3
Сидя в объятиях друг друга, Амаль и Мирас задремали. И сон в послесмертии ничем не отличался от того сна, когда они жили, разве что спали они не на перинах и простынях. Проснувшись почти одновременно, обнаружили, что световой круг немного вырос в диаметре, теперь можно было не скрючиваться в три погибели, сесть удобнее, а если не хочется, встать и размяться за пару-тройку шагов.
— А ты? — вдруг поинтересовалась Амаль. — Чем жил?
Мирас задумался. Главной мечтой и надеждой его жизни — являлось найти предсказанную суженную. Но правильно ли будет это рассказывать девушке, ставшей его женой в послесмертии? Не огорчит ли ее эта весть?
Пока он размышлял об этом, Амаль, подняв лицо и воздев руки попросила яство, которое ее отец готовил лично, и флягу с водой. Мирас едва успел подхватить рухнувший на него с небес горячий пирог, ароматный, истекающий мясным соком, обжигающий пальцы. Фляга же, запотевшая от ледяной воды, просто свалилась рядом, хорошо, что не на голову.
Амаль оборвала подол одной из юбок и расстелила наподобие скатерти, давая Мирасу возможность положить пирог. Они ломали его и ели, без ножа и вилки, запивая прямо из фляги, будто бродяги, не ведающие приличий. Отсутствие приборов нисколько не смущало молодоженов. Напротив, происходящее даже нравилось им. Или они были настолько голодны?
— Твой отец и правда пек такие пироги? — насытившись, поинтересовался парень.
— Несколько раз, — кивнула девушка. — Когда мы еще жили вдвоем, ведь моя мать умерла при моем рождении. Или, когда он уже женился на Рамине, но нам хотелось насладиться общением друг с другом, и мы уходили в путешествие, через лес, по затерянной тропе, к охотничьему домику, и проводили там час или день, или три. Мачеха и ее дочери считали такое времяпрепровождение скучным и плебейским. А нам нравилось. Отец разжигал камин, месил тесто и пек такой пирог, — она со вздохом положила в рот последний кусочек, прожевала. — И запивали мы всегда сладкой водой из протекающего рядом с домиком ручья. Вкус детства. А что насчет тебя?
Мирас вновь посчитал неуместным рассказывать, какими яствами его баловала матушка: простыми, но приготовленными от души, с оставленными лучшими кусочками для любимого единственного сына, ведь у Амаль материнской любви не было. Юноша просто коротко пожал плечами, мол, ничего особенного.
Настаивать Амаль не стала. Допила последний глоток воды из фляги и без особых раздумий выбросила ее во тьму. Та поглотила вещь с тихим чавком, на миг показавшись зверем, выжидающим, пока его побалуют лакомством.
Но, оказывается, Мирас рано расслабился. Амаль села, глядя ему прямо в глаза, и приговорила:
— Однако хоть что-то же я должна знать о тебе, муж мой, — с особым упором, иронией выделив обращение.
Да, как ни прискорбно осознавать, он супруг этой девушки, и она сейчас разделила с ним сытную трапезу, они заключены вместе в Вечном Мире, который оказался ограничен для них живым, казалось, пятном света. Парень прикинул, что может поведать о себе, не задев тонких струн души девушки, прочистил горло, будто готовился к долгому повествованию:
— Я родился далеко от твоего города. Жил не в такой роскоши, как ты, но моя семья не голодала, — он решил упустить тот момент, что его семья состояла лишь из него самого и матери, которая была единственной дочерью местного учителя и женой не слишком известного в мире художника, умерших в один год от страшного мора, не увидевших внука и сына соответственно, но оставив после себя дом и небольшое наследство, разумно тратив которое, можно жить, не бедствуя. — Любил читать, пытался рисовать. А однажды отправился в путь, — Мирас запнулся, — повидать свет, но на меня напали разбойники, ограбили и бросили на дороге, посчитав, что я умер. Очнувшись, я дополз до ворот Храма, в котором потом нас и сочетали браком.
Парень умолчал еще и о том, что, отправляясь в путь, он не оставил ничего позади: мать его умерла, завещав ему обязательно найти предсказанную сыну при рождении возлюбленную. Мирас продал опустевший дом, чтобы выручить за него деньги для странствия, подарил книги деда и картины отца местной библиотеке и отправился на поиски, с горечью и надеждой в сердце одновременно.
— Сочетали, — повторила девушка ядовито, — браком. У меня хоть возможности отказаться не было! А тебя привели, как бычка на заклание! Приодели, накормили, опоили…
— Мне обещали, — попытался остановить поток горьких обвинений парень.
Но она будто не слышала его.
— Что же посулили тебе за брачные обеты со мной? — с неприязнью поинтересовалась Амаль, отводя пронзительный, будто проживающий насквозь взгляд в сторону. — Ты же был жив, мог отказать, увидев перед собой меня!
Мирас смешался. Не зная, как объяснить, не упомянув суженную, промямлил:
— Я был тяжко болен, не совсем ясно соображал, меня обманули.
— Но ведь так не должно быть! — вскричала в небеса девушка. — Если брак заключен без согласия, тем более, когда один еще в силах произнести "нет", должен существовать путь для расторжения его!
В воздухе удушающе запахло цветами.
— Ты чувствуешь? — вновь обратилась к Мирасу Амаль. — Этот запах?
