– Так. Уж не на вокзал ли собралась? За билетом? – Она промолчала. Вадим уточнил на всякий случай: – Значит, тебе не нравится? Это далеко не квартира твоей мечты? А я не принц, так?
– Мне все нравится, честное слово, – со слезами в голосе сказала Олеся. – Но мне очень надо уйти.
– Но ты вернешься?
– Не знаю, – честно ответила она.
– Что ж… Я в любом случае не в обиде.
Олеся перекинула через плечо ремень спортивной сумки, в которой лежали ее вещи, и тихонько вздохнула:
– Я ничего не могу тебе обещать. Мне еще надо разобраться со своей большой мечтой, понимаешь?
– Какой же ты еще все-таки ребенок! – не удержался он. – Возьми на всякий случай ключ от моей квартиры.
– Ты доверяешь мне ключ от своей квартиры? – удивилась Олеся.
– Конечно. Я ведь могу отойти. Мне надо сделать пару звонков и кое к кому зайти. А билетов на сегодня может не быть, если ты домой вернуться собралась. Приходи, ночуй. Захочешь остаться – оставайся.
– Хорошо. Я возьму у тебя ключ, – решительно сказала девушка.
Оставив Олесю в комнате, он пошел на кухню, где в одном из стенных шкафов хранил запасной ключ. Но первым делом он открыл форточку, чтобы проветрить помещение: как всегда, за время его отсутствия воздух в квартире установился затхлый. Вернувшись, Вадим отдал девушке второй ключ и проводил ее до дверей. Он так и стоял на пороге, пока она не вышла из подъезда, потом кинулся к окну и проводил ее глазами до угла. И вот она скрылась из виду. Вернется или не вернется, – все гадал он? Даже адреса ее не спросил. Хотя паспорт-то видел! Знает фамилию, имя, отчество, город, где живут ее родители. Найти сбежавшую невесту не будет для него проблемой. Невесту! Он невольно усмехнулся. Ладно, проехали. Надо бы подумать о дне сегодняшнем и о хлебе насущном.
Сначала он решил разобрать сумку. А когда вытряхнул из нее вещи, просто глазам своим не поверил! На самом дне лежало портмоне! Вадим схватил его, открыл поспешно. Десять новеньких бумажек достоинством в тысячу рублей по-прежнему лежали в первом отделении. Из второго Вадим вытащил пять стодолларовых купюр. В третьем была мелочь. Все деньги были целы, ни рубля не пропало. Но он был уверен, что, обнаружив потерю, там, на юге, обшарил все свои вещи! Наваждение какое-то!
Он взволнованно прошелся взад-вперед по комнате и вдруг расхохотался. Ничего себе, съездил на юг! Прокатился за чужой счет! Как же он раньше не нашел портмоне? Думать о том, что это проделки Олеси, ему не хотелось. Главное, по займам идти не надо. Мало того: можно, напротив, раздать долги. И через недельку выйти на работу. Невольно он почувствовал скуку. Приключения закончились.
Прошло около часа. Когда раздался звонок в дверь, он радостно встрепенулся: Олеся вернулась! Она передумала ехать на вокзал за билетом! Слава тебе! Он кинулся к двери и распахнул ее одним рывком настежь.
За дверью стоял разгневанный «гепард». На его правой щеке виднелся глубокий кровоточащий порез.
Повторение вчерашней сцены вызвало у Вадима странное ощущение. И вновь дежа вю. Парень что, так и будет его преследовать? Чего он хочет? И как узнал его адрес? Вроде бы они с незваным гостем не обменивались номерами телефонов.
Первым делом «гепард» снял солнцезащитные очки. Глаза у него были больные, в красных прожилках и какие-то бешеные, губы сжаты в ниточку. Сунув очки в карман и скрипнув зубами, «гепард» жестко сказал:
– Я обещал тебя пристрелить?
– Мужик, по-моему, мы договорились, – растерянно сказал Вадим.
– Договорились о чем?
– О том, что я все забуду. Я не ходил в милицию. Я никому ничего не сказал. Так в чем проблема?
– В чем проблема, ты спрашиваешь?! – взревел вдруг «гепард». А точнее, зарычал. – И ты меня еще спрашиваешь, в чем проблема?!
Незваный гость двинулся на Вадима и буквально вдавил его в прихожую. Взгляд у «гепарда» стал совсем уж диким. И там, в тесной темной прихожей, захлебываясь яростью, парень прокричал:
– Где моя жена?! Я у тебя, козел, спрашиваю: где моя жена?!
Марат
Он давно уже понял, что недооценил эту женщину. Какое же гадкое слово: «мачеха». Злое. Пока он был маленьким, ни о какой мачехе и речи не шло, отец и слышать об этом не хотел, а Марат долго оставался маленьким. Маленького роста, очень уж тощий, подвижный, он все никак не мог набрать вес и догнать своих ровесников. Драться не умел, силенок не хватало, зато зубами вцеплялся намертво, чаще в одежду, но мог и укусить в горячке. С ним предпочитали не связываться: маленький, но злой. «На нервной почве, – в один голос твердили врачи, на которых отец Марата не жалел денег. – Мальчик пережил сильный стресс». И, чувствуя себя виноватым, отец долго оставался вдовцом. И вплоть до совершеннолетия единственного сына женщин в дом не приводил.
