– Прости. Я знаю, она не твой любимчик.
– Вот уж точно нет, не волнуйся, от звука ее имени мне не хочется никого спонтанно обрызгать.
– Ха! Ладно, и то хорошо. Но да. Было очень странно. Она была… совершенно невменяемая. Вот просто бегала, выключала везде свет, отрубила стереосистему. Когда друзья Брэндона попытались с ней поговорить, она просто вышла из себя. Взбесилась. В смысле наехала на всех, разоралась… Взяла чей-то телефон и позвонила в полицию. После этого народ начал расходиться. Ну сама знаешь, чтобы добраться от дома Брэндона до улицы, нужна неделя. Но клянусь, я слышал, как она сказала по телефону, что…
– Что? – спросила Сорока через несколько секунд, потому что Бен так и не договорил фразу.
– Да ничего особенного. Было громко и как-то суматошно, так что я, наверное, ослышался… Могу поклясться, что слышал, как она сказала, что он мертв. Что Брэндон мертв. Вот что она сказала в трубку полицейским. Что он мертв.
– Гм, – протянула Сорока, а потом поняла, что это и близко не та реакция, которая тут нужна, и добавила:
– Убили. Надо же. Это ведь ужасно.
– Не убили – мертв. Она просто сказала, что умер. – Бен помолчал. – Но, честно говоря, Эллисон явно под чем-то была. Ей что-то мерещилось, она отмахивалась от чего-то невидимого. Вряд ли Брэндон действительно умер. Думаю, она просто наглоталась плохой кислоты, которая была на вечеринке, сама понимаешь. Я видел, как одиннадцатиклассница Николь Лэмб стояла в туалете и разговаривала с раковиной. Мне пришлось писать при ней, потому что она ни в какую не хотела уходить, пока они не договорят.
– Ты серьезно?
– Я принес ей воды, а в остальном Николь выглядела нормально.
– Ну, надеюсь, что с Брэндоном все в порядке, – сказала Сорока чуточку безучастно.
– Я тоже.
– Но не стану врать, мне бы хотелось посмотреть, как Эллисон сходит с ума.
– Честно говоря, было даже забавно, – признался Бен улыбаясь.
– Ты рассказываешь ей об Эллисон? – спросила Клэр, неожиданно появившись рядом с платформой для купания и протянув руку к пакету с чипсами:
– Можно?
– Конечно, – ответила Сорока.
– Это была дичь. – Клэр опустилась в воду, стараясь не намочить чипсы. – Она съехала с катушек. Как я рада, что не принимаю наркотики. Как там в знаменитой рекламе? «Это твой мозг под наркотиками»? Ну и вот, я посмотрела на мозг Эллисон под наркотиками, и это страшно, очень страшно.
Сорока улыбнулась. Ей бы очень хотелось на это поглядеть, увидеть Эллисон, растерянную, дрожащую, которая не переставая твердит, что Брэндон мертв. Если кто-то и сумел выйти первый раз из Близкого и сохранить воспоминания об этом месте, то это была Эллисон. Сороке почти пришлось отдать ей должное.
– Ты права, Мэгс, – сказала Клэр с полным ртом чипсов. – Вот это – жизнь, прямо здесь. Не помню, когда в последний раз была в бассейне.
Маргарет рассмеялась:
– Ты же была у меня в бассейне на прошлой неделе! Помнишь?
– А, точно, – сказала Клэр, но немного смутилась, как будто воспоминания были нечеткими, и вместо того, чтобы сказать что-нибудь еще, она сунула еще одну горсть чипсов в рот и медленно жевала, пока Бен продолжал рассказывать о вечеринке, о встрече с парнем Люка до того, как Эллисон все испортила.
Но Сорока его не слушала. Она изучала Клэр.
Может, это из-за того, что она была пьяна, но глаза Клэр блуждали по заднему двору, как будто она пыталась что-то вспомнить.
Наконец ее взгляд остановился на садовом сарае. Она долго на него смотрела.
А Бен все говорил. Он считал, что Люк и его парень – милая пара.
А Клэр все смотрела на садовый сарай.
Сорока продолжала смотреть на Клэр.
Ни одна из девушек не моргала целую минуту, а потом моргнула Клэр, медленно, мечтательно, как будто выходя из дремы. Она покачала головой, обернулась и встретилась взглядом с Сорокой. У Клэр было такое выражение лица, как будто что-то вертелось на языке, но она не могла сказать точно.
– Нам пора, – сказала Клэр громко, возможно, громче, чем собиралась, и Бен остановился на полуслове, чтобы посмотреть на нее.
– Пора? Мы же только пришли.
– У меня комендантский час. Мама сойдет с ума. И я не хочу идти домой одна, – сказала Клэр.
Сорока не сомневалась, что все это правда и у Клэр почти наверняка есть комендантский час, а ее мать будет волноваться.
Но было и что-то еще, какая-то осторожность, которая затаилась в глубине ее глаз.
Сорока знала, что Клэр не помнит.
Но еще она знала: Клэр поняла, что чего-то не помнит и что это место, этот задний двор, такая близость к сараю, к дверному проему в Близкий – все навевало воспоминания.
Сорока нисколько ее не винила.
Это естественно – бояться того, чего мы не понимаем.
Еще естественнее – бояться того, чего мы не можем вспомнить.
– Ничего, – сказала Маргарет, обращаясь в основном к Бену. – Увидимся на выходных. А потом у нас будет целое лето. Я даже не буду брать с вас плату за вход в бассейн.
