— Это херня, живут люди и с одной…
— Никакая это не херня, — ревет сестра, исступлённо колотя меня кулаками по плечам. — Почему ты такой? В кого? Я не понимаю. Зачем тебе это всё?
— Вик, это еще не все, — перехватив ее запястья, мрачно произношу я. — Кира была на восьмом месяце беременности.
— Что? — ошарашенно сипит Вика. — И ты потащил ее на сносях с собой хер знает куда? Где твои мозги, Макс?
— Мы ехали снимать музыкальный фестиваль. Гребаный фестиваль, понимаешь? Я ее отговаривал, Вик, но Кира фанатела от какой-то дебильной группы, которая должна была там выступать. Она же упрямая как черт. Вижу цель, не вижу препятствий. И так во всем, — взлохматив волосы, снова тянусь за бутылкой. Пью прямо из горла, расфокусировано глядя в залитое слезами потрясённое лицо сестры. — Блядь, я каждый день себя проклинаю за то, что не оставил ее в Париже. Она могла умереть, Вик. И умирала. Клиническая смерть, три операции, две недели в коме. Врачи сказали, чтобы я готовился. Это чудо, что Кира выжила. Физически выжила. Морально она все еще там, в той изрешеченной пулями машине. Поэтому я привез ее сюда, чтобы вытащить из бесконечного кошмара, в который превратилась наша жизнь. А вот теперь скажи мне, Вик, что я счастливый сукин сын и любимчик фортуны. Это ни хуя не так. По моей вине разбилась Агния. Из-за меня чуть не погибла Кира.
— Данилову не приплетай, Макс, — вспыхнув возражает Вика, и до дна осушая свой бокал. — Она сама выбрала свою судьбу. Во всем остальном… Я не знаю, что тебе сказать и глубоко сочувствую вам обоим. Господи, бедная Кира…, я вела себя с ней как круглая идиотка. Несла всякую чушь, а она улыбалась и слушала мою ахинею. Почему? Ну, почему ты мне сразу не рассказал? — протяжно стонет Вика, вцепившись в мою футболку. — Я бы поддержала ее, поплакала вместе с ней.
— Кира запретила тебе говорить, — устало говорю, чувствуя себя выпотрошенным и разбитым. — Она не хочет, чтобы ее жалели и плакать уже устала. Кире хватает ежедневных стенаний ее матери. Мы вместе решили, что переезд в Москву может помочь избавиться от наших призраков и дерьмовых воспоминаний. Поэтому я очень тебя прошу, поумерь свой пыл, но веди себя с ней естественно. Без всех этих жизнерадостных свистоплясок с бубнами.
— А терапия? Она ходит к психологу? — отойдя от шока, Вика начинает рассуждать по делу.
— Да, к лучшему и регулярно. Помимо этого Кира принимает серьезные психотропные препараты, и иногда может вести себя немного заторможено. Если заметишь, не подавай виду.
— А как же алкоголь? Ей ведь нельзя. Она мне звонила… пьяная, — сестра хватается за голову, с ужасом глядя на меня.
— Не пьяная, Вик, а под лекарствами. Они влияют на речь и не только. Но самые тяжелые ей на днях отменили. Больше без причины звонить не будет, — встав со стула, отхожу к окну.
Распахиваю его настежь и закуриваю сигарету, безразлично уставившись на башни Москва-сити. Закатное солнце отражается багровыми всполохами в зеркальных фасадах небоскребов, а мне повсюду видится кровь. Мир словно соткан из оттенков красного. В ушах стоят крики и оглушительные звуки выстрелов. Та заварушка в Йемене, где я словил несколько осколков, теперь кажется мне сущим пустяком. Не врет молва. Все познается в сравнении.
— Сам-то как? Справляешься? — совсем близко раздаётся голос сестры, прорезаясь сквозь морок кровавых картинок.