Парень кивнул, оглядываясь по сторонам, и ища источник аромата.
И молодым людям было совершенно невдомек, что это Рамина усыпала их общую могилу цветами из сада в этот момент. Срезанные стебли истекали горьким соком, бархатные бутоны же, увядая, испускали яркий, терпко-сладкий запах.
4
Мысль, что брак без согласия можно расторгнуть, показалась заманчивой и легла на благодатную почву.
Мирас задумался, что, в общем-то, ему ведь не пророчили, что встреча с его единственной возлюбленной состоится сразу, что перед ней его не ждут ни испытания, ни злоключения, ни смерть. Пока ничто происходящее не противоречило предсказанию, ведь это он сам уже додумал, что суженная окажется и единственной. Или мать ему так говорила? Парень уже и не мог сказать.
Амаль тоже прикинула, что, возможно, расторгнув брак, душа ее вырвется из этого плена, бесплотным духом она облетит все земли, которые прошел отец, ступит везде, где ступала его нога, вдохнет воздух, которым дышал он, и не важно, что никто не перемолвится с ней словечком, не прикоснется, не разделит печаль, это и лучше!
Только как провернуть задуманное? К кому обратиться? Где тот судья, что рассудит, объяснит и восстановит справедливость? Мирас и Амаль единственные на этом пятачке.
Они попробовали так и сяк изложить свою просьбу. Однако слова улетали в бесконечность, не давая облегчения, не принося никаких даров, не облегчая долю.
— Может все гораздо проще? — неуверенно предположила девушка и бросила на Мираса робкий взгляд из-под длинных ресниц. — Нам только стоит решиться.
— О чем ты? — он и предположить боялся, что конкретно имеет в виду девушка, хотя, наверное, догадывался подспудно.
Она указала вперед, туда, где разлилась бесконечная тьма. На миг возникло чувство, что та прислушивается к их разговору, ждет, замерев, боясь разбить их решимость даже легким вздохом.
— Нас не станет, — выдохнул парень.
— А разве сейчас мы есть?
Показалось, или ее глаза и впрямь заволокло слезами?
— Но мы же вот! — не зная, что еще сделать, Мирас вскочил на ноги и потянул к себе Амаль, заставляя подняться и ее. — Чувствуем, существуем, мечтаем. Ты видишь меня, я вижу тебя. Истлевает наша плоть, но она лишь как старое платье, выброшенное старьевщику. Мы не исчезли! — и чем больше он говорил, тем увереннее звучали его фразы. — Посмотри, под нашими ногами тропа. Мы можем пойти по ней. Наверняка, впереди окажется ответ на наш вопрос. Вечный Мир населён не меньше, чем мир живущих, иначе, куда же делись все те, кто ушел оттуда? Или мы одни так обласканы Создателем? А все остальные зря возносят молитвы в земных храмах?
Амаль, пожалуй, впервые внимательно смотрела на своего супруга и слушала его. В его словах было здравое зерно. И вправду — куда ушел отец, испустив дух? Мать? Тысячи других людей? Они свято верили в Вечный Мир, где встретятся обязательно, когда придет их час. Не может же быть, что все они ошибались.
Мирас протянул Амаль руку. Девушка взглянула на нее, а потом вложила свою. Пальцы молодых людей скрестились, и, сделав глубокий вдох, Мирас и Амаль сделали шаг вперед. Потом еще и еще. Световой круг растягивался, не давая им выйти за свои границы.
Тьма уже не казалась такой зловещей. Казалось, что где-то там она усмехается над пустой осторожностью. Ей-то было давно понятно, что они не враги со светом, а лишь две грани одного целого, ни одному не обойтись без другого, и каждый играет другому на руку.
Пройдя уже довольно большой путь, Миас и Амаль обернулись назад: там тянулась тропа, колосилось поле, вспархивали птицы, спугнутые непонятно кем, бабочки трепетали крылышками. Вполне себе обычный мир, спокойный и понятный. И только осознав это, юноша и девушка решили отпустить руки. Теперь они просто шли плечо к плечу, не особо представляя, куда именно придут, но уже твердо зная, что там получат ответ.
Когда на Вечный Мир опустилось подобие обычного земного вечера, молодые люди присели, решив, что не мешало бы устроить привал. Особой усталости они не чувствовали, но и отказываться от телесных привычек не решались.
— Матушкину лепешку! — выдохнул Мирас, уже по опыту догадываясь, что та окажется в руках у Амаль, иначе бы он загадал бульон, но девушка вряд ли бы удержала большой чугунный котел.
— Ох ты! — поймала та.
Пузырчатая румяная лепешка оказалась весьма кстати. Молодожены разделили ее поровну и с аппетитом съели.
— Птичье молоко! — пожелала с загадочной улыбкой Амаль, и расхохоталась, когда с неба не упало ничего. — Так и знала, что этот торговец надул Рамину!
Она поведала, как мачеха купилась однажды на россказни мошенника, обещавшего ей необычайное омоложение и красоту, и продавшего ей втридорога целый кувшин расхваленного им напитка, по вкусу и виду напоминающего самую обыкновенную сыворотку. Рамина берегла питье, расходуя по глоточку, пока то однажды не прокисло. Однако встреченный повторно мошенник клялся и божился, что его вины в том нет, не иначе виновата зависть соседей, увидевшим, как невероятно хорошеет благородная дама.