— Ты не виновата, — чеканю по слогам, преодолевая разделяющее нас расстояние. — Не виновата, — твердо повторяю я, пытаясь вдолбить эту мысль в ее агонизирующий разум. — Это мне нужно было включить мозг и запереть тебя дома. Обвиняй меня, Кир. Презирай, ненавидь, но сама — живи.
— Вот только давай без этих благородных речей. Меня от них тошнит, — отпихнув меня, Кира отлипает от капота и разворачивается к родительскому особняку.
Из-за высокого глухого забора видна только крыша, но камеры наблюдения есть и снаружи. Баженовы наверняка уже в курсе, что к ним пожаловали гости. Поэтому я спокойно реагирую, когда металлические ворота автоматически разъезжаются, пропуская движущийся в нашу сторону баги с водителем.
— Не ходи за мной, — услышав за спиной мои шаги, огрызается Кира. — Не бойся, я скажу отцу, что решение о разводе принадлежит мне. И, знаешь, он вздохнет с облегчением, — оглянувшись через плечо, она язвительно кривит губы. — Живи, ублюдок.
Глава 20
В такси меня трясет как припадочную. Не могу усмирить бушующую внутри бурю. Не могу найти себе места, суетливо дергаясь на заднем сиденье. Не могу сконцентрироваться ни на одной связной мысли. Не могу понять, как оказалась в ситуации, которую даже в самом жутком кошмаре представить не могла.
Последние семь лет я жила без особых потрясений. Как и абсолютно всех людей на планете меня периодически штормило и случилась проблемы, требующие экстренного вмешательства, но они были решаемы и понятны, и не разносили мою нервную систему в щепки.
Я всегда понимала, что делать дальше, какие совершить действия, чтобы исправить нестабильное положение и разумным путем найти выход из кризиса. Я гордилась своей обретенной выдержкой и способностью аналитически мыслить и прогнозировать жизнь на годы вперед. Я считала, что у меня получается соблюдать идеальный баланс между построением карьеры и поддержанием экологичной атмосферы внутри семьи. Я была уверена, что никто и ничто не сможет пошатнуть мой с таким трудом выстроенный понятный и уютный мирок. Боже, да я даже с Грудиниными долгие годы умудрялась сосуществовать без острых конфликтов, засунув свое обострённое чувство справедливости куда подальше. И все ради того, чтобы удержать этот самый баланс и оградить мою семью от лишних встрясок и выяснений отношений.
А что теперь?
Что, черт возьми, мне делать теперь?
Как найти пресловутый правильный выход, если я сама себя не контролирую, не узнаю и не понимаю.
С меня словно сняли кожу и сорвали защитные шоры с глаз, показав реальность, о существовании которой я давно забыла. И не хотела вспоминать. Клянусь, это правда. Какой-то месяц назад меня целиком и полностью устраивала моя устоявшаяся размеренная жизнь. Я чувствовала себя счастливой матерью, заботливой женой и успешной женщиной, которая много добилась своим физическим и интеллектуальным трудом.
Меня устраивало всё, абсолютно всё, что я имею. Боже, это же так легко понять и настолько очевидно, что нелепо даже объяснять. Многие, кто имел за плечами слепую сумасшедшую любовь и взрывные отношения, отставившие выжженную дыру в сердце, навсегда закрывают в себе тягу к подобным встряскам. Это своего рода выработанный иммунитет, инстинкт самосохранения и потребность в тихой гавани, где редко случающиеся шторма набирают не больше трех баллов.
Вы спросите, как меня такую практичную, разумную и осознанную угораздило проснуться в постели с любовником, лоб в лоб столкнуться с его женой, испытать при этом ни стыд, ни желание провалиться под землю и побежать в церковь замаливать грехи, а жгучее желание вцепиться в ее светлые ухоженные космы и расцарапать кукольно-красивое лицо?
Так вот — у меня нет ответа на этот вопрос, как нет и объяснения тому, что в моей голове не зародилось ни малейшего желания попросить прощения у женщины, мужа которой я незаконно и нечестно присвоила себе на целую неделю. В моем перекошенном представлении подлая разлучница не я, а щипаная выдра, занявшая в жизни Красавина мое место. Мое!
Разве это не абсурд? Не безумие? Драться за женатого мужчину, имея при этом законного мужа? Да, до драки дело не дошло. Макс удержал взбешенную Киру, не позволив ей начать потасовку, но я была готова…
Я, черт возьми, хотела надрать ей зад и проредить белокурую шевелюру. Господи, откуда во мне взялось столько животной кровожадности?
Где та стабильная целеустремлённая и уравновешенная Варя, которой я была на протяжении многих лет?
Как ее вернуть?
И нужно ли возвращать?
— Вам плохо? — вежливо интересуется таксист, заметив мое взвинченное состояние.
Прозвучавший вопрос точь-в-точь повторяет другой, заданный другим таксистом и в другом такси. Без малого девять лет назад. Тогда я тоже уезжала от Макса с разбитым сердцем, оплакивая свои мечты о белобрысом принце, не подобравшем глупой Золушке ни одной роли в придуманной мной сказке.
Удивительно, но я слово в слово помню, что ответила в тот самый страшный день своей жизни.
«Я умираю, но это пройдет. Когда-нибудь обязательно пройдет.»
