— Писец, Макс! Мог бы будильник поставить… Ладно, сама виновата. — махнув рукой, она ломится к двери, но та распахивается прежде, чем Варя дотягивается до ручки.
Кира на мгновенье остолбенело замирает на пороге. На ее побелевшем лице отражается целая гамма чувств от недоумения до шока. Ярко-красные губы нервно дёргаются, связка ключей выскальзывает из ослабевших пальцев и с грохотом падает на пол.
Инстинктивно отпрянув назад, Варька врезается в меня, а я на чистых рефлексах заталкиваю ее себе за спину. Она, блин, упирается, шипя сквозь зубы, что ей надо домой, но ненадолго затихает, когда Кира заходит в комнату.
— Я, кажется, не вовремя. — жена впивается испытывающим взглядом в мою охреневшую физиономию. — Помню, что ты не любишь сюрпризы, но уж прости — не удержалась, — она немного дёргано разводит руками. — Приехала домой, тебя нет. Подумала, что мой обожаемый муж сестру решил навестить. И угадала, прикинь. Только это не Вика, да? — насмешливо бросает Кира.
— Нет, не Вика, — сдвинув меня в сторону, Варя невозмутимо шагает вперед. — Мы уже встречались.
— Точно, я тебя знаю, — склонив голову, Кира бесцеремонно разглядывает соперницу с головы до ног. — Мальвина? Кажется, так ты у него записана?
— Понятия не имею. Дай пройти, — требует Варя, накидывая на плечо ремешок сумочки.
Ее голос спокойный и ровный, но я, черт подери, знаю, что внутри ее разрывает от целого шквала негативных эмоций. Меня тоже, блядь. Такого не должно было случиться. Не в этой, сука, вселенной. Ебаный пиздец. Я все иначе планировал сделать, а не как в самом хуевом несмешном анекдоте.
— Кличка как из борделя, но ты, видимо, оттуда и вылезла, — сипло рычит Кира, делая рывок в Варькину сторону.
Мои реакции оказываются быстрее, и я успеваю тормознуть жену, перехватив ее руками за талию.
— Тварь конченая, шлюха… — верезжит она, извиваясь как змея. — У него таких легион. Слышишь? Подстилка, уродина, мразь…
— Угомонись, — рявкаю я, разворачиваю Киру к себе, встряхивая за плечи.
Боком зрением, замечаю, как Варька выскальзывает из комнаты и скрывается в коридоре. Вопрос о том, чтобы отвезти ее домой, уже не стоит. Блядь, она же себе там сейчас такого накрутит.
— Ублюдок, ты на моей машине ее сюда привез? А, может, и трахал там? Сукин сын! Ненавижу, — рыдая и сыпля оскорблениями, Кира умудряется высвободиться и поднырнуть мне под руку. Я снова ее ловлю, ухватив за локоть. — Лучше бы ты сдох, — Она залепляет мне отрезвляющую пощечину, от которой в глазах начинает искрить.
Услышав хлопок входной двери, перевожу дыхание и ослабляю хватку.
Ушла…
— Прости, что не сдох. И за остальное — тоже, — обняв жену за плечи прижимаю к груди и покачиваю словно ребенка.
Чувство вины накатывает удушающей волной. Сердце прошибает грудную клетку. С ней так нельзя, нечестно, подло, и я, блядь, отчетливо это понимаю, но исправить ничего не могу. Самый дерьмовый расклад из всех возможных уже случился.
— Как ты мог? После всего? Зачем? Ты же обещал… Ты мне, мать твою, клялся, — сгребая пальцами мою рубашку, затравлено стонет Кира.
Накрываю ладонями ее побелевшие костяшки. Она вскидывает на меня взгляд, переполненный сокрушающей болью. По щекам бегут соленые ручейки слез, падая с подбородка на белый пиджак, распахнутый на надрывно вздымающейся груди. Она ждет утешений, оправданий и новых клятв, в которые безоговорочно поверит и сотрет случившееся, как страшный сон. И не вспомнит, и ни разу не попрекнет.
— Скажи, что она ничего для тебя не значит…. Что это просто случайность… проходная интрижка или пьяный секс, — в ее глазах плещется океан отчаянья. На ресницах дрожат прозрачные капли. — Соври… что угодно, Макс, — надрывная мольба срывается с губ.
Пульс набатом грохочет в моих висках, совесть сжирает заживо, а никому не нужная жалость выворачивает душу наизнанку. Она заслужила большего, а не вот это всё… Мягко обхватив тонкие запястья, осторожно отрываю ее кисти от своей рубашки, замечая, как крошится надежда в почерневших зрачках. Ложь не изменит ровным счетом ничего… Не уменьшит боль. И никого не спасет.
— Прости, — глухо повторяю я, чувствуя себя последним дерьмом.
Безвольно уронив руки, Кира делает шаг назад и какое-то время слепым взглядом смотрит поверх моего плеча, вздрагивая от остаточных рыданий. Больше всего я боюсь, что она снова уйдет в свое заторможенное отрешенное состояние, спрятавшись в нем как в плотном коконе и обнулив все улучшения, которых нам удалось добиться.
— Ты хочешь развод? — внезапно очнувшись, смахивает с щек соленую влагу. В остекленевших радужках пробуждается осмысленное выражение.
— Да, — отвечаю я.
Между нами повисает гнетущая тишина, грозящая в любой момент обратиться в девятибалльный шторм. В воздухе витает невысказанная боль и прогорклая горечь… не моя, но я ощущаю ее едкий вкус на своем языке, чувствую сдавливающие грудную клетку тиски, слышу судорожные вдохи, вырывающиеся из Кириных губ.
