После революции Нагурский решил съездить на родину — в Польшу, но тут началась гражданская война. Вернуться в Россию было невозможно. В различных анкетах и документах тогдашнего времени в графе «воинское звание» Нагурский неизменно писал: «нижний чин», иначе как кадрового офицера бывшей царской армии его бы непременно заставили воевать против Советской России…
Я смотрю на карту Северного Ледовитого океана и думаю о несостоявшейся встрече Альбанова и Нагурского. О чем бы они говорили?
Их встреча так и не состоялась, хотя и сегодня они совсем рядом: на острове Гукера Земли Франца-Иосифа один из мысов носит имя Альбанова, а на острове Александры — Нагурского. Впрочем, рядом и мыс Ерминии Александровны Жданко, и Конрада, и ледовый купол Брусилова. Все они там — некогда ушедшие со «Святой Анны» на теплую землю, со временем снова вернулись в страну белого безмолвия, чтобы разделить с товарищами по славным подвигам и несчастью вечность и память потомков.
Потом я смотрю в окно. Прошел дождь. Полдень. Под желтыми кленами, вороша палые листья, задумчиво бредет мальчишка с ранцем за спиной. Кем он станет? И я снова невольно думаю о Валериане Ивановиче Альбанове, душа которого для меня по-прежнему осталась загадкой. Помогите мне: если кто-нибудь из вас знает о нем, о его спутниках, родственниках больше, чем я, напишите мне, пожалуйста! Я буду вам очень благодарен.
Когда очерк уже был подготовлен к печати, пришло письмо из Астрахани от дочери Александра Эдуардовича Конрада Тамары Александровны Колесник. Мне помогли отыскать ее сотрудники Астраханского областного адресного бюро. С волнением я вскрыл конверт. Тамара Александровна писала:
«Боюсь, что мало чем смогу вам помочь. Про Валериана Ивановича Альбанова я знаю только по рассказам отца, я родилась в 1923 году. По его словам, это был человек огромной силы воли, чуткий к своим друзьям, энергичный, смелый, с обостренным чувством справедливости. Папа говорил, что таких людей он больше не встречал в своей жизни, что равных ему нет и вряд ли будут.
Валериан Иванович бывал у нас дома, они с папой были очень большими друзьями. Папа родился в 1890 году в Риге, он хорошо знал немецкий и английский языки, страшно любил море. Он не представлял жизни без моря. Это прежде всего их, видимо, и сдружило, а потом и та ужасная дорога. Они потому и выжили, что сильнее других были духом. Папа плавал всю свою жизнь, более тридцати лет, в советское время — механиком на судах Совторгфлота. Он был очень уважаемый человек, и его портрет всегда был на доске Почета.
В 1940 году летом папа заболел плевритом и, проболев полтора месяца, умер. Хоронил его весь Совторгфлот. За два-три дня до смерти его к нам пришли из Музея Арктики и Антарктики и просили подробно рассказать об Альбанове, но папа уже не мог говорить и часто терял сознание. Тогда они попросили, чтобы мы отдали его вещи в музей. Мама отдала дневник, который папа вел, и все фотографии Альбанова, которые у нас были.
Когда я бываю в Ленинграде, то обязательно захожу в музей и вижу портрет Альбанова, а рядом — портрет папы, а под стеклом его дневник.
Если будут какие-нибудь вопросы, пишите. Постараюсь ответить».
Я тут же, авиапочтой, среди других вопросов задал Тамаре Александровне не дававший мне покоя вопрос: «Была ли семья у Альбанова? Был ли женат во время той трагической экспедиции Александр Эдуардович?» Это было для меня очень важно. Это многое говорило об их характерах. Какими они уходили в ту жестокую дорогу?
Тамара Александровна тут же ответила: «Альбанов был женат, но детей, насколько я знаю, у них не было. Отец женился в 1910, мой брат родился в октябре 1912 года (он погиб в 1942 году в Великую Отечественную войну, мама умерла в блокадном Ленинграде)».
Теперь становится еще более очевидной зыбкость версии Северина и Чачко. Впрочем, то, что Альбанов был женат, нисколько не мешало Ерминии Александровне Жданко полюбить его. Если это все-таки так, тогда даже понятнее становится, почему она не сказала ему о своем чувстве, а только при прощании отдала письмо.
