У Сороки было много вопросов. Но один был важнее, чем все остальные.
Потому что больше всего на свете ей хотелось исчезнуть.
Тогда, когда она захочет. Туда, куда она захочет.
Например, сейчас. В это самое мгновение. Просто ускользнуть в другой мир.
Так почему же это обязательно должен быть садовый сарай?
Сможет ли она открыть дверь в Близь где-нибудь еще? Или Близь была привязана к конкретному месту?
– Что ты задумала?
О, дорогой мой друг.
Все. Она была готова ко всему.
Сорока подготовилась.
В тот день она посетила все уроки.
Потом пошла домой, приготовила ужин, съела его и отключила телефон на случай, если Аманда Вуд будет звонить, когда дома будет Энн-Мэри. Теперь Аманда Вуд услышит только сигнал «занято».
А потом Сорока вышла из дома, вылетела, как только солнце скрылось за горизонтом, и быстро поехала на велосипеде по Пайн-стрит, увеличивая расстояние между ней и садовым сараем.
Она оказалась в поле с рождественскими елками.
Маленькая ферма срубит их в декабре и продаст жителям Дали, чтобы те украсили их мишурой и гирляндами, сунули под них подарки и притворились, что Санта опять доказал, что магия в нашем мире существует.
Маргарет приезжала сюда дважды в сезон каждый год: один раз – с семьей, чтобы выбрать крохотное дерево для их крохотной гостиной, а второй – с Эллисон и ее родителями. В детстве они с Эллисон играли в прятки, бегая между рядов вечнозеленых растений и выпрыгивая из-за них, чтобы напугать друг друга.
Прошлой зимой она вообще не приезжала. Энн-Мэри не вспоминала об этом.
Они ели китайскую еду в Сочельник и остатки китайской еды – на Рождество.
Сорока сошла с велосипеда и с глухим стуком уронила его на землю.
Здешний, естественно, следовал за ней всю дорогу: сначала как дракон, потом как хищная птица, а потом как что-то вроде пантеры, крадясь за ее велосипедом большими плавными шагами. Теперь он с интересом наблюдал, как Маргарет достала из рюкзака желтый блокнот, сняла колпачок с ручки и закрыла глаза.
– Разве я не говорил, что он тебе больше не нужен?
– Мне он нравится. Помогает сосредоточиться.
– Что ты здесь хочешь сделать?
– Разве ты уже не знаешь?
Но она улыбнулась, потому что практиковалась держать мысли при себе, и это сработало. Когда девочка поднесла ручку к блокноту, Здешний внимательно за ней наблюдал, потому что не знал, что именно собирается написать Сорока.
И вот что она написала:
– Я могу попасть в Близь из любого места. Я могу открывать портал с помощью этой ручки. Могу вызывать его к себе. Могу делать его из воздуха.
Маргарет закрыла блокнот и прижала его к груди.
– Понятно.
– Ты меня не отговоришь.
– Наоборот. Я удивлен, что тебе понадобилось так много времени, чтобы до этого додуматься.
– Значит, это можно сделать?
– Полагаю, скоро ты это узнаешь.
Сорока держала ручку в правой руке.
Металл был теплым наощупь, и девочка представила, что ручка пульсирует от невероятной энергии из невозможного мира.
Она подняла кончик ручки и коснулась им воздуха.
Каким-то неведомым образом Сорока почувствовала, будто он на что-то легонько давит. Как будто ручка нашла точку опоры в молекулах ночи.
Сорока медленно потянула ее вниз, и перед глазами появилась тончайшая светящаяся линия. Она нарисовала еще одну линию, потом третью, потом маленькую дверную ручку, чтобы закончить свое творение.
Сорока нарисовала дверь. Из воздуха. Из самой ночи. Из ничего.
Она протянула руку, взялась за ручку двери… и потянула на себя.
Маргарет шагнула сквозь ряд рождественских елок в другой мир.
Воды, окружавшие остров Близи, теперь были гораздо ближе, чем прежде. В миле отсюда, самое большее – в двух. Она подумала о картине в кабинете миссис Хендерсон. Подумала о своем бассейне. Сорока прищурилась и посмотрела на линию горизонта: вода была такой спокойной и безмятежной, что Маргарет захотелось оказаться на ее краю, но потом она спохватилась и не стала этого делать.
Новый дверной проем исчез позади нее, как только она вошла, а светящаяся линия испарилась в пустоте, едва Сорока повернулась. Ей не нужен не‐сарай. Итак, она могла открыть дверь в Близь где угодно, а после оказаться там, с чего начала – на собственном не‐заднем дворе. Город Близь был таким же идеальным и тихим, как тогда, когда Маргарет его покинула. В один миг она уже стояла у ворот, а в другой – заходила к себе домой на Пайн‐стрит: в воздухе витал запах шоколада, из кухни доносился смех, где мать с отцом пекли огромный трехъярусный торт.
– А вот и она, – сказала Энн-Мари, увидев дочь. – Проголодалась, милая?
