Мирас хохотал, представляя это. Из глаз его вновь текли слезы, но уже не от огорчения, что ему не суждено исполнить матушкин завет. Амаль тоже смеялась, как-то абсолютно неуловимо становясь довольно хорошенькой. Щеки ее раскраснелись и обзавелись милыми ямочками, губы стали пухлее. Она, устав убирать за спину растрепавшиеся волосы, собрала их в косу.
Парень нарвал большой пучок травы, смял его наподобие подушки и предложил жене вздремнуть. Когда девушка легла, он снял с себя архалук и укрыл ее. Она благодарно вздохнула и закрыла глаза. А Мирас, лег рядом, закинув в рот сорванную травинку, и принялся гонять ее из одного угла в другой. И вдруг в пустом небе начали зажигаться звезды. Он сам не поверил своим глазам: одна, вторая, третья. Они перемигивались с ним, будто в том мире, который еще недавно парень называл «этот».
Созвездия пересказывали Мирасу материнские сказки и мифы, прочитанные в книгах. Большая медведица шла впереди своего медвежонка, змееносец воевал со змеей, заяц убегал от стрельца, а лебедь улетал от орла. Все оживало, и юноша сам не понимал, спит он или бодрствует, умер или продолжает жить, но в лучшем из миров.
5
Утро разбудило Амаль и Мираса птичьим гомоном. Две птахи вспархивали и камнем падали на землю, били крыльями, разевали клювы и пищали-пищали. Юноша вскочил и бросился было к ним, но остановился, увидев змею. Та шипела и увивалась рядом с гнездом с тремя крошечными птенцами. Разинув рот, высовывала раздвоенный язык. Мирас оказался совсем не готов, что в Вечном Мире может быть подобное.
А змея уже обратила внимание и на него. Приподняла узкую головку, опустила, приготовилась к броску, сжав в пружину гибкое тело.
Но тут на нее обрушился град ударов. Амаль молотила по хищнице палкой, грозная, как разряд молнии, не замечая, что змея уже безвольно лежит на земле, а птахи разлетелись в разные стороны.
— Гадина! Гадина! — не могла остановиться девушка.
Такая Амаль пугала Мираса, пожалуй, даже больше змеи. Он вновь задумывался о своей суженной, которая… Которая, что? В их земном мире тоже водились змеи, но вот аналогичная ситуация не представлялась. Начни девушка визжать, она бы не помогла ни Мирасу, ни птахам. Но вот вернутся ли они в гнездо после такой фурии в человеческом обличье.
Впрочем, Амаль потихоньку угомонилась. С отвращением на лице отбросила палку и отошла в сторону.
— Ты струсил?
Представились, что сейчас она набросится уже на него, измочалит, как несчастную змею.
Мирас обиженно нахмурился. Еще вчера ему на миг показалось, что Амаль — приятная девушка, и они могли бы подружиться. Но теперь он засомневался после такого выпада.
— Струсил? — повторила она.
— Разве я не человек и не имею права? — горло вскинул голову Мирас.
— Мы оба уже не люди, — вдруг резко сдалась Амаль.
И, сгорбившись, поплелась по дороге.
Он нагнал ее, только убедившись, что птицы вновь вернулись к птенцам. Для него почему-то было важно знать, что те не погибнут. Что Вечный Мир не омрачиться для него этим дурным событием, слишком жизненным для неживого.
Говорить не хотелось. Но и молчание теперь казалось колючим и неуютным. Хотелось уже поскорее дойти куда-нибудь, где можно получить ответ.
А дорога все тянулась и тянулась. Бесконечной лентой стелилась под ногами. Ни камешка, ни выбоинки — не упадешь, не оступишься. Вечный Мир удивлял. Что-то в нем осталось от того, а что-то совсем отличалось. Мирас глянул по сторонам, уже отчаявшись увидеть другое: не поля, не перелески вдали. Однако глаз зацепил хижину, явно построенную человеческими руками. Юноша дотронулся до Амаль, привлекая ее внимание и указал на новый объект.
— Не боишься, что там сидят разбойники? — ядовито поинтересовалась девушка.
— Не боюсь, — в тон ей отозвался Мирас, — что у меня брать? А жизнь мою забрать они уже не смогут. Вот тебе бы я советовал поостеречься, хоть ты и невесть какая красавица, — и, не глядя на нее, свернул к хижине.
Это была их первая перемолвка после встречи со змеей. Обоим не хотелось, чтобы слова звучали именно так, и были именно такими, но изнутри вылетало накопившееся разочарование. От стыда стало мгновенно жарко, хотелось вернуть сказанное обратно, но даже в этом мире это оказалось невозможным.
Мирас тщетно силился услышать, идет ли за ним Амаль, потому что обернуться мешал ураган, бушующий внутри. А она тщетно пыталась сделать хотя бы шаг, хотя и знала сама прежде, что красотой не блещет, что же могло измениться в это мире.
Уже почти дойдя, юноша все же пересил себя и оглянулся: девушка одиноко стояла на дороге, хрупкая и трогательная, как никогда.
— Здесь тихо, — махнул без особой надежды Мирас. — Идём.
Она дернулась, как от удара и отвернулась в другую сторону. Юноша потянулся было к дверной ручке, но дверь распахнулась сама, а на пороге возник молодой человек, едва ли старше Мираса, с любопытством взирающий на гостя.
