Сорока не читала эту историю. Она достала из рюкзака учебник английского языка и открыла его.
Глаза отказывались видеть так, как надо.
Она не могла разобрать ни единого предложения.
Поэтому Сорока вытащила из рюкзака блокнот на спиральной пружине, веселый, желтый, резко контрастирующий с темным облаком, которое постоянно висело вокруг нее. Чернилами в правом верхнем углу обложки было написано: «Город Близь».
Блокнот был изношенным и потертым, желтая обложка выцвела и по краям облупилась до картона. Девочка писала в нем уже несколько месяцев, точнее, полгода – она начала его на следующее утро после того, как застала отца и тетю. Тогда Сорока и придумала город Близь и, открыв первую страницу, написала: «Жаль, что я не живу в другом месте. В крохотном идеальном уголке. Город бы назывался Близь. Он был бы без людей, машин и шума. Просто зеленый широкий холм с яркой травой, почти как лайм».
Теперь она открыла первую же пустую страницу где-то посередине, после тех, что были заполнены аккуратным мелким почерком, и написала:
В Близи всегда настолько тепло, что можно плавать.
В Близи я всегда чувствую себя так, словно плаваю.
В Близи вода теплая, как в ванне.
А потом она услышала, как кто-то поставил сумку на учительский стол. До урока оставалось пять минут, мистер Джеймс пришел как раз вовремя.
– Доброе утро, Маргарет, – сказал он. Она закрыла блокнот и сунула в рюкзак. Мистер Джеймс подошел к ее парте и постучал пальцем по учебнику английского:
– А, решила освежить память? Что думаешь? Знаю, рассказ мрачноватый.
Сорока ничего не думала о рассказе, потому что не читала его. Поэтому вместо ответа она попыталась не встречаться с учителем взглядом.
Мистер Джеймс склонил голову набок и посмотрел на нее с выражением, которое можно описать как осторожный оптимизм:
– Маргарет?
– Простите, – сказала Сорока. Она без особого энтузиазма пыталась придумать какое-нибудь оправдание, но в голове было пусто, огромное белое пятно.
– Маргарет, ты не читала то, что я задавал? С твоими оценками никак нельзя пропускать еще одну домашнюю работу.
– Я могу сделать ее сегодня вечером, – сказала она.
– Я не принимаю работ с опоздаем, Маргарет. Мы это уже обсуждали.
– Я могу сделать ее в комнате для самостоятельных занятий.
– Но у тебя же были целые выходные – как ты объяснишь то, что не прочитала ни одного рассказа?
А как это можно объяснить?
Даже если бы она могла придумать ответ, ей не выдалось такого шанса – прозвучал звонок, и одноклассники прилежно зашли в класс, заполнив пространство, забрав весь воздух. Сорока опустила голову и изо всех сил старалась дышать ровно.
Обед. Бутерброд с жареным сыром, жир с которого капал на поднос с едой.
Раньше она всегда сидела с Эллисон и гадала, кто еще подсядет к ним за стол. Сидевшие постоянно менялись по мере того, как школьники попадали в расположение или немилость Эллисон.
Теперь быстрый взгляд на стол показал, что люди, которых Сорока когда-то считала друзьями – Элизабет, Николь, Бриттани, – едят вместе и смеются.
Полгода назад она выбрала себе новый стол. В другом конце столовой, подальше от Эллисон. Сорока увидела там пустой стул и спросила, можно ли сесть. Брианна ответила:
– Это свободная страна, девочка.
Люк спросил:
– Ты Мэгс, да?
Клэр сказала:
– Добро пожаловать к Балбесам! Ты не против кровавых жертвоприношений?
А Бен ничего не сказал, только слегка отодвинул стул в сторону, давая понять, что она может сесть рядом.
Сорока знала, что ее приняли, потому что у каждого из них было свое прошлое.
У Брианны в девятом классе начались месячные, и кровь протекла сквозь джинсовые шорты, поэтому ее исключили изо всех культурных разговоров, ведь всем известно, что о месячных надо молчать и отрицать их любой ценой.
Люк встречался с самой блондинистой болельщицей в команде, пока не стал бисексуалом и не сошелся с квотербеком одной из соперничающих футбольных команд Дали.
Отец Клэр покончил с собой, когда они учились в средней школе, и ее стали избегать, словно горе было заразным.
Бен сменил пол на мужской где-то в прошлом году, что приняли совсем немногие за пределами этой небольшой группы.
И Сорока, чьи прегрешения против средней школы города Даль были слишком вопиющими, чтобы их перечислять.
Так, по крайней мере, сказала Эллисон. А люди ее слушали.
Ее версия событий была настолько убедительной, что иногда смущала даже Сороку, которая видела все собственными глазами.
С тех пор Сорока сидела между Беном и Брианной, потому что в отличие от остальной школы не считала, что стоит опасаться трансгендеров и девушек с месячными.
Сорока разломила сэндвич с жареным сыром сначала пополам, потом на четыре части, а потом на восемь.
– Будешь? – спросил Бен, протягивая ей какой-то йогурт в тюбике. – Я говорил маме, что они отвратительные, но она все равно их покупает.
