Рома давит на затылок, неумолимо склоняя к подрагивающему естеству, которое я покорно обхватываю губами. Чувствую на языке сладковатый вкус смазки.
— Анечка, да у тебя тут водопад, — хмыкает Тимур и уверенным руками ставит меня на неустойчивые четвереньки.
Мягкие и упругие подушки дивана продавливаются под коленями, губы под стон Ромы скользят чуть глубже. Резкий толчок до основания. Рома наматывает на кулак волосы, а его член от очередного грубого рывка Тимура, что заполняет до краев твердой плотью, проскальзывает к корню языка. Я успеваю сделать вздох и расслабить глотку к новой глубокой фрикции, которая забивает стыд в темные глубины.
Покачиваюсь под единым и слаженным ритмом. Проникают в меня с двух сторон решительными движениями без неловкости или стеснения. Тимур крепко удерживает меня за талию, Рома — за волосы. Мое сдавленное мычание вторит их стонам и рыку, а по телу прокатывается волна густой и жаркой дрожи. Бурлящее желание плавит не только мое нутро, но и все мысли в кипящую и вязкую патоку.
В животе сворачивается раскаленная пружина и раскрывается судорогами. Тимур и Рома с глухими и хриплыми стонами протисикваются жестокими толчками сквозь спазмы, и между ягодиц в тугое кольцо мышц проскальзывает влажный и теплый палец. Рома вжимает мое лицо в пах. Пульсирует, распирает нежные хрящи, которые стгяиваются под потоком режущих конвульсий. Выпускает из хватки, выскальзывает, и под яростным толчком Тимура вырывается громкий и хриплый стон. Чувствую внутри его затихающий трепет, что скован тонкой латексной броней.
Захлебываюсь в криках, вязкой слюне и слезах и валюсь на диван, когда резко вытягивает из ануса палец. Вздрагиваю, вытираю лицо об обивку и тяжело выдыхаю.
— С попкой твоей придется серьезно поработать, — мимо проплывает Тимур и небрежно стягивает презерватив с опадающего члена. — Туда явно никто не заглядывал.
Слышу самодовольство в его голосе. Сажусь, устало причмокиваю и убираю с щек прилипшие волосы. Заглядывает в мини-бар, почесывая пах:
— Некоторые спереди целки, а сзади…
— Господи, — откидываюсь на назад и закрываю глаза, запрокинув голову. — Да что ты никак не успокоишься? Не было у меня других мужиков. Ни спереди, ни сзади.
— Я же не виноват, что женщины любят приврать на эту тему, — кидает Роме банку газировки.
— Завелся, — Рома вскрывает банку и передает ее мне. — Зря ты о любых других заговорила.
— А ты не завелся? — Тимур достает из мини-бара бутылку минералки.
— А можно мне воды, — возвращаю банку газировки Роме и смотрю на бутылку в руках Тимура.
— Можно, Одинцова, — откручивает крышку и вальяжно подходит к дивану.
— А мне даже стало любопытно, — Рома делает глоток газировки и усаживается на мягкий подлокотник дивана, — кто будут эти любые другие?
Выхватываю из рук Тимура бутылку и жадно присасываюсь к холодному стеклянному горлышку.
— Любые другие не будут у нее первыми, — Тимур пренебрежительно цыкает.
Возвращаю ему бутылку, вытираю губы и вздыхаю:
— Вот это достижение.
— Для меня достижение, — Тимур пожимает плечами и шлепает босыми ступнями в спальню, — первых помнят.
— И часто с содроганием, — подбираю под себя ноги.
— В твоем случае ты будешь нас вспоминать со стонами среди ночи, Одинцова, — Тимур смеется и прикладывается к бутылке. — И с мокрыми насквозь трусиками. И чего ты там расселась? У нас вся ночь впереди.
— Пополним багаж твоих сладких воспоминаний о бывших одноклассниках, — Рома встает и потягивается, разминая шею и плечи. — Меня устроит, если мы будем тебе сниться.
— В кошмарах, — усмехаюсь.
— В эротических кошмарах, Анюта.
Глава 38. Двойное удовольствие
— Расслабься, — Тимур выдавливает мне между ягодиц вязкую смазку и мягко массирует анус. — Анечка…
Я лежу в объятиях Ромы, уткнувшись в его грудь лицом. Ситуация очень неловкая, буквально скользкая и интимная, и присутствие второго мужчины, когда первый неторопливо проникает в тугое колечко мышц указательным и средним пальцем, успокаивает. Да, в руках Ромы я нахожу утешение, хотя он, как и Тимур, полноценный участник творящегося безумия.
— Вот так, — пальцы проскальзывают в меня глубже и идут по кругу, растягивая мышцы.
Я шумно выдыхаю через нос, и Рома подбадривающе целует меня в макушку, а после поглаживает меня по плечу:
— Умница.
Когда в меня проскальзывает три пальца, я выдыхаю болезненный стон. Тимур нетороплив и основателен. Растягивает, расширяет, проминает мускулы, в которые медленно, но верно проникает разогревающая смазка. Кровь приливает к промежности и пульсирует густым желанием, что переплетается с тянущим дискомфортом.
— Завелась? — шепчет Тимур и входит в меня до последних фаланг.
Немного раскрывает пальцы, а в ответ шумно выдыхаю. Под мой стон вытягивает пальцы, поглаживает и целует в плечо. Проводит упругой головкой по расслабленным мышцам. Закусываю губы. Мягкий скользящий толчок, и у меня выдох обрывается сиплым стоном.