— Куда я денусь, Вик? Приходится, — тихо отзываюсь я. Она осторожно прижимается ко мне со спины и кладет подбородок на мое плечо.
— Мама тоже ничего не знает?
— Нет и не вздумай проболтаться. Никому. Поняла?
— Так нельзя, Макс. Материнская молитва творит чудеса.
— Давай без этого. Ладно? — раздраженно бросаю я. — Разберусь, не маленький. Жив, руки ноги на месте, сравнительно здоров, работа есть на финансы не жалуюсь. Прорвемся, Вик. Не впервой.
— Люка с Раулем жалко, — всхлипывает сестра. — Такие парни классные, весёлые, талантливые, молодые. Жить бы и жить. Столько людей погибло… Кошмар! Я когда новостные ролики смотрела, у меня внутри все переворачивалось. А я еще, дура, думала, как хорошо, что мой безумный братец по саваннам и джунглям болтается, а ты там… И Кирюха. Вот куда ее понесло? Тоже, блин, адреналинщица под стать тебе.
— Завязывай причитать, и так тошно, — затянувшись сигаретой, чувствую, как никотин дает по шарам. Перед глазами плывёт, в мозгах муть. Жаль, что ненадолго.
— Прости, — сбивчиво шепчет Вика, и отстранившись, шлепает к столу. — Тебе еще налить?
— Нет, хватит, — глухо отзываюсь я. — Поезжай домой, Вик. Кира скоро вернется. Не надо вам сейчас встречаться.
— Ты прав, — соглашается, шмыгнув носом. — Мне тоже надо время, чтобы все это обмозговать. Ты меня просто убил, Макс. Но, не волнуйся, к выходным соберусь. Жду вас. И… это. Ты береги ее. И себя.
Проводив Вику, я убираю все следы нашей спонтанной попойки, проветриваю квартиру и принимаю холодный душ. Вода смывает остатки хмельного дурмана и немного прочищает мозги. Алкоголь — хуевое лекарство. Только слабаки верят в обратное, но без анестезии я бы не осилил этот разговор.
С одной стороны, стало легче, что теперь сестра в курсе и усмирит свой шебутной характер в общении с Кирой, а с другой — хрен его знает во что выльются мои откровения. Когда надо, Вика умеет держать язык за зубами, но наедине снова и снова будет возвращаться к болезненной для меня теме. А я не из тех, кому необходимо «проговорить» проблему, чтобы ее решить. Потому что решать тут нечего. Всё уже случилось и надо как-то жить дальше. Как-то, блядь. Надо. Жить.
— Привет, — бросив ключи на тумбочку, Кира разувается и проходит в гостиную, где я упорно пытаюсь посмотреть какую-то тупую американскую комедию.
Скинув сумку в кресло, она обводит комнату пустым взглядом, ведет носом по воздуху и фокусируется на мне.
— Всю квартиру прокурил, — констатирует безразличным тоном. — Балкон же есть, Максим.
— Извини, не освоился еще, — коротко роняю я. В парижской квартире у нас балкона не было и ее не смущали переполненные пепельницы возле окна. — Как родители?
— Нормально, — Кира передергивает плечами.
Запакованная в стильное черное платье до колен, она выглядит болезненно худой и осунувшейся. Того и гляди переломится. Особенно, когда надевает свои неизменные туфли на высоченных шпильках. Потускневшие светлые волосы собраны в высокий хвост, на губах алая помада, подчеркивающая нездоровую бледность лица. Три месяца назад ситуация была гораздо хуже. Ослабленный организм отторгал любую пищу, пришлось на две недели поместить ее в стационар. Там она набрала пару килограмм и аппетит постепенно вернулся.
Опустившись на диван, Кира обессиленно откидывается на спинку дивана и запрокинув голову смотрит в потолок. Я не делаю попыток сократить разделяющее нас расстояние. Она — тоже. Тактильный контакт вызывает у нее приступы агрессии, и я не вижу смысла рисковать.
— Мама считает, что нам нужно еще раз попытаться. Думает, что ребенок поможет нам справиться.
— Это плохая идея Кир, ты еще не восстановилась.
— Врачи говорили про полгода. Они истекли, — задумчиво выдыхает Кира. С ее губ срывается сдавленный смешок. — Но маме я сказала то же, что и ты. Какая к черту беременность, если меня тошнит от одной мысли о сексе?
— Это из-за препаратов. После отмены пройдет.
— А если нет? Сделаем ЭКО?
— Кир, какое ЭКО? — повернувшись к ней всем корпусом, обхватываю точеный подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза. — Сейчас ты должна думать о себе. Займись чем-нибудь. Попробуй вернуться к написанию портретов.
— Я не могу, Макс, — схватив мое запястье, отбрасывает от себя, словно ядовитую змею. С пресмыкающимися в джунглях она была куда ласковее, чем со мной.
— Просто возьми кисть и попытайся, — удерживая ее взгляд, настаиваю я. — В твоей комнате есть все необходимое, Кир. Помнишь, что на последнем сеансе сказал врач?
— Помню, — вспыхивает она. — Я хочу попросить отменить совместные сеансы, — выдает категоричным тоном.
— Почему? — требую конкретного ответа. Кира отводит глаза и снова откидывает голову на спинку дивана.
— Мне некомфортно, когда ты рядом, — прикрыв веки, выдает она. Черт, я даже дар речи теряю. — Боюсь сказать что-то не то. Боюсь тебя оттолкнуть. Показаться жалкой.
— Кир…
— Ты меня бросишь? — от резкого перехода темы я на мгновенье подвисаю.
— Почему я должен тебя бросить?
— Я потеряла нашу дочь.
— Мы потеряли! — непроизвольно повышаю тон. — Моей ответственности за случившееся больше.
— Я не могу быть полноценной женой, — отчаянно выдыхает Кира.
— Это временно.
— Я читала, что мужской организм реагирует на стресс иначе… Если тебе нужно, то я пойму. Правда. Только, чтобы я ничего не узнала. Я не переживу, если потеряю еще и тебя.
— Кира, прекрати пороть чушь, — взяв ее за плечи, легонько встряхивая. — Посмотри на меня, — требую я. Она нехотя разлепляет веки. Взгляд загнанный и несчастный. — Мы не по пьяни поженились, Кир. Это было обдуманное и взвешенное решение. Почему я должен его изменить?
— Я устала. Пойду спать, — отстранившись, Кира соскальзывает с дивана и поспешно удаляется в свою спальню, оставляя меня в оглушающей тишине. Я не удивлен и не расстроен. Наши с ней эмоции до тошноты созвучны. Внутри так же пусто, как в Мариинской впадине. Просто еще один дебильный вечер, закончившийся так же дерьмово, как и все предыдущие. И, что самое поганое — кажется, я начинаю к этому привыкать.
— Доброе утро, Максим Дмитриевич, — с ослепительной улыбкой Аня приподнимается из-за стойки ресепшен. — Вы сегодня рано.
— Привет, я же просил просто по имени, — хмуро бросаю в миг помрачневшей секретарше. — Кофе мне принеси, — толкая дверь своего кабинета, распоряжаюсь я.
— Вам американо? Как обычно? — спрашивает Аня притихшим голоском.
— Тебе, — не оглядываясь, гаркаю я.
Бесит. Раздражает до скрежета зубов. Как к сотруднице у меня нет к ней никаких претензий. С обязанностями Анна справляется. Усердная, исполнительная, ответственная, приторно-вежливая и работает в агентстве с тех пор, когда я числился здесь рядовым фотографом. А теперь вот занимаю кабинет ее бывшего босса, навожу тут свои порядки, хамлю работникам, которые уже начали вздрагивать от одного звука моего голоса.