— Боже! Это не!.. — эхо принесло отголоски истошного крика, в котором можно было узнать голос юноши.
— Вот, какой ты увидел меня? — пробормотала девушка сквозь слезы.
— Ты гораздо красивее, — возразил Мирас, но так тихо, что его слова пропали втуне.
— Здесь скрыты самые последние ваши воспоминания, — молвил служитель. — Мне нужно было убедиться, что ни один из вас при жизни не дал обет другому, — сказал он смиренно.
— Так вы поможете нам его расторгнуть? — глухо поинтересовалась Амаль.
Сейчас она особенно хотела этого, увидев себя глазами Мираса. Услышав, несогласие его. Точно получив доказательство, что напрасно подозревала юношу когда-то в корысти.
А Мирас замер, потупившись, все прокручивая в мыслях последнее воспоминание Амаль. Веяло от него одиночеством и безысходностью. Ни родной души, ни надежды не чувствовалось в увиденном.
— К сожалению, нет у меня власти расторгнуть ваш обет, — развел руками служитель, кротко глянув на молодых людей. — Но коли намерения ваши честны и ясны, дам совет: идите к бесконечному озеру, на берегу его найдете престарелого мужа, возможно, он сможет вам помочь.
7
Простившись со служителем Храма Вечного Мира, Мирас и Амаль вновь двинулись по дороге. Уже дважды обманулись они в своих чаяньях. Поэтому каждый шаг давался тяжело. Где легкость души, о которой поются песни и слагаются стихи. Тяжесть предназначалась только грешникам. А разве Амаль успела нагрешить? Или Мирас? Каждый из них размышлял о себе и другом, и не находил причин для подобного наказания.
Девушка с неприязнью вспоминала мачеху. Та в свое время не нашла ни ласки, ни добрых слов, ни ничего не стоящих объятий, чтобы завоевать любовь падчерицы. Но зато похороны постаралась обставить так, чтобы соблюсти все человеческие приличия, наверняка просто боялась, что душа Амаль бумерангом вернется к ней и отнимет покой. А подумала ли Рамина о том, кого свяжут с умершей брачные обеты? Даже если бы Мирас остался жив, ему пришлось бы хранить верность той, кто по-настоящему никогда бы не стала его женой. Каково это? Заведомо, навсегда отказаться от любви и человеческого счастья.
Парень же вспоминал свою матушку. Хорошо, что она ушла в Вечный Мир раньше того, чтобы узнать, что ее сына сначала ограбили на дороге, а потом обвели вокруг пальца лживые служители Храма. Она всегда считала его добрым, смелым, умным, способным справиться с любыми трудностями. В итоге оказалось, что Мирас слабый, доверчивый и трусливый человек, еще и с чрезмерно завышенной самооценкой. Кем он счел Амаль, впервые увидев ее под расшитым покрывалом — избалованной, не достойной добрых чувств девушкой. А сам бы он вынес хотя бы день в окружении полного безразличия, разбитый параличом и без надежды хоть на толику любви и счастья.
Молодые люди бы очень удивились, узнав, каким гармоничным, витиеватым узором переплетаются их мысли, но они оба предпочли держать их при себе.
Когда спустились сумерки, а на траве вдоль тропы показалась бисеринки росы, перед взорами молодых людей открылось бесконечное озеро. Вода в нем была настолько прозрачной, что даже издали виднелись косяки рыб. На берегу стоял шалаш. Рядом с ним — скамья, на которой сидел пожилой мужчина и чинил сеть. В его пальцах мелькал челнок, помогающий латать дыры. Под ногами мужчины развился с привязанными к сети грузилами маленький котенок.
— Доброго вечера, уважаемый! — поприветствовал Мирас.
Мужчина с хитрым прищуром оглянулся на подошедших к нему, щелкнул пальцами, и тут же сумерки сменились ночью. Щелкнул второй раз — заалел рассвет. Третий — солнечный свет разлился вокруг, запуская слепящие зайчики по водяной ряби.
— В Вечном Мире все относительно. Вечер ли, ночь ли, утро или день — это все осталось там, за гранью. Сюда мы пронесли только привычки и собственные представления о правильном и неправильном, а также свою правду, позабыв, что правд на самом деле множество, — медленно проговорил мужчина. — Но я рад вам. Зовите меня Зебадья.
Юноша и девушка назвали ему свои имена. Он покачал головой, многозначительно поджав рот. А потом похлопал по скамье, приглашая присесть и молча вручил по удочке.
— Зачем мне это? — фыркнула Амаль.
— Рыбу удить, — последовал короткий ответ.
— Привычки того мира? — усмехнулся Мирас.
— Почти.
Мужчина без лишних слов показал, как насадить приманку, забросить удочку, а потом продолжил своё занятие, как ни в чем не бывало.
Мирас и Амаль переглянулись. Но делать было нечего. Они забросили удочки и стали ждать. Поплавки мерно покачивались на волнах. Над озерной гладью парили невиданные птицы. Облака отражались в воде. И казалось, что время замерло. Даже неуемные мысли покинули голову.
Первым клюнуло у Мираса. Он дождался, когда поплавок уйдет под воду и дернул: на крючке болталась верткая золотистая рыбка. Она извивалась, вытащенная из воды. Мирас с сожалением вытащил ее, и хотел было снять с крючка и выпустить, но Зебадья схватил рыбку, мгновенно распотрошил и принялся изучать внутренности, остальное выкинув котенку у ног — парень и ахнуть не успел.