Это случилось уже после того, как Марат закончил школу. В армию его не взяли все по той же причине: маленький вес, гораздо ниже нормы. Дистрофия. Не годен к строевой. И выписали Марату белый билет.
И вдруг он начал стремительно расти и набирать килограммы. Видимо, нервный стресс, так надолго замедливший процесс его физического развития, отпустил, разжал наконец свои когти. Одноклассники, вернувшиеся из армии, те, которые туда все-таки пошли, Марата не узнали.
А он, почувствовав вкус к жизни, теперь стремился взять у нее все. Сто восемьдесят два – хороший рост. Прекрасно! За каких-нибудь два года Марат вырос на тридцать сантиметров! Фантастика! И примерно столько же килограммов прибавил! И пятидесяти не было, а теперь уже больше семидесяти!
Он все еще оставался поджарым, нервным, гибким и таким же злым. Спортом теперь занимался с увлечением, причем предпочитал экстремальные виды. Все, где был риск.
Сначала Марат встал на горные лыжи, месяц провел в Швейцарии, а два на Кавказе, в условиях отнюдь не курортных, благо отец все еще считал Марата маленьким и денег на поправку его здоровья не жалел. Целебный горный воздух сыночку только на пользу. Знал бы щедрый папа, какие «процедуры» принимает его «заморыш» на заснеженных горных склонах! Потом Марат увлекся дайвингом, прыгал с парашютом со скал, рискуя сломать себе шею, катался на доске по бурным океанским волнам.
А в его медицинской карте, лежащей в военкомате, по-прежнему стоял диагноз: дистрофия. Папа и тут прикрыл. Заплатил, чтобы Маратика больше не тревожили. У Константина Дурнева и раньше денежки водились, а теперь в них и вовсе не было нужды: на паях с друзьями предприимчивый отец Марата основал компанию по производству бытовой химии. Сначала где-то в провинции пыхтел один-единственный заводик, а через восемь лет у Константина Ивановича Дурнева и К° коптили небо уже несколько предприятий, акции которых своевременно скупили компаньоны.
Марат справедливо полагал, что все достанется только ему. Единственный сын К. И. Дурнева, хотя и не Дурнев. Выходя замуж, мать Марата категорически отказалась взять неблагозвучную фамилию, осталась Лебедевой и сына записала так же. Она была женщиной со странностями: красивая, элегантная, умная, прекрасно образованная, но страдающая изматывающим депрессивным психозом, приступы которого становились для семьи настоящей трагедией. В такие моменты мать изматывала всех. Работала она театральным критиком, и в ней самой было слишком уж много театральности. Театральные жесты, вычурные наряды, драматические страдания, в духе героев Шекспира.
Его назвали Маратом с подачи матери, как потом выяснилось, в честь героя и вдохновителя Французской буржуазной революции, заколотого в ванне Шарлоттой Корде. Прочитав впоследствии книгу об этом человеке и увидев фотографию бюста этого «героя», Марат невольно содрогнулся. Уродливый злой карлик! Не потому ли и он, Марат Лебедев, так долго отставал в физическом развитии от своих ровесников?
Мать, которую он обожал, как любой карлик обожает грозного великана, имела на него слишком уж сильное влияние. Отчасти потому, что Марат рано ее потерял, он продолжал вспоминать о ней с любовью и нежностью после ее трагической смерти. Вполне возможно, что, если бы в один из припадков мать не покончила с собой и прожила бы еще долго, Марат бы ее возненавидел.
Самоубийство госпожи Лебедевой было таким же театральным, как и вся ее жизнь. Она сделала прическу, полный вечерний макияж, надела лучшее свое платье и, расположившись на диване в эффектной позе, выпила целый пузырек сильнейшего транквилизатора, запив его шампанским. А в предсмертной записке во всем обвинила мужа. В агонии же корчилась так, что прическа сбилась, макияж размазался, и после смерти эта фантастически красивая женщина выглядела отвратительно.
Но Марат запомнил ее именно такой: яркой, эффектной, всегда нарядно одетой, говорящей красиво и со страстью, ибо, прежде чем стать театральным критиком, его мать попробовала себя и на подмостках. Однако карьера актрисы у госпожи Лебедевой не задалась, и пришлось ей переквалифицироваться в критики.
Марат решил сделать ей приятное, поскольку верил, что призрак матери неприкаянно скитается по свету, ведь она самоубийца. Может, это ее утешит? И он поступил во ВГИК, на режиссерский факультет, ведь у него были мамины связи и папины деньги. В память о его матери и в благодарность за папину щедрость приемная комиссия была к Марату Лебедеву более чем снисходительна. Он же принял такую благосклонность за чистую монету. То есть вообразил, что у него большие творческие способности.
Закончив ВГИК, Марат окончательно уверовал в свой талант и загорелся идеей снять полнометражный фильм. Решил стать не только режиссером, но и продюсером, в общем. Но отец категорически заявил, что на эту дурь у него денег нет. А ведь о дипломной работе Марата, короткометражке на злободневную тему, тут же заговорили! «Молодой, подающий надежды режиссер, представитель нового поколения…» Но молодому дарованию позарез нужны деньги. И не только на фильм. На рекламу, прессу…
– Лучше бы ты делом занялся, – поморщился отец, когда услышал очередную просьбу Марата о спонсорской помощи.