А Конрад! Можно представить, как он любил море, если уходил в такое плавание, ожидая своего первенца. Он увидел его, когда тому исполнилось уже два года…
А недавно я получил письмо из Государственного архива Красноярского края:
«В документальных материалах архивного фонда Красноярского Совета имеется письмо губернского исполкома в военный отдел от 18 мая 1918 года следующего содержания: «Исполнительный комитет предлагает Вам предъявителю сего Альбанову В. И., моряку военного флота, для нужд Гидрографической экспедиции выдать паровой котел и машину во временное пользование».
Других сведений о полярном исследователе В. И. Альбанове не обнаружено. Обнаружены сведения о его сестре, Альбановой Варваре Ивановне, которая работала старшей воспитательницей в доме матери и ребенка г. Красноярска».
Как много важных сведений в этом коротком с виду письме! Во-первых, оно развеивает сомнения некоторых об участии Валериана Ивановича Альбанова в гражданской войне, точнее, на чьей стороне он в ней участвовал. Во-вторых, становится известно, что в Красноярск он переехал не один, а с семьей, забрал с собой и сестру, которая, очевидно, была моложе его. Будучи сиротой, она посвятила свою жизнь другим сиротам.
Жива ли она? Живы ли ее родственники? Что стало с женой Валериана Ивановича Альбанова? К сожалению, письмо из Красноярского архива на эти вопросы не давало ответа. Нужно опять ждать. Надо же, в Красноярске я был несколько раз, если бы знать раньше!
К письму из архива была приписка: «Одновременно рекомендуем обратиться в Иркутск к Яцковскому Алексею Иосифовичу, который занимается изучением жизни и деятельности Альбанова».
Алексей Иосифович Яцковский? Почему-то мне знакома эта фамилия. Откуда она мне знакома? Я долго ломал над этим голову, но так и не мог вспомнить. Недавно, возвращаясь в очередной раз с Камчатки, при посадке в Иркутске я пытался дозвониться до Алексея Иосифовича, но выяснилось, что он в отъезде: то ли в Москве, то ли в Ленинграде, будет дома только глубокой осенью, и опять я думал: откуда так знакома мне эта фамилия?
А потом неожиданно, как это всегда бывает, вспомнил: да наши пути ведь уже пересекались, ведь это он в свое время с группой альпинистов смог покорить на Камчатке до тех пор неприступную, забитую льдом вершину Корякской сопки!
И я с нетерпением ждал письма от Алексея Иосифовича. Я был уверен, что он знает о Валериане Ивановиче Альбанове то, чего не знаю я.
Но, увы — его ответ (Алексей Иосифович в последние годы работал старшим инженером лаборатории ионосферных исследований Сибирского института земного магнетизма, ионосферы и распределения радиоволн АН СССР, сейчас — пенсионер) был неутешительным:
«Да, Варвара Ивановна Альбанова в течение пятидесяти лет безвыездно жила в Красноярске — жила очень скромно, даже чрезмерно скромно, довольствуясь малоденежной работой по линии детских учреждений. Умерла в 1969 году. (Надо же — я был в Красноярске летом 1968 года! В промежутке между самолетами целые сутки бесцельно болтался по городу!). Я видел дом, в одной из комнаток которого одиноко, не будучи замужем, она жила. Я видел кое-что из ее вещей, которые «расползлись» по соседским рукам. В частности, видел небольшой сундучок, который, как мне рассказывали сослуживицы Альбановой, был привезен Валерианом Ивановичем еще из Петрограда, когда он привез на Енисей свою мать и двух сестер. По рассказам, вторая сестра умерла в 1919 году от тифа, мать — в начале 30-х годов (имена неизвестны). Содержимое того сундучка — как хлам — выбросили или сожгли. Есть предположение, что среди бумаг, которые находились в заветном сундучке Варвары Ивановны, было кое-что и весьма интересное, возможно, некоторые бумаги или даже дневники Валериана Ивановича. Впрочем, тут нужна оговорка: по рассказам сослуживицы Варвары Ивановны, которая с ней была особенно дружна, кто-то когда-то взял у Варвары Ивановны какие-то ценные бумаги, что-то пообещал, — она не помнит, кто, когда, что, — но так и не выполнил своего обещания…»
На днях, уже читая корректуру этой книжки, я получил новое письмо от Алексея Иосифовича: «Найти место, где похоронен В. И. Альбанов (если он был «нормально» похоронен), — дело почти безнадежное. Вот что ответил на мой запрос краевед из Ачинска М. И. Павленко: «…в 1919 году на станции Ачинск-1 взрывы были, снимали с поездов и больных тифом, умерших или замерзших. Недалеко от станции на пустыре был устроен тифозный барак, а около него — яма, куда хоронили умерших или погибших при взрывах. Лет десять назад, при строительстве железнодорожной больницы, это «кладбище