— Добрый день, уважаемый! Мы с моей супругой, — юноша со страхом оглянулся на дорогу, искренне опасаясь увидеть, что Амаль куда-то делась, но она стояла на прежнем месте, — хотели бы решить одну нашу проблему.
— В чем заключается ваша проблема? — бархатным голосом спросил хозяин хижины.
— Наш брак заключен без нашего с ней согласия. Мы люди чужие, незнакомые друг другу при жизни, — Мирасу сложно давались слова, они давили, словно камни, — и хотели бы знать, нельзя ли расторгнуть наш обет.
— Я понимаю вашу проблему, — покачал головой хозяин хижины. — Но я всего лишь муж, ждущий в Вечном Мире свою жену. Умер глубоким стариком, а смотрите же, с каждым днем просыпаюсь все моложе и моложе. Скоро моя любимая ступит на этот порог. И обет с ней никогда не был для меня в тягость. Впереди по дороге есть поселение, там стоит Храм, в нем сидит служитель. Возможно, он сможет разрешить вашу проблему.
Мирас поблагодарил хозяина хижины и вернулся к Амаль.
— Он не знает, — коротко огласил суть разговора.
Девушка вздохнула и молча побрела вперед.
— Я не хотел обижать тебя! — крикнул ей вдогонку юноша. — Это было не по — мужски. Извини!
— Я тоже не владела собой, когда назвала тебя трусом, — долетели до него слова.
6
Поселение оказалось достаточно большим, даже для того, прежнего мира. Стояли дома, по виду самые обычные, дорожки были выложены камнями, росли сады, в которых присутствовали приметы всех четырех времен года: на одном дереве одновременно облетали листья, звенели заиндевелые ветви, лопались почки и дозревали плоды.
Амаль сорвала ягодку и положила ее в рот, вторую протянула Мирасу. Но есть ее оказалось невозможно — она вязала и горчила, как обманутые надежды. Юноша выбросил ее в траву и обратился к мимо пробегающему мальчугану:
— Не подскажешь, где тут Храм?
Пострел махнул рукой и умчался вдогонку за ветром. Мираса же настигла мысль о жизненной несправедливости, из-за которой в Вечный Мир уходят не только старики, в конце концов, и его виски тоже еще не убелила седина, сейчас он особенно остро почувствовал, как мало прожил, насколько же меньше довелось испытать и увидеть этому ребенку.
Храм стоял на краю поселения. Белые каменные стены, украшенные изразцами, распахнутые двери и окна, колодец с чистой водой во дворе — всё, как и в любом другом месте излучало покой, умиротворение, благоденствие. Однако Мирас на своем опыте знал, что это может быть только видимостью. Интересно, проповедует тут кто? О чем вещают? Кому возносят молитвы? В прошлом мире живых песни и здравицы восхваляли этот мир, наставляли прихожан, что каждому воздастся по заслугам его. А здесь? Объясняли, чем именно ты заслужил то, что получил? Призывали смириться с несвоевременной кончиной? Возносили хвалу Создателю? Но разве сам Создатель не должен жить в Вечном Мире?
Навстречу Мирасу и Амаль вышел мужчина в полном расцвете сил. Распахнул руки, как дорогим гостям, будто долго ждал и, наконец, дождался. Однако парню оказалось тяжело довериться ему, так и вспоминались служители Храма, умывшие его и разодевшие, будто принца, но напоившие ядом.
— Рад вам! — мягким голосом приветствовал служитель. — Омойте руки и ноги ваши, испейте воды из нашего колодца, дабы узреть то, что привело вас к этому порогу.
— Мы и без воды знаем, что нас привело, — резковато ответил Мирас на приветствие. — Нам нужен совет, как избавиться от брачных обетов.
Служитель Храма склонил голову к плечу и задумался, внимательно глядя на парня и девушку, в том мире бы сказали, что он изучает их души, видит незримое, что же можно было сказать тут — не ясно. Затем, служитель сделал приглашающее движение, зовя Амаль и Мираса войти внутрь.
Мужчина вел их через величественные залы с колоннами, через молебные и трапезные, они спускались по лестницам, а потом проходили темными узкими коридорами, пока, наконец, не оказались в помещении, полном прозрачных шаров, наполненных мерцающей в полумраке жидкостью.
— Возложите руки, на какой хотите, — смиренно предложил служитель.
Амаль и Мирас переглянулись, ни один не понимал, чем это поможет. Однако мужчина молча стоял и выжидающе смотрел на молодых людей.
Девушка осторожно коснулась ближайшего к ней шара. Сначала жидкость внутри него помутнела, а потом сквозь белесый плотный туман стала появляться картинка: кусочек неба в раме окна, балдахин над кроватью и маленькая узорная фляжка, приподнятая неверной рукой. Послышался вздох, короткий и слабый, глоток… А после — мрак.
Амаль с ужасом оглянулась на служителя, но тот лишь ободряюще кивнул и глянул с кроткой улыбкой на Мираса. Тот долго бродил между шаров, не в силах выбрать свой, но потом все-таки решился и возложил руки на один. Когда туман внутри него рассеялся, появилась похоронная процессия. Девушка узнала мачеху, поддерживаемую с двух сторон ее родными дочерями, слуг, и уже примерно догадалась, что именно сейчас увидит. Она замотала головой, но Мирас, как завороженный вглядывался вглубь шара. И вот, рука его приподняла расшитое покрывало, а под ним Амаль узрела свое лицо, жуткое и в жизни, и в смерти.