Клэр уже забралась на платформу для купания. Она переминалась с ноги на ногу, пытаясь обсохнуть и снова надеть платье. Бен по-прежнему стоял, прислонившись к краю бассейна, и смотрел на Сороку так, будто меньше всего на свете хотел оставлять ее одну.
Маргарет ему улыбнулась.
– Я не могу позволить ей идти одной до дома, – сказала она, кивнув подбородком в сторону Клэр, которая даже сейчас была так пьяна, что с трудом натягивала платье через голову. Бен продолжал смотреть на Сороку, и она поняла, что в другой жизни, в другом мире, это было бы именно то, что Маргарет Льюис хотела бы для себя в шестнадцать лет: ночей, достаточно теплых для купания, лунного света, такого яркого, что он был похож на полдень, звезд везде, насколько мог видеть глаз, и доброго прекрасного парня перед собой, который стоял с таким видом, что если бы Клэр не воспользовалась моментом и не сбежала в кусты у бассейна из-за рвотных позывов, он мог бы ее даже поцеловать.
Бен и Сорока засмеялись, а Клэр застонала.
– Я пойду, – сказала она. – Кажется, я немного перепила. Мэгс, я завтра тебе позвоню.
Сорока и Бен наблюдали, как она обошла дом сбоку. Бен отступил на полшага, и Маргарет почувствовала то же, что и он: момент прошел. Просто он чуть запоздал. Волшебное мгновенье скисло и стало затхлым.
– Бен, – начала Сорока, стараясь говорить шепотом, втайне от Клэр и всей вселенной. – А если я тебе скажу о таком месте, где ты можешь получить все, что захочешь? Все, что угодно в целом мире. Где можно просто пожелать что-то, и оно перед тобой появится?
Бен на мгновение задумался, и Сорока поняла, что это – лишь одно из многих замечательных качеств Бена: когда ему задаешь вопрос, он находит время, чтобы его как следует обдумать, выслушать, а не просто ждать свою реплику.
– В теории все звучит неплохо, – сказал он наконец. – В смысле… Конечно, есть то, чего я хочу. Есть то, чего хотят все.
– И ты мог бы это получить. Все, что захочешь, – сказала Сорока, стараясь, чтобы в голосе не было нетерпения, стараясь, чтобы он звучал легко.
– Гипотетически? – спросил он.
– Гипотетически, да.
– Гипотетически, да, конечно.
Он замолчал, глядя вверх, его взгляд был рассеянным и отсутствующим.
Голова у Сороки все еще гудела в самом центре черепа.
Бен снова посмотрел на Маргарет и улыбнулся:
– Но я не знаю. Я очень счастлив здесь. Наверное, там даже может стать скучно. Не над чем работать, понимаешь? Никаких проблем, ничего не нужно делать. Не знаю. Похоже, это быстро надоест.
Сорока улыбнулась, и Бен слегка наклонил голову, может, потому, что не мог понять, почему от его ответа улыбка Маргарет стала такой грустной.
– Тебе пора, – сказала она. – Клэр ждет.
– Я скоро с тобой еще поговорю, Мэгс, хорошо?
– Да, спокойной ночи.
Бен махнул ей рукой и пошел вслед за Клэр за угол дома.
– Он мне нравится.
«И мне он тоже нравится», – подумала Сорока.
– Еще можно передумать. Ты можешь остаться. Ты могла бы быть с ним.
– Допустим, я так и сделаю, – сказала Сорока. Она разговаривала со Здешним, но в то же время сама с собой. Или это было одно и то же. – Допустим, я останусь. И допустим, мы будем вместе – Бен и я. И допустим, спора ради, что пропажу отца, учителя английского и моего сексуального насильника никак не свяжут со мной. Давай притворимся, что все вышло без сучка без задоринки. Такое ведь может быть, верно? Мы с Беном начинаем встречаться, Клэр и я становимся лучшими подругами, Эллисон никогда полностью не вспомнит, что произошло в Близком…
Сорока посмотрела на звезды. Их было так много, и каждая в миллионе миль отсюда. Каждая недостижима и невозможна.
– Допустим, все получилось. Меня не оставят на второй год. Мать наконец-то перестанет пить. Сестра не заявит на меня в полицию за разгром ее комнаты в общежитии… Но даже если все это случится, даже если все сойдется, вот так… Кто сказал, что это продлится долго? Бен и я – нам по шестнадцать. Сколько мы будем вместе – год, два? Сумеем ли мы остаться парой, когда начнется колледж? – Сорока перевела дыхание. – Так что нет, я не могу передумать.
– Не все длится вечно.
– Но я могу получить все, что захочу. Навсегда. И вот тут мы с Беном расходимся во мнениях: я считаю, что совершенство не надоедает.
И Сорока выбралась из бассейна. Она завернулась в полотенце сестры: ЭРЛ. И, со Здешним за спиной, шагнула за порог садового сарая в мир, созданный ею самой.
Идеальный городок Близь исчез. Под водой.
Его наконец поглотил грохочущий бескрайний океан. Холм был единственным зеленым нетронутым пятнышком в этом мире, и Сорока стояла на его вершине в длинном развевающемся белом платье (пожелала ли она это платьеили это место просто подарило его ей?). Здешний стоял рядом, теперь уже в образе льва, с клыками, сверкавшими в утреннем солнце.