— Хорошая девочка, — сдавленно отзывается Тимур, проскальзывая глубже. — Дыши, Анечка, дыши.
Неумолимо насаживает меня до основания. Прерывисто выдыхаю, а Тимур замирает и покрывает шею и плечо влажными поцелуями. Рома вскрывает презерватив зубами и ловко раскатывает его по члену.
— Нет… — сипло отзываюсь я.
Рука Тимура скользит по бедру, ныряет под колено и поднимает мою ногу. Рома разворачивается ко мне, въедается в губы под мое испуганное мычание.
— Выдыхай, Анечка, — шепчет Тимур.
Уверенный рывок, и я в ужасе распахиваю глаза. Я вот-вот разойдусь на две половины. С двух сторон во мне. Распирают тесные глубины моего тела, поочередно выскальзывают, чтобы вновь вторгнуться, покачивая меня на волнах вскипающей похоти. С каждым новым толчком и стоном мое сознание плавится черными пятнами.
В неразборчивом мычании кусаю губы Ромы, царапаю его, и падаю на дно спазмирующей пропасти. Моя личность стерта. Я потеряна в пространстве и времени, охваченная пронизывающими судорогами и болезненным экстазом, что расходится вспышками от расплавленной глубокими и резкими фрикциями промежности.
С рыком вжимаются, пульсируют, продлевая затихающие волны оргазма. Я со стоном всхлипываю, когда Рома и Тимур с тяжелыми и хриплыми вдохами выскальзывают из меня. Опустошенная обмякаю на мятых простынях. Из меня будто вырвали куски плоти и оставили вместо них зияющие дыры, которые вздрагивают и медленно смыкаются. И пасть ниже уже некуда. И большего извращенного удовольствия не испытать.
— Выпить не хочешь? — Тимур поглаживает меня по бедру.
Как после подобного можно еще вести беседы и задавать вопросы? Я бы предпочла забыться в обмороке и выйти из него через пару лет, а лучше через десять.
— Анечка, — целует между лопаток. — Ты меня слышишь?
— Я ничего не хочу, — хрипло отзываюсь и закрываю глаза. — Можно меня не трогать хотя бы пять минут?
— Пять минут и ты готова повторить?
Переворачиваюсь на спину и всматриваюсь в расширенные зрачки Тимура.
— Да шучу я, Одинцова, — он смеется и смахивает со лба локон. — Вот это взгляд. Насквозь прожигает.
— У тебя несмешные шутки, — шепчу я.
Рома под боком сладко посапывает, закинув руки за голову. И я ему завидую. Я бы тоже хотела отключиться, но Тимур, похоже, не намерен оставить меня в покое.
— У меня отличное чувство юмора, — широко и самодовольно улыбается, — а вот у тебя его нет.
Я сердито шлепаю его по щеке, а затем еще раз. У него округляются глаза, вытягивается лицо, и с моих губ срывается тихий смешок, который перерастает в громкий смех. Ну и рожа у Тимура.
— Что?! Что такое? — подрывается Рома и непонимающе озирается по сторонам.
Я хохочу в голос. Обескураженно смотрят на меня, а я успокоиться не могу. Они такие забавные. Взъерошенные, голые и растерянные. Настоящие. Без лоска и брони надменности, которую годами с детства наращивали.
— Это ты опять хохмишь? — недовольно уточняет Рома.
— Нет, — Тимур обиженно хмурится, — я, по ее мнению, шутить не умею.
Я делаю прерывистый вдох, глотаю смешинку, а когда они опять смотрят на меня, то вновь смеюсь.
— Это у нее истерика такая? — Рома кидает обеспокоенный взгляд на Тимура.
— Наверное.
— И что делать?
— Ой не могу, — сипло отзываюсь я и накрываю лицо подушкой.
Я откровенно гогочу. У меня болит живот, мышцы челюстные сводит.
— Воды принесу, — шепчет Рома.
— Может, чего покрепче?
— Вдруг хуже станет?
— Логично.
Через минуту затихающего смеха Тимур забирает у меня подушку, а Рома протягивает стакан воды. Я сажусь, вновь делаю глубокий вдох и подношу стакан к губам. Замираю, перевожу взгляд с напряженного Тимура на Рому и с хохотом выплескиваю на них воду. Сначала на одного, потом на второго остатки.
— Что за… — охает Тимур, отплевывается и рявкает. — Одинцова!
Ржу, как лошадь. Рома растерянно фыркает, моргает и шепчет:
— Анюта…
— Тихо! — поднимаю палец, и Тимур с Ромой застывают в полумраке.
Прислушиваюсь к тишине. Из гостиной доносится приглушенная трели звонка.
— Что? — едва слышно спрашивает Тимур. — Только не говори, что тебе так сорвало крышу, что глюки начались.
Сползаю со смехом с кровати, встаю под тревожными взглядами и ковыляю из спальни. Между ног тянет.
Точно. Звонят. И звонят мне. Под ворохом одежды ищу телефон, продолжая хихикать. На экране высвечивается “Наташа соседка”, и я отвечаю, прижав прохладную ладонь к опухшей промежности:
— Да? — хрюкаю от смеха и прочищаю горло. — Слушаю.
Глава 39. Не одна
— Ань, — шепчет Наташа.
Я предполагаю, что она сейчас скажет, что собрала мои вещи и выставила за порог. Ожидаемый результат после разговора с Тимуром.
— Твой брат тут.
— Что?! — охаю я.
— Ань, приезжай, пожалуйста.
В голосе Наташи вибрирует страх, и у меня ползут по коже холодные мурашки.