Яр вставал три раза – преодолевая град сыпавшихся со всех сторон ударов. Дёргал кого-то за ноги, рвал на себя, ронял, выигрывал миллиметры пространства и снова вставал, прекрасно понимая, что только провоцирует их давить сильней.
Он чувствовал боль, но тело было будто бы не его – оно двигалось как автомат, наносило удары само.
В конце концов его скрутили с двух сторон. Два здоровенных быка загнули ему руки назад, так что захрустели суставы, и стали медленно давить на загривок, пытаясь заставить упереться о стену лбом.
Яр понимал, что эти последние секунды не изменят уже ничего, но всё равно продолжал сопротивляться, просто давить затылком на чужие шершавые ладони до ломоты в позвоночнике.
А потом как-то сразу, одним рывком, быки надавили сильней и, горько крякнув, Яр уткнулся головой в кирпич.
К тому времени болело уже всё. Яр не чувствовал бровей или носа – только одно сплошное болевое пятно. Такие же пятна пульсировали под рёбрами, в боках, в животе и в паху.
А потом со смачным звуком треснула ткань под ножом, и тело рванула новая боль, неожиданно резче и сильней всего, что Яр представлял до тех пор.
Яр окончательно перестал что-либо понимать. Кроваво-коричневое месиво, которое то и дело накатывало на него внизу, в ШИЗО, теперь обступило со всех сторон. Яр так и не понял, когда оно затопило мир целиком.
Когда окружающий мир стал потихоньку вставать на свои места, Яра снова потянуло блевать.
Он перевернулся набок и попытался выплеснуть на бетон содержимое желудка, но не получилось ничего – зато пальцы заскользили по чему-то влажному, растёкшемуся по земле. Яр тут же с отвращением отдёрнул их и распахнул глаза, но это, похоже, была всего лишь первая весенняя грязь.
– Ну как, ничего? – спросил кто-то из-за спины, и Яр не сразу узнал голос Севы, изменившийся и ставший более уверенным теперь, когда из него исчезли заискивающие нотки. – В больничку пойдём?
Яр покачал головой и тут же замер, обнаружив, что его снова накрывает тошнотой.
Сева молча сидел – или стоял, но судя по тому, что звук шёл сбоку, а не сверху, скорее всё-таки сидел – у него за спиной. Ждал, пока Яр по-настоящему приходит в себя.
– Дерьмо, – выдохнул Яр. Перевернулся на спину и тоже сел.
– Кругом, – подтвердил Сева.
Яр посмотрел на него.
– Ты тут чего?
Сева не ответил. Только бросил на него взгляд, полный незнакомой Яру смеси чувств – сочувствия, понимания и какой-то неловкости, как смотрит человек, который увидел то, что вообще не должен был бы знать.
Какое-то время он молчал, позволяя Яру отдышаться и немного собрать в кучку ворох раздиравших его на части ощущений – очаги боли продолжали пульсировать по всему телу. Снова накрывал непонятный стыд, как будто он сам был в чём-то виноват. И Яр вдруг понял – да, виноват. В том, что не смог помешать. В том, что не сделал ничего.
Захотелось врезать кулаком по стене, но он не успел, потому что спокойный, неожиданно уверенный, но в то же время мягкий голос Севы произнёс:
– Тогда пошли посылку получать. Подъём.
Не давая Яру опомниться, он поднялся сам, подхватил его под локоть и потянул вверх, заставая встать. Ко всему сумбуру, творившемуся у Яра в голове, добавилось непонятное, неуместное, но всё равно неискоренимое тепло. Ему не нужен был сейчас ни коньяк, ни одежда, которые могла бы прислать Яна. Ему вообще было всё равно, что та могла прислать, но просто оставить посылку лежать или, ещё хуже, позволить ей достаться кому-то ещё, он не мог.
Сева медленно двинулся к пункту выдачи, а Яр, прихрамывая – не из-за ноги, а из-за унизительной боли, разрывавшей его изнутри, двинулся следом за ним.
Уже на полпути, всё ещё не выпав до конца из того странного транса, который накатил на него, Яр отметил про себя то, что Сева всё ещё сжимает рукой его плечо. Это было первое настоящее прикосновение, которое он ощутил за весь последний год – если не считать ударов, выкрученных рук и ловких торопливых касаний врача.
Сева провёл его к ларьку и свернул куда-то вбок, к маленькой дверце, отмеченной синим пятном – её могли касаться только петухи.
Сева постучал, и через какое-то время за дверью загромыхали ключом, а потом дверь распахнулась, и на пороге показался худенький мужичок – то ли из вертухаев, то ли тоже из петухов, Яр разобрать не мог.
– Мы за посылкой пришли, – сообщил Сева.
Мужичок протянул руку, демонстрируя жест, который не требовал перевода на другие языки, и Сева тут же опустил три сигареты в раскрытую ладонь.
– Ещё.
– Охренел?
– Посылки две.
Сева принялся шлёпать себя по карманам, но сигарет, видимо, больше не нашёл.
– Я отдам, – произнёс Яр из-за его спины.
Мужичок без всякого доверия посмотрел на него.
– Мы отдадим, – повторил Сева, – посылку откроем и сразу отдадим.
Яру почему-то стало противно – от этого мужичка и от Севы, который унижался перед каким-то козлом, и от самого себя, потому что снова ничего сделать не мог. Умом понимал, что надо бы радоваться, что ему хоть кто-то сейчас помог, и всё равно не мог избавиться от тошноты.
