— А вот не пойду я замуж, — встала в позу Ядвига Яниновна, но посмотрела на опечаленного мельника, и сердце у нее екнуло. Откуда оно у яги взялось только, не было же? И она смилостивилась, — пока Тимофей еще четыре метлы не достанет, чтобы число счастливое было.
— За мной не заржавеет, любушка моя, — усмехнулся мужчина и, откланявшись, пошел своей дорогой, пообещав через 3 дня вернуться да не с пустыми руками.
— А весело тут у вас в царстве Тридевятом, — довольная улыбка осветила лицо Оле, — Тетушки, и почему мы только сейчас сюда прилетели, вы же десять лет назад о Лесе знали? — все с той же улыбкой, но уже с явной угрозой в голосе, спросила она ведьмочек.
— Нельзя было раньше, тебя бы грань между царством-государством Забугорным и Тридевятьем не пропустила, — поведали ведьмочки с грустью, знаем, как близнецам друг без друга, сами по отдельности не можем.
— Вы даже не представляете, насколько нам друг без друга было плохо, — высказалась Оле, — словно половину своей души потеряли, — и девушки переглянулись, понимая друг друга без слов.
— Я Лесю с вами не отпущу, — вмешалась яга, — из вредности.
Младшие сестры закатили глаза, Оле только хмыкнула, а Леся побледнела. Она, как никто другой, испытала на себе вредность Ядвиги Яниновны. Яга она и есть яга, что с нее взять, ей без вредности никак нельзя, должность сказочная не позволяет.
Оле посмотрела на Лесю и подмигнула. 'План по твоему спасению из лап бабы-яги у меня уже есть, — наклонившись к самому уху девушки прошептала она, — не бойся, прорвемся, и не таких крутых обламывали, опыт у меня богатый, — и она снисходительно посмотрела на Ядвигу Яниновну.
А ничего не подозревающая ягуся стояла в позе. Руки в боки, ноги в третьей балетной позиции, новая только что подаренная метла — наперевес.
— Ты это, сестренка, не сильно зверствуй. Оле с Лесей давно надо было встретиться, а все из-за упрямства твоего. Ты и в яги только из вредности подалась, не порть девочкам жизнь, лучше личной займись. Мельник мужчина видный, смотри, не упусти, — попробовали найти к ней подход с наименьшими потерями для своей ранимой психики ведьмочки.
— Бегу и падаю, Лесю вам отдать. А кто у меня убираться будет, готовить, огород полоть, да за метелками ухаживать? И на моего мужика свои глазки ведьмовские не класть! — закончила она и черенком от метлы об землю стукнула, тут же получив в лоб фонтаном воды из-под земли.
— А вот и еще один родник пробился, — радостно сообщила кикимора, любившая воду, как никто из собравшихся, выглянув из-за плеча лешего. Антипка поспешил опять рот ей заткнуть, ставшим уже проверенным способом, и ведь всего на секунду от губ Ульяны оторвался воздуха глотнуть!
— Мурр, — потерся о ногу яги один лазурный котик.
— Мурр, — потерся о другую — второй.
— Не подлизывайтесь. Нет, я сказала! — впрочем, уже не так уверенно произнесла яга и метлой не стучала, кому охота холодной водой умываться второй раз к ряду. Да к тому же Ядвига Яниновна котов обожала и мечтала своего завести, только черного, но пока и одного лазурного им с Лесей на всю избушку хватало, пожалуй даже преизбыток вездесущего Мини наблюдался.
— Леся все равно учиться хотела, и ты ее отпустила. Так почему бы ей не поступить в Академию Мерлона?
— Пусть лучше Оле в Тридевятом царстве остается, вместе они быстрее с работой по дому справятся и учиться смогут, — ответила баба-яга, не собираясь сдаваться без боя.
И понеслось. Крик, шум, гам. И ножками ведьмочки топали, и ручками от яги отмахивались, а к общему знаменателю все никак прийти не могли.
Вечерело. Уже давно ушли к лешему в избушку Антипка с Ульяной, метлы сами в сарай улетели и встали у стены по стойке смирно, лягушки распевали на все голоса где-то недалеко в болоте, черти на мельнице всю муку смололи, а спор все не утихал.
— Спать пора, спать пора, — не то пропел, не то прокричал перепел прямо над спорщиками.
— Может, на сегодня закончим?! — муркнули оба кота одновременно дурным голосом, — ты бы Ядвига Яниновна гостей покормила что ли для разнообразия, да спать уложила.
— И то верно, Леся лапок лягушачьих натушила, — пойдемте гости дорогие, залетные, в дом.
— А нормальной еды у вас не водится? — поинтересовалась Оле.
— Как не быть, но все известно, что вы в своем Забугорье за деликатес их держите.
— Если какие ведьмы такое и едят, то разве что на шабашах и то, если вискаря перепьют, — дал информацию к размышлению Вениамин, — а мы думали, вы этим сами питаетесь.
— Нет. Не люблю я их, даже после самогону Апполоныча, а уж у него черти на это мастаки. Другое дело — картошечка, да с селедочкой, да с грибочками! — выдохнула яга, успевшая и сама проголодаться.
— А грибочки — не мухоморы часом? — муркнул Ваниамин.
— Они родимые, самый смак. У нас в лесу их косой коси, Антипка — леший местный из-за красоты их разводит, ценитель прекрасного, чтоб его кикимора полюбила.
И не знала яга, что Ульяна Антипку давно уже полюбила, да только тот до сегодняшнего дня внимания на нее не обращал, а все по Лесе грустил, да на мухоморы с тоски любовался.
Ужин все же состоялся и никаких лягушачьих лапок, и мухоморов маринованных, на нем замечено не было, как и споров о будущем девочек, не до того всем было, слишком проголодались.
Сытых ведьмочек отправили спать в комнату к Лесе, Ядвига Яниновна, на правах хозяйки, на печь улеглась, а девушки пошли ночевать на стог сена. Погода стояла теплая, ночь ясная. Оле с Лесей не спалось. Так они и лежали, держась за руки и любуясь звездным небом да полной луной.
— Ты вспоминаешь о нем? — вдруг спросила одна из них.
Ответа и не требовалось, сердца девушек бились в унисон, и в каждом до сих пор жил образ любимого, но так обидевшего когда-то их мужчины. И надо бы забыть, да не выходит.
— Но я ни о чем не жалею и снова сбежала бы от него, если вдруг вернуть все обратно, — произнесли они одновременно и вздохнули.
Несмотря на магию зеркал, странным образом разъединившую одного человека на две такие одинаковые, но в то же время разные половинки — неунывающую, в меру вредную, любящую авантюры и приключения Оле и спокойную, слишком добрую и ранимую Лесю, думали и чувствовали они в унисон. Две половинки одного целого, уравновешивающие друг друга.
— Как ты думаешь, каким он стал, спустя десять лет? — произнесла Леся, словно и не было долгого молчания, после неожиданно заданного ей вопроса о бывшем женихе.
— Горбатого могила исправит, — хохотнула Оле, — скорее всего, он остался все таким же заносчивым и самовлюбленным снобом.
— А еще он бабник, — добавила Леся и покраснела, хорошо, что ночь была достаточно темной.
— Да ловеласом был, да и остался, наверное, — согласилась с ней ее половинка.
— Как много на свете красивых кошек,
Как мало меня по отношению к ним,
Хочется объять необъятное, — промурлыкал лазурный котяра, появившийся рядом с девушками, как всегда внезапно.
— Веня, вот сейчас это ты зря, — вскочила Оле и скинула лазурного кота со стога.
— Восточная мудрость, между прочим, а стих — хайку называется, недообразованная ты моя. А ты сразу руки распускать. Поэта всяк норовит обидеть. Уйду я от тебя. К Лесе, — произнес обиженным голосом фамильяр, оказавшийся в одно магическое мгновение опять на самом верху.
— Да скатертью дорожка, — хмыкнула Оле, выуживая из сена второго кота и прижимая к себе.
— Я ее, можно сказать, два раза с малолетства воспитывал, магии обучал, а она другого меня предпочла. Леся, я твой навеки, — промурлыкал Вениамин, подставляя свою голову под ласковые руки девушки.
— Махнемся, не глядя, — не осталась в долгу Оле.
— Ты мне все кости сдавила, — мякнул Миня, — нет уж, я привык к твоей адекватной половинке, пусть Веня страдает от твоей неуемной любви, он поэт, ему страдать положено.
Вениамин возмущенно муркнул, сел на свой хвост, прижал лапу к сердцу и продекламировал очередной 'шедевр':
— Да я поэт и тем горжусь,
Ты мне в подметки не годишься, — обратился он в сторону своей фамилирьярной половинки:
— Моя любовь границ не знает,
Там у сарая кошечка страдает.
И одного не понимает,
Чего я с вами тут торчу,
Когда она меня там ожидает?
И трах… — тут его пасть зажали лапой, не дав закончить.
— Ты бы думал, какие стихи можно декламировать в присутствии невинных девушек, а какие — на ушко своей очередной хвостатой пассии. Но и от Муськи понимания не жди, она только последнюю неоконченную сточку уразумеет и то в действии, — недовольно произнес Миня.
— Ну, так я пошел искать вдохновения, счастливо оставаться — муркнул Веня, и исчез в известном направлении, к сараю, где светились во тьме два глаза местной усатой красотки.
— Вот же прохвост, нигде своего не упустит, — улыбнулась Оле, а Леся опять покраснела.
Спать никому из оставшихся на стогу не хотелось. Девушки делились, как они жили друг без друга, фамильяр изредка вставлял свои реплики в их разговор. Расстаться друг с другом они уже не мыслили, а потому решили, что Леся улетит с ведьмочками в Забугорье, а Оле останется на некоторое время Ядвигу Яниновну укрощать, пока та сама ее к теткам не отправит. Решив главный вопрос, они тут же уснули. Леся одной рукой прижала к себе Миню, а другую ее руку — Оле так из своей и не выпустила. Счастливые улыбки застыли у обеих на губах, а сон им снился один на двоих о прекрасном принце из Зазеркалья, не оценившего 10 лет назад своего счастья.
Царство — государство Забугорье.
Ни свет, ни заря потянулись в Академию Мерлона абитуриенты. Само знаменитое учебно-волшебное заведение находилось не далеко от столичного града Зацблуга на возвышенности и словно парило над городом, упираясь шпилями в облака. Чтобы попасть в Академию надо было не только выйти из городских ворот, пройти лесом да полем, перепрыгнуть через ручеек и взобраться на высокий холм, но и обладать магией, а еще лучше перед этим закончить магическую школу. Брали и неученых с сильным магическим потенциалом, который обнаруживался у несчастных слишком поздно. Не надо и говорить, что учиться таким адептам приходилось нелегко.