— Твои надежды, вот, что тебя волновало в час смерти, — выдал мужчина, а потом прикрыл потроха ладонью и через мгновение у него между пальцев забилась абсолютно живая рыбка, которую он тут же выпустил в озеро.
Тоже самое Зебадья провернул с уловом Амаль, но девушке он поведал, что ее последние мысли были о наследии рода, которое переходит совершенно чужим людям.
Больше никаких пояснений мужчина не дал, как ни в чем ни бывало продолжив латать сеть. Сытый котенок свернулся в клубочек и задремал у его ног.
Мирас и Амаль переглянулись и отложили удочки в сторону. Мог ли служитель Храма ошибиться и направить их не к тому, кто может расторгнуть их брачный обет? Или это они приняли Зебадью за другого? Его способности, конечно, удивляли, но что толку — знать, что волновало тебя в том мире, даже в последние мгновения жизни, если туда уже не вернуться?
А Зебадья вдруг взмахнул сетью, та расправилась прямо до самых облаков. На миг стало страшно, что сейчас в нее попадут солнце, луна и звезды, и небосклон осиротеет, а Вечный Мир поглотит непроглядная тьма. Но когда сеть опустилась на землю, в ней перекатывалось и сияло что-то удивительно прекрасное. Зебадья бережно распутал улов, пригладил его руками, шепнул и выпустил в озеро. Тут же то забурлило, по глади побежали буруны, и из недр поднялся круглый шар: на поверхности его росли леса, плескались океаны и моря, текли реки, вздымались горы. Он поднимался все выше и выше, пока совсем не скрылся из виду.
— Новый мир? — завороженно проронил юноша.
— Или возрожденный старый, какая разница? — усмехнулся мужчина. — А что касается вас, если Амаль — это надежда, а Мирас — наследие, есть ли повод печалиться? Что вас томило в последний час, то вы и встретили тут, — он помолчал, будто давая им время осознать сказанное. — Однако не за этими знаниями вы пришли ко мне, а я не в силах дать вам желаемое. Идите к Драконовой пещере, если пройдете ее насквозь, встретите мудрого старца, возможно, он расторгнет ваш обет.
8
Являясь новыми постояльцами Вечного Мира, ни Амаль, ни Мирас не знали, где находится Драконовая пещера. Они не догадались сразу спросить направление у Зебадьи, а когда оглянулись, казалось бы, уйдя совсем недалеко от озера, мужчина, котенок у его ног, скамейка и хижина куда-то делись. Только бесконечное озеро так же, как и раньше, лизало берег мягкими волнами, будто ласковый зверь.
— Ненавижу Рамину! — выпалила Амаль, заламывая руки. — Из-за нее нам приходится бродить по свету и искать непонятно кого!
Мирас не стал говорить девушке, что так-то она того и хотела — путешествовать по свету. Вместо этого парень просто взял ее за руку и потянул к себе. Амаль не ожидала, и растерявшись, оказалась вдруг как-то очень близко. Уставилась на Мираса глазищами, в которых будто бы плескалось бескрайнее озеро, и испуганно замолчала.
— Стоит ли ненавидеть того, с кем больше никогда не встретишься? — молвил юноша. — Нам некуда спешить. Наше время уже не подойдет к концу. А твоя мачеха осталась жить в нескончаемом страхе, что о ней подумают люди, что осудят, что ты вернешься вдруг, и что ее собственная жизнь подойдет к концу однажды.
Его губы все ближе и ближе приближались к губам Амаль, он склонялся к ней, как дерево склоняет ветви под тяжестью плодов, тянулся к девушке, как младенец к груди матери, совершенно забыв про недавнее желание отыскать предсказанную возлюбленную. Однако едва Мирасу удалось сорвать невесомы поцелуй, как Амаль отскочила от него, полыхая гневом:
— Ты… Ты? …Ты! — невнятно вылетали слова из ее груди. — Неужели ты готов смириться?! Я видела себя твоими глазами!
— Ты совсем другая, — Мирас сам не понимал, что чувствует сейчас.
Его охватили смущение и растерянность. Стало стыдно, но за то, что он сделал сейчас, или за то, что показал шар — не раскрыл бы и Зебадья. А потом вдруг тоже нахлынула злость. Внезапно, налетела, как порыв ветра, как ураган, безжалостно срывающий последние листья с ветвей.
— По-моему, это ты смирилась! Готова жалеть себя и ненавидеть мачеху! Она влияет на тебя даже здесь, твоя душа привязана не к моей душе, а к обиде! Этого ли хотел для тебя отец? — Мирас отмахнулся от девушки и рванул в сторону.
Амаль почувствовала стеснение и боль в груди. Там будто разлили тягучую смолу. Ее нежеланный муж несет полный бред! И оскорбляет почем зря! Девушка отвернулась и пошла в противоположном направлении.
Несколько десятков шагов дались ей без особого труда. А потом идти стало тяжелее: ноги увязали в рыхлом песке, налетевший встречный ветер заставлял нагибаться вперед и отворачивать лицо, трепал и больно дергал волосы. Хотелось остановиться или, что еще лучше, вернуться назад. Лишь упрямство вело Амаль вперед. Она с усилием переставляла ноги, жмурилась, зажимала на себе одежду.
А потом девушка почувствовала на себе прикосновения. Сначала неуверенные, мгновение спустя они стали настойчивыми. Она не видела тех, кто рыщет по её телу, кто срывает с нее одежду, украшения, нити жемчуга с волос, от того было ещё страшнее, чем если бы Амаль видела напавших.