Сорока взяла тюбик с йогуртом и медленно перевернула его. Вкус назывался «Дерзкая черника».
– Сам считаешь его отвратным, но хочешь, чтобы я это ела? – спросила Сорока. Она пыталась пошутить, но в итоге получилось грубовато.
– Я буду, – сказала Брианна и выдернула тюбик из пальцев Сороки.
– А что насчет рассказа от мистера Джеймса? Мрачный, мать его, да? – спросила Клэр.
– Я бы читал все, что даст мистер Джеймс, – сказал Люк, – даже список покупок.
– Фу, снимите номер, – сказала Брианна, закатывая глаза. – И что все так носятся с этим мистером Джеймсом.
– Ну, согласись, у него жгучие глаза. – Клэр вздохнула, уткнувшись в свой контейнер с яблочным пюре.
Сорока не стала участвовать: у нее не было особого мнения о внешности мистера Джеймса. Он был обычным учителем и задавал домашние задания, которые она не делала.
– Поешь что-нибудь, – прошептал Бен Сороке, наклоняясь ближе. – Миссис Хендерсон вышла на охоту.
Сорока оглядела столовую: естественно, школьный психолог ходила от стола к столу, рассматривая обеды школьников.
Сорока демонстративно откусила от своего сэндвича.
– Шпашибо, – пробормотала она Бену.
– Не за что. Как день?
Сорока посмотрела на него. У Бена было открытое честное лицо, на котором читались все мысли. Сороке это нравилось.
– Устала, – ответила она. Прошлой ночью Сорока почти не спала. Она пролежала в постели несколько часов, уставившись в потолок и ощущая тяжесть ночи, как будто ее можно было измерить на весах.
– Ты и выглядишь усталой, – сказал Бен. – Вот, держи.
Он протянул ей остатки своего кофе. До встречи с Беном Сорока почти не пила кофе, но теперь он часто с ней делился. Она сделала глоток и почувствовала, как тепло разлилось по груди и животу.
Она сидела за этим столом, с этими людьми, всего полгода, но ей было с ними уютно. Они остро осознавали несправедливость мира, старшей школы Дали и свою непохожесть на остальных. Они не знали всей истории Сороки, но слышали шепот, который преследовал ее в каждом коридоре: шлюха.
– Спасибо, – снова сказала Сорока, на этот раз за кофе. Бен толкнул ее плечом.
– Не за что, Мэгс, – сказал он. Разные имена для разных людей.
Для учителей она Маргарет.
За этим столом – Мэгс.
Для себя, мамы, отца, сестры и Эллисон – Сорока.[1]
У Бена и Сороки после обеда была история, поэтому они вместе шли окольным путем, о котором Бен никогда не задавал вопросов (чтобы избежать шкафчика Эллисон). Сорока плохо знала Бена до того, как подсела к ним за стол, но теперь их можно назвать друзьями, хоть они и виделись только в столовой и в коридорах между столовой и классом истории.
Минуту они шли молча, пока они не добрались до фонтанчика с водой, где Бен остановился, чтобы сделать глоток.
Выпрямившись, он сказал:
– Ты думала о задании мисс Пил?
Сорока уже полгода не следила за историей. Она не могла с уверенностью сказать, что они сейчас проходили – Первую мировую или Вторую, а может, холодную войну, или вовсе не войну, а просто калифорнийскую золотую лихорадку или что-то в этом роде.
– О задании? – повторила она.
– О финальном проекте, – сказал Бен. Он немного подождал, но по глазам Сороки было видно, что она так и не вспомнила. – Она говорит о нем с января, ты правда не…
– А, да, точно, – откликнулась Сорока. Это был самый безопасный ответ. Бен вздохнул с облегчением.
– В общем, я хотел спросить, не хочешь ли ты поработать со мной в паре?
– Конечно.
– Есть идеи на эту тему?
– Я пас. Может, ты выберешь?
– Как насчет… Амелии Эрхарт? И под критерий подходит, сама понимаешь, – «Женщины, которые положительно повлияли на историю».
– Отлично.
– Круто, – сказал он. А потом, так тихо, что она едва его расслышала, добавил:
– Эй… У тебя что-то случилось?
– В смысле?
– Ты и всегда молчалива. И в этом ничего такого! Но сегодня ты кажешься даже тише, чем обычно.
Он отошел в сторонку, когда старшеклассник, которого Сорока не знала, остановился у фонтанчика с водой. Тот сделал глоток, отстранился, перевел взгляд с Сороки на Бена и сказал:
– На твоем месте я бы не стал пить после нее.
Сорока почувствовала, как щеки запылали, когда парень исчез в переполненном коридоре. Бен будто хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать.
Наконец, он откашлялся и произнес:
– Это было так… Мне жаль.
– Ой, да ничего. Все в полном порядке. Я держу себя в руках.
– Правда? Все до сих пор… болтают всякое?
Сорока тихонько рассмеялась, и ее смех больше походил на насмешку.
– Ты же сам все слышал, – сказала она через секунду.
– Я не слушаю, – сказал он серьезно. – Я уже давно научился не слушать.
– Но ты все равно