В тех моих словах была доля правда. Прошло многое: острая боль, разочарование, чувство потери и горькая обида… Но не всё. Осталось главное — то, что не могли стереть ни годы, ни устаканившаяся ровная жизнь, ни построенная на уважении любовь к мужу и безусловная — к сыну.
Часть моего сердца по-прежнему принадлежит моему белобрысому принцу, и я вряд ли когда-нибудь смогу выдрать его оттуда.
— У вас что-то болит? Тут недалеко больница. Могу отвезти, — не дождавшись ответа, беспокоится неравнодушный таксист.
— То, что у меня болит, не вылечит ни один врач, — с вымученной улыбкой отзываюсь я, внезапно словив необъяснимое облегчение.
Говорят, что признание проблемы — первый шаг к ее решению. Значит, пришло время второго шага.
Опоздала. Понимаю это еще до того, как открыла дверь и переступила порог квартиры. Уже потом замечаю обилие обуви в прихожей и верхней одежды на вешалках. С кухни тянет запахами приготовленной еды, в одной из комнат раздаётся смех Ильи и звучный голос Сергея.
Несмотря на отсутствие звонков от матери, морально я была готова к подобному повороту событий, но почему-то все равно веду себя максимально тихо, старясь не шуметь, чтобы отсрочить неловкий момент.
Сняв кроссовки, беззвучно крадусь в сторону комнаты, откуда раздается шум. Мне жизненно необходимо подхватить на руки Илюшу, крепко прижать к себе и вдохнуть его обожаемый запах.
Уверена, одно это придаст мне сил, чтобы справиться со всем дерьмом, что польется на меня в ближайшее время. Я не имею в виду маму и Сергея, на их счет я более-менее спокойна. Они не станут лезть в мою жизнь со своим авторитарным мнением, в грубой форме навязывая свою точку зрения.
— Пришла? Зайди-ка на кухню, — мамин голос застает меня врасплох, заставив подскочить на месте. Похоже, не только я тут умею бесшумно перемещаться.
— Садись за стол, кормить буду, — плотно прикрыв за мной дверь, командует мама.
Пока я мою руки в раковине, она накладывает мне целую тарелку свежеприготовленного пюре с мясной подливкой. Пахнет и выглядит — просто божественно. Когда папа был жив мама очень любила готовить и делала это виртуозно. Хорошо, что старые навыки и таланты удалось восстановить после длительной алкогольной зависимости.
— Мое любимое блюдо, — признаюсь я, усаживаясь на стул. — Вкус детства. Ничего лучше не ела.
— Вот еще сливовый компот, — поставив передо мной кружку, мама снимает фартук и занимает стул напротив. Выражение лица обеспокоенное и напряженное. Меня ждут вопросы. Много вопросов.
Вооружившись ложкой, с жадностью набрасываюсь на еду. У кого-то от стресса кусок в горле не лезет, а у меня сегодня все с точностью до наоборот. Голодная как волк.
Пока я утоляю аппетит, мама не сводит с меня пристального взгляда, периодически покачивая головой и горестно вздыхая. Она терпеливо дожидается, когда я закончу с припозднившимся завтраком и только потом переходит к допросу.
— А теперь рассказывай, Варь.
Вопрос отнюдь не риторический. Отвечать придется в любом случае, но как же хочется хоть на минутку оттянуть надвигающийся Армагеддон. Всегда ведь можно соврать, что вышла с утра на прогулку или в аптеку, например, решила сходить.
— У меня роман с женатым мужчиной, мам, — в лоб выдаю я.
Фух, а это оказывается не так сложно — говорить правду близкому человеку, глядя ему в глаза. Ощущение словно камень с плеч упал. Вот бы сохранить этот настрой до откровенного разговора с Владом. Эх, вряд ли получится. Сейчас это так — репетиция перед главным сражением. Сердце болезненно сжимается, отрицая сам факт, что сражаться все же придется. Хотелось бы иначе, но…
— Давно? — тяжело вздохнув, уточняет мама. Слава Богу, я не вижу в ее глазах ни осуждения, ни упрека. Растерянность, беспокойство — да. И это утешает, придает сил.
— Несколько дней, — отвечаю, не отводя взгляд.
— Это тот мужчина, с которым ты обнималась на парковке?
Я обречено киваю. А смысл лукавить? Она еще тогда все поняла. Мамы они такие — всегда чувствуют, когда с их чадом что-то не так.
— И это снова Максим Красавин… — качнув головой, задумчиво произносит мама. О чем я и говорила. Мне даже подсказывать не пришлось.
— Да.
— И что у вас? Все серьезно или …? — с высоты прожитых лет мама зрит прямо в корень проблемы.
— Не знаю, — не кривая душой, отвечаю я. — Мы ничего толком не обсуждали.
— Ясно, — в голосе матери слышится заметное облегчение. — Это хорошо, что не обсуждали. Значит, все зашло не слишком далеко. Владу об этом твоем романе знать не нужно, Варь. Я знаю, что ты у меня девочка неглупая и сама понимаешь, что рушить семью ради минутной страсти — огромная глупость. У вас с Владом сын, стабильный брак, общее нажитое имущество…
— Мам, ты не поняла, — перебиваю, тряхнув головой. — Я его больше не люблю.