— Хорошо, — рваными жестами она проводит ладонями по волосам и, резко развернувшись, направляется к двери. — Отвези меня к родителям, — остановившись, она оборачивается через плечо, скользнув по мне арктическим взглядом. — А потом, будь добр, сдай мою машину в химчистку. Я выставлю ее на продажу.
— Зачем? Ты отойдешь и пожалеешь. Новая же совсем.
— Она мне больше не нужна. Хочешь, можешь забрать себе. Я не жадная. Катай и дальше своих блядей, — презрительным тоном бросает она и стремительной походкой выходит из комнаты.
Кира демонстративно садится на заднее сиденье и всю дорогу зависает в телефоне, полностью игнорируя мое присутствие и попытки заговорить, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. Когда мы подъезжаем к особняку Баженовых, она просит меня высадить ее у ворот.
— Какого хрена, Кир? Блядь, просто поверь мне, ели ты сейчас спрячешься в родительском склепе, будет только хуже. Давай я отвезу тебя домой, и мы спокойно обо всем поговорим?
Мы одновременно выходим из Тойоты и схлестнувшись упрямыми взглядами, встаём напротив друг друга.
— Поверить тебе? — прищурившись, она нервно смеется. — Я всю свою жизнь перевернула, чтобы быть с тобой, Макс. Моталась, как преданная собачонка по кишащими заразой пустыням и грязным трущобам, спала как бомжиха на голой земле, жрала всякую дрянь и из кожи вон лезла, чтобы сделать тебя счастливым.
— Ты сейчас утрируешь, Кир. — возражаю я, поднимая ладони в примирительном жесте. — Тебе это нравилось не меньше…
— Да кто тебе сказал? — она повышает голос, в котором снова прибиваются истерические нотки. — Я потратила на тебя лучшие годы, не говоря уже о многих других ништяках, которые ты поимел с лохушки Киры, но мне всегда нужен был только ты. А все остальное я принимала как неотъемлемое дополнение. Да временами было увлекательно, но порой я готова была послать тебя на хер вместе со твоими амбициозными планами.
— Почему не послала? — Никто не тащил тебя под венец, — негромко напоминаю я.
— Любила! Представь, какая дура! — шипит она мне в лицо и толкает обеими руками в грудь. — А сейчас смотрю и понимаю… Ненавижу. Всем сердцем ненавижу. Знаешь, я даже рада, что ты оказался таким блядским уродом. Иначе бы и дальше цеплялась за тебя, как бесхребетная идиотка, стелилась ковриком у твоих ног, а ты бы радостно вытирал ноги и пользовался, когда приспичит.
— Хватит, Кир, — обхватив дрожащие женские плечи, снова тихонько встряхиваю ее, приводя в чувство. — Не была ты никаким ковриком. Херню не пори.
— Была, — задушено выдыхает она, вырываясь из моих рук. — Как еще назвать никчемную дуру, что живет с мужиком, который ее не любит и не любил никогда? Удобной подстилкой? Походной шлюхой?
— Зачем ты обесцениваешь всё, что у нас было? Тебе так легче? Ладно я мудак, а себя ты за что унижаешь? — пытаюсь достучаться до ее здравого смысла.
— А что у нас было, Макс? — пропустив мои слова мимо ушей, выкрикивает Кира. — Ты хоть представляешь, что у меня творилось внутри все эти годы? Как я сходила с ума от ревности, в каждой взглянувшей на тебя бабе видя потенциальную угрозу? Как вставала по ночам и залезала в твой телефон, читая бесконечные письма, что ты отправлял своей Мальвине, которые эта сука даже не читала? А сколько раз я порывалась удалить папку с ее дебильными фотками ты можешь представить?
— Кир, эти письма были как личный дневник. Она сменила номер, — сглотнув пересохшим горлом, хрипло говорю я. — Сообщения уходили в никуда.
— Знаешь, что самое ужасное, Макс? — привалившись бедрами к капоту, Кира запрокидывает голову к небу. — То, что я никогда себе не прощу…
— Не надо, — качаю головой, понимая, о чем речь, и в то же время принимая ее право выговориться.
— Я даже на восьмом месяце беременности потащилась за тобой, потому что боялась отпустить от себя даже на жалкие сутки.
— Я тебе не изменял, Кир! Мы круглые сутки проводили вместе. Ты знала обо мне больше, чем я сам.
— Не изменял? Да ладно? — скептически фыркает Кира, взглянув на меня с неприкрытым презрением.
— До возращения в Москву — ни разу, — хмуро уточняю я.
— О, ну так это все меняет. Я тебе памятник должна поставить за верность?
— Я собирался тебе обо всем рассказать, но, блядь, не по телефону же? Ты не должна была узнать так, и это мой косяк. Мне очень жаль, Кир, — смягчив тон, пытаюсь максимально четко спокойно донести до нее свою точку зрения. Спорную — для нее, но абсолютно честную и открытую — для меня. — Я не стал бы лгать. Моя вина в том, что я не дождался твоего возвращения, не признался раньше, осознав к чему всё идет. Но мы живые люди, Кир. И ты, и я, и Варя, и миллиарды других. Не все в этой жизни поддается контролю и вписывается в рамки наших принципов.
— Знаю… — внезапно соглашается Кира. — Но мне от этого не легче. Я потеряла то, ради чего могла бы жить. Даже без тебя, — сдавленно всхлипнув, она обхватывает себя руками и поднимает голову выше, отчаянно борясь с подступающими слезами.