Мужичок поколебался и исчез за дверью, а затем одну за другой вытащил две коробки и грохнул их на бетон:
– Перегруз. Но хрен с вами, посчитал одну за февраль.
Яр инстинктивно кивнул, а Сева вслух поблагодарил.
Те посылки, которые Яр получал до сих пор, вскрывались под наблюдением ментов. Здесь ничего такого не произошло – они с Севой молча оттащили обе в закуток и, установив на снегу, принялись открывать.
Яр равнодушно рассматривал лежащие внутри вещи, которые за последние месяцы успели стать привычными и не стоили для него ничего – сахар, консервы, сигареты, пакетики супов. Всё это нисколько не говорило ему о Яне. Посылки вообще будто бы собирал кто-то другой.
Сева радостно извлекал то одно, то другое, и говорил, что всё это очень хорошо и что-то вроде «Живём», а Яр не чувствовал ничего.
И только когда Сева извлёк из блока одну пачку сигарет и направился вместе с ней обратно к ларьку, Яр увидел письмо.
В глазах защипало. Белый листок был втиснут между всех этих бесполезных вещей и поначалу казался чем-то случайным – может, забытым чеком или обёрткой от чего. Когда же Сева доставал сигареты, бумага выпала, и Яр увидел неаккуратные, летящие, будившие в груди смутную тревогу буквы. Всего одна строчка, в которой Яр не увидел для себя ничего, и под ней буква с точкой: Я.
Яр сжал письмо в руке и закрыл глаза. В который раз за этот день к горлу подступил доселе незнакомый ком.
Потом он заставил себя открыть глаза и в третий раз с того момента, как взял в руки письмо, прочёл:
«Если что-нибудь нужно – позвони». А. Дальше адрес – какой-то новый, Яр даже не сразу понял, что за район – и номер телефона, которого Яр тоже не знал.
Что-то было в этом, чего Яр не мог до конца осознать – будто весточка с того света. Новый номер, о котором Яна зачем-то решила ему сказать.
Здесь, на зоне, был общий телефон. Яна, наверное, должна была об этом знать. Но почему она решила оставить свой номер именно сейчас, Яр не мог понять.
Вернулся Сева, а Яр всё ещё держал письмо в руках. Что там, Сева спрашивать не стал – только прокашлялся и спросил с вернувшейся неловкостью:
– Пойдём?
– Куда? – Яр непонимающе посмотрел на него.
– Я бы в больничку… Но если не хочешь, то надо до обеда вещи перенести.
Смесь боли, злости, ненависти к самому себе снова накатила с головой, но вылилась почему-то совсем в другое:
– Слушай, Хрюня… Нахрена тебе это всё? Шёл бы к себе.
Сева вздрогнул и будто бы отодвинулся чуть-чуть, но не от страха, а почему-то ещё, но никуда не ушёл. Только молча продолжал на Яра смотреть.
Яр прикрыл глаза. Он прикармливал Севу, грел. Давал ему поручения и платил довольно хорошо. Но ему и в голове не приходило говорить с петухом или думать о нём.
Сейчас брезгливость мешалась с какой-то странной жалостью – то ли к Севе, то ли к себе, но он вдруг произнёс то, чего не говорил, наверное, никогда:
– Извини.
Яр поднял взгляд и снова посмотрел на Севу.
– Ничего. Но долго мне нет резона терпеть.
– Спасибо… За всё.
Сева кивнул и на секунду прикрыл глаза, стирая с лица последние тени обиды. А Яр вдруг увидел его как-то по-новому – перед ним стоял совсем ещё молоденький паренёк. Необычно живой.
– Пошли, – Яр встал и, поморщившись от накатившей боли, поднял в руки одну коробку. – Поделюсь, если поможешь донести.
Они вместе перекладывали вещи Яра, и это казалось диким – из угла у окна, где у Яра было отгорожено несколько шконок, в угол у самой двери. Яр смотрел на ворох вещей, еды и одежды, которые непонятно как нужно было теперь здесь уместить – место под шконкой, которое не занимали обычно, теперь, похоже, предстояло занять ему самому. От этой мысли и от всей ситуации к горлу снова подкатила тошнота, и Яр посмотрел на Севу почти просительно, сам не зная, чего хочет от него. Яр так и не сказал это, но в его глазах читалось: «Не могу».
– Никто не может, – ответил Сева вслух и отвёл глаза. – Или ты думаешь, я педиком был рождён?
Яр помолчал, но через какое-то время, уже раскладывая блоками пачки с сахаром, произнёс:
– Я так не думал никогда. И вообще… против педиков не имею ничего.
– А я имею! – Сева с неожиданным вызовом посмотрел на него. – Имею, потому что… Потому что это всё… дерьмо… – он стукнул кулаком по стене.
– Ладно, – Яр инстинктивно поднял было руку, чтобы коснуться его, но тут же остановил. Сева опустил взгляд на его пальцы и зло произнёс:
– Что? Зашквариться брезгуешь ещё?
– Да пошёл ты, – Яр отвернулся и, уложив последние коробки с едой, посмотрел на шконарь. Сверху не спал никто – здесь, в самом вонючем углу, шконок вообще было меньше, и все они были пусты, но Сева всё равно на них никогда не залезал.
На Яра же снова накатило это чёртово: «Не могу». Он почти физически не представлял, как может втиснуться туда, на пол, и потому просто сел сверху и стал ждать.