Амаль тоже принялась высматривать хоть что-нибудь, что можно превратить в оружие против неведомой опасности, но все прочие осколки растаяли, камни превратились в песок, будто сама Драконова пещера противостояла двум затерявшимся в ней душам.
16
Мирас и Амаль с резью в глазах всматривались во мрак. Страшный звук приближался и приближался, отражаясь от сводов, рос, бил по барабанным перепонкам. А когда уже стал невыносимым, навстречу молодым людям выползла маленькая безобидная юркая ящерка. Она, приподняв изящную головку, зыркнула на юношу и девушку, но они совсем не походили на аппетитных для нее букашек, и исчезла в узкой расщелине.
Мирас перевел ошарашенный, неверящий взгляд на Амаль. Она ответила ему точно таким же. Осколок, зажатый в руке, заледенил пальцы. Капли воды, срывающиеся с него, стучали все чаще и чаще, словно сердце, заходящееся в волнении. Или это и было сердце?
Взявшись за руки, юноша и девушка вышли, наконец, из пещеры. Пред ними расстилалась пустыня. Песчаные барханы, палящее солнце и яркий, как сама свежесть, мазок оазиса. До него казалось рукой подать. И Мирас с Амаль пошли.
Вечный Мир обманул с расстоянием. Юноша успел поведать девушке обо всем, что произошло с ним с момента их расставания, а она — что случилось с ней, но оазис же все так и оставался недосягаемым. Однако и необитаемым он не был. Молодые люди то вместе, то поодиночке видели, как под сенью деревьев ходит благообразный старик, подвязывает ветви, кронирует, поливает, собирает урожай. Садовник не обращал внимания на путников, зовущих его, машущих ему. Он следил за оазисом, раскинувшимся посреди пустыни, все, что находилось за его пределами, старика не волновало.
Но Мирас и Амаль не сдавались. Они не заводили разговоров, зачем им обязательно надо дойти до старца, цель казалась неизменной. Девушка по-прежнему горела решимостью избавиться от навязанных насильно уз, потому что считала несправедливым удерживать возле себя супруга. Он, видя ее решимость, считал, что не мил.
— Не понимаю! Нас будто что-то отталкивает! — воскликнула Амаль, когда солнце в пятый раз спустилось за горизонт и на небе зажглись звезды и луна. — Отец говорил мне, что в Вечном Мире мы вольны оказаться там, где пожелаем! Мы желаем оказаться рядом со стариком, который может расторгнуть наш обет, но не приближаемся к оазису ни на пядь, сколько бы не шли!
Мирас вздохнул и потупился:
— Возможно, нас ведут разные цели?
Слова вырвались из его груди робко и едва слышно. Но все же прозвучали. В ночной тиши можно услышать все, что не улавливает ухо днем, когда мир наполняют прочие звуки.
— Что ты имеешь в виду? — глаза Амаль сияли под звездами ярче солнца, губы манили несказанными обещаниями, кожа светилась в лунном свете, как драгоценная жемчужина.
— Меня не тяготит твое общество. Не смущает перспектива провести с тобой вечность. Обет не кажется более мне тяжким проклятьем. И мне стыдно за свои слова и поведение, — Мирас смотрел на Амаль и надеялся, что она не посчитает его слова за жалость к ней и смирение перед лицом непреодолимого. — Если тебя не ведет вперед еще какое-то желание, чем дать мне счастье, отказавшись от непроизнесенных тобой обетов, возможно, нам и не стоит туда идти? — Он махнул в сторону оазиса.
— А как же предсказанная тебе суженая? — Амаль не то чтобы не верила тому, что слышала. То, что слова Мираса правдивы, доказывали и его горящий жадный взгляд, и пересохшие губы, жаждавшие живительной влаги поцелуев, и пальцы, не находящие покоя. Но девушка слишком хорошо помнила, как выглядит, она точно не походила под определение прекрасной возлюбленной. — Ты готов отречься от надежд твоей матушки? От своих мечтаний?
— Ты моя надежда и мечта! — уже не зная, как иначе доказать Амаль, что не желает более ничего, кроме как остаться ее супругом, Мирас приблизился к ней, за маленький шаг преодолев расстояние в тысячу шагов, сотню веков, миллионы причин, и со всей страстью сорвал поцелуй с ее губ, потом второй, третий, десятый, не в силах остановиться и насытиться.
Амаль таяла в его объятиях, как ледник под лучами весеннего солнца, плавилась, как воск от огня, и не имея возможности вздохнуть, тем не менее, дышала полной грудью.
— Кхмм, — раздалось позади молодых людей негромкое покашливание.
Оторвавшись от поцелуев, Мирас и Амаль обнаружили, что стоят прямо посреди оазиса, а его хозяин с хитрым прищуром оглаживает свою аккуратную бороду.
— Что привело вас ко мне? — поинтересовался он после всех положенных приветствий.
— Нас связал посмертный брачный обет. Вернее, для меня он был посмертным, а для моего супруга не совсем, — потупившись ответила девушка. И замолчала, не зная, что говорить далее.
Но Мирас пришел ей на помощь:
— И теперь бы мы хотели, чтобы он прозвучал, как положено. Чтобы мы имели возможность оба дать клятвы друг другу, и согласие быть всегда рядом, — парень без особых для себя усилий снял с мизинца матушкино кольцо и надел его на палец Амаль.
— Но я лишь садовник для этого сада. Я не имею права расторгать и возлагать обеты. Это делается в стенах земных храмов, — отказ старика прозвучал под стать его прищуру. — Что в моей власти, это угостить вас яблоками из моего сада.
Он подошел к усыпанному одновременно и цветами и плодами в разной степени зрелости дереву. Прошептал что-то, ласково проведя ладонью по шершавому стволу. И Мирас готов был поклясться, что дерево само склонило ветвь, на которой красовалось два наливных спелых яблока. Старик сорвал их и протянул молодым людям.
Амаль взяла нежно-розовое, Мирас желтое с бордовым бочком. От плодов пахло так умопомрачительно, что кружилась голова и путались мысли. Юноша и девушка вдруг почувствовали, что голодны, как прежде, в мире живых, или в первые часы пребывания в Вечном Мире, и с аппетитом расправились с угощением.
Старик с состраданием смотрел на то, как стекленеют глаза молодых людей, как они цепляются друг за друга, поняв, что именно происходит, как Мирас, из последних сил поддерживая Амаль, силится что-то сказать, но не может.
Эпилог
Из тьмы к садовнику выступила на мягких лапах иссиня-черная пантера, на спине которой мирно спал крошечный ребенок, вылетел огромный ворон с непропорционально длинными крыльями и выползла черная змея с по-человечески мудрыми глазами. Они молча наблюдали за тем, как бережно старик высаживает в землю оазиса два семечка, прихлопывает, рыхлит, а поверх кладет колечко с переливающимся в свете солнечного дня самоцветом.
— И обязательно было проводить их через все это? — промурлыкала пантера, осторожно ложась на землю и начав вылизывать лапу.
Ребенок было завозился на её спине, но снова замер, когда ворон присел рядом и начал обмахивать его крыльями.
— Без жизни нет смерти. Без смерти нет возрождения, — тихо ответил садовник.
— И что теперь? — прокаркал ворон.
— Когда семя проклюнется из земли, в чрево их матерей упадет семя их отцов. Когда появится первая почка, они огласят криками свое рождение. Когда листва зашелестит на ветвях, они впервые увидят друг друга. Когда ростки зацветут по весне, они дадут друг другу священные обеты.
Старик продолжал бы и дальше, но его прервало шипение змеи:
— Можешь не утруждаться, нам прекрасно известны все твои сказки! Мы не первый раз загоняем тебе все новых и новых предназначенных, и выучили наизусть все, что ты можешь нам сказать. Неужели просто нельзя свести их сразу?
Но ответ садовника прервал истошный плач младенца. Того не могли уже успокоить ни ворон, ни пантера. Он оглашал, что помощникам тьмы и света пора встречать вновь прибывшего в этот мир.
— Даже передохнуть не успели! — проворчала змея. — И когда тебе надоест возиться с этими душами! Отпустил бы уже их в Великое Ничто! Но нет!
Старик, не обращая внимания на её слова, взял малыша на руки и унес вглубь оазиса.
Испуганный Хейко, ослепленный льющимся на него светом, застыл в начале своего пути по Вечному Миру.