– Конечно, проголодалась! – ответил Габриэль. Сорока положила желтый блокнот на кухонный стол, а Габриэль отрезал кусок торта – толстый коричневый треугольник, покрытый глазурью. Он воткнул в него вилку – торт был таким плотным, что выдержал ее вес и подпер так, что вилка стала похожа на флагшток, – и протянул Сороке. Потом отрезал еще кусок и дал его со словами:
– Передай сестре, хорошо?
Балансируя с двумя тарелками в руках, Маргарет направилась вниз. Дверь в комнату сестры была открыта, и Эрин, как и в прошлый раз, лежала на кровати в ожидании Сороки.
– Торт! – воскликнула она. – Вкуснотища, давай сюда!
Маргарет села рядом на кровать, и они кусочек за кусочком ели торт, самый вкусный, какой Сороке доводилось пробовать. Расправившись с десертом, они скинули тарелки с вилками на ковер, и те исчезли, словно их унесла какая-то невидимая служанка. Сорока поняла, что Здешнего рядом нет. Может быть, она так быстро зашла, что тот не успел пройти следом? Но сейчас он был ей не нужен. Он лишь пытался убедить ее в ограниченности силе, а ей нужно абсолютно обратное. Ей нужен тот, кто показал бы, что она может куда больше.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Эрин, приподняв брови и откинувшись на спинку кровати. – У тебя такой вид, будто ты задумала что-то подленькое.
– А если и так? – спросила Сорока голосом, напоминавшим шипения или рык зверя.
Эрин подняла брови еще выше, потом медленно улыбнулась и сказала:
– Ну и отлично. Тут становится скучно.
Сорока оставалась в Близи, пока не устала настолько, чтобы захотеть в Даль. Она съела еще два куска торта, но, выйдя на свой собственный задний двор, внезапно ощутила такой голод, будто ничего не ела, поэтому приготовила себе макароны с сыром и съела их над кухонной раковиной, пока Здешний длинной черной змеей скользил вокруг ее лодыжек и по босым ногам. Маргарет была рада, что матери нет дома, и ей не придется ни с кем разговаривать.
В ту ночь она спала хорошо, а когда проснулась рано утром в пустом доме и без единой записки от Энн-Мэри, то с наслаждением растянулась в постели и оставалась там до тех пор, пока ей не стало скучно.
Сорока проверила сообщения на телефоне. Только три, от Клэр.
Прости, пожалуйста, за то, что я сказала.
Я даже не подумала.
Чувствую себя последней сволочью.
Написаны в начале третьего.
Сорока пропустила почти весь школьный день. Почти.
Она не ответила.
Маргарет устроила себе такой горячий душ, что кожа раскраснелась.
Она не спеша оделась, потом поехала на велосипеде в школу, а когда наконец добралась, коридоры уже опустели после финального звонка, и шаги Сороки эхом отражались от стен, пока она шла в крыло английского языка. Маргарет остановилась перед классом мистера Джеймса.
– Мне не нравится выражение на твоем лице.
– Привыкай, – ответила она, но голос выдал легкую дрожь, едва заметную.
– Ты уже все продумала
Продумала ли она? Нет.
Но в ней вспыхнула искра от осознания, что вечеринка состоится сегодня.
Это и подтолкнуло Маргарет к идее, которая все росла и росла внутри нее. А потом привела сюда.
Ей было чуточку стыдно за то, что она собиралась сделать.
За то, что она собиралась попытаться сделать. Но стоило проверить, получится ли.
Поэтому Сорока сделала глубокий вдох, который должен был наполнить ее легкие мужеством и решимостью вместо воздуха, толкнула дверь класса и вошла внутрь, словно это место принадлежало ей, словно все остальные просто платили ей арендную плату.
Мистер Джеймс сидел за столом над стопкой бумаг. Услышав, как открылась дверь, он поднял голову, но тут же разочарованно ею покачал.
– Я не принимаю работ с опозданием.
– О чем это вы? – спросила Сорока.
– Сегодня ты должна была сдать сочинение. Урок окончен. Школьный день окончен. Я не приму работу.
Он снова склонился над бумагами.
Сороке не нравилось, что он так просто игнорирует ее.
– Я пришла сюда не для того, чтобы сдать сочинение, – сказала она. Ее голос был сильным и непоколебимым. Это хорошо.
Мистер Джеймс вздохнул и снова поднял глаза. Он казался усталым. Именно такой усталостью страдали учителя в конце длинного учебного года. Эта же усталость сказывалась на учениках старшей школы Дали. Те же остекленевшие глаза, дикий взгляд.
– Маргарет, нам больше нечего обсуждать, – сказал мистер Джеймс. – Я предоставил тебе все мыслимые возможности, чтобы улучшить оценку. У меня нет выбора, кроме как оставить тебя на второй год.
Сорока закрыла за собой дверь.
– Я хочу вам кое-что показать, – сказала она.
– Я ведь дал понять, что не принимаю запоздалые домашние работы…
– А я твердо дала понять, что здесь не для того, чтобы сдать вам гребаное сочинение! – огрызнулась Маргарет, и сила этих слов застала врасплох и ее, и мистера Джеймса. Он привстал, замялся, снова сел и схватился руками за стол.
– Что ты хотела мне показать?
Его голос приобрел новый тон, осторожный, контролируемый, от которого у Сороки свело зубы.