– Тело – это то, что в багажнике везут в лес за оскорбительные шутки про моего мужа, – отчеканила я. Компашка загоготала с неистовой силой, а голубоглазый наклонился ко мне и прошептал: «Надеюсь, он того стоит». И вся тусовка вновь ударилась в песни ДДТ и Чижа. Мы пили и пели. И разговаривали, и смеялись, и шутили шутки. А Анька хитро на меня поглядывала и иногда подкалывала:
– Подсядь к нему. Все, что было в Питере, остается в Питере.
– Мы еще не в Питере. Мы в какой-нибудь Костроме, – пыталась урезонить ее я, всматриваясь в ночной пейзаж за окном поезда.
– Тем более! Все, что было в Костроме, остается в Костроме, – продолжала гнуть свою линию Анька.
– Ань, уймись уже, – зашипела вдруг Эля. – Измена – это смертный грех.
– Смертная тоска – вот это реально грех, – отмахнулась Анька и, повернувшись ко мне, произнесла: – А ты когда-нибудь изменяла своему мужу?
– Кстати, у Наташки муж прям нереально крутой! – вдруг громко произнесла Эля весьма некстати. – Он нам всегда помогает. В прошлый раз у нас прям завал был по сценарию, он видеоролик сделал за одну ночь. Вообще золотой человек!
– Если все, что он может сделать за ночь, – это смонтировать видео, то прими соболезнования, Каренина! – как-то не особо по-доброму пошутил голубоглазый, встал с боковушки и ушел куда-то в конец вагона.
– Че я ему сделала такого, что он меня стебет постоянно? – залепетала я, склонившись к Аньке.
– Да, это Леха, он всегда такой. Забей, – посоветовала Анька. – Короче, пойдем, покурим?
– Я ж не курю…
– Ну, ты ж ходишь.
– Ну…
– Ну, вот и пошли! – радостно добила Анька и, сунув ноги в чьи-то тапки, пошлепала в тамбур. Я заглянула под полку и начала искать свои сапоги. Один раз больно стукнулась затылком о стол, Саня весело захрюкал из своего угла. Было видно, что ему радостно оттого, что не один он такой неуклюжий. Наконец, напялив чьи-то розовые тапки, я поплелась в тамбур за Анькой.
В тамбуре было холодно и пахло сигаретами. Дым стоял коромыслом, а Аньки в тамбуре не стояло.
– О, неожиданно. Ты ж говорила, не куришь. – Вронский стряхнул пепел с сигареты на пол и прислонился спиной к стене тамбура. – Анька твоя в туалет зашла только что, если ты ее ищешь.
– Блин, ты как будто следишь за мной, – интонация, которая задумывалась как возмущенная, вдруг сама по себе перетекла в радостную.
– Если честно, слежу, – спокойно начал Вронский, затягиваясь сигаретой. – Я тебя заметил еще с того момента, как ты в Челябинске зашла в поезд. Я подумал тогда, нехорошо это, ехать в Питер к своей девушке, чтобы сделать ей предложение, и обращать внимание на другую девушку. Как-то это… гнило все…
– Ну, я что могу сказать… Жалко твою девушку.
– А мне жалко тебя, – неожиданно холодно сказал он, медленно выдохнул густое облако сигаретного дыма и выкинул окурок в приоткрытое окошко.
Меня накрыло волной возмущения. Какое право он имеет осуждать меня или жалеть!
– Я тебе не дам, – высокомерно манифестировала я неожиданно для самой себя.
Губы Вронского медленно растянулись в улыбке:
– Вот в этом и парадокс, Наташ. Ты уже говоришь о сексе, а ведь я еще у тебя ничего не просил.
– Ты просил! – вдруг вспылила я. – Может, не вербально, но просил! Ты стоял там рядом без майки и смотрел на меня! И дышал!
– Серьезно? Я дышал? – Вронский подошел так близко, что я сама перестала дышать. – Так бывает. Люди дышат, Наташ.
– Ты флиртовал. Ты там намекал. Скрыто намекал. – Я перешла на короткие обрывочные фразы. Как будто на длинные сложные предложения у меня не хватало дыхания, а между короткими фразами можно было сделать нервный вдох.
– Скрыто? Ты прикалываешься, что ли? Наташ, я флиртовал настолько открыто, насколько вообще можно флиртовать с замужней женщиной. – Голубоглазый смотрел мне в глаза не моргая.
«Надо ему сказать, что он хам, Наташ. Наташ, ну не молчи. Или молчи, но влепи ему пощечину, как в фильмах, Наташ. Сделай что-то. Хотя бы начни дышать, Наташ», – не унимался мой внутренний голос. Мой наружный голос молчал. От этого ситуация в прокуренном тамбуре становилась максимально напряженной. Я, не отрываясь, рассматривала темную каемочку вокруг радужки его глаз. Эта каемка делала его глаза какими-то яркими и притягательными.
– Так нельзя, – выдавила я из себя банальную фразу.
– А как можно? Жить, чтобы общество тебе сказало, что ты молодец? Не знаю… Не мое все это. Я живу одну жизнь. И хочу прожить ее в кайф, а не на какую-то оценку. А ты продолжай быть идеальной. Надеюсь, тебе за это в конце жизни дадут медаль.
– Как ты меня бесишь! – неожиданно вырвалось у меня откуда-то из самых недр подсознания. Было отчаянно неприятно, что незнакомый мне парень так четко обрисовал мой синдром отличницы. – Думаешь только о себе, весь такой… такой, блин… с якорем этим своим…
– Чтобы не напрягать вас, Ваше Высочество, я выйду на следующей же станции! – вдруг в полупьяном запале прошептал он. – Прям сейчас выйду. Надо?
– Не надо, – неожиданно испугалась я, схватив его за руку, как будто пытаясь остановить его. Можно подумать, он выпрыгнул бы из поезда.
Я еще хотела что-то добавить, но не успела. Поезд опять заложил вираж, и Вронский, потеряв равновесие, всем телом прижал меня к двери тамбура. «Ну, не так уж резко и качнуло, чтобы прямо так завалиться», – вспыхнула у меня в голове саркастичная мысль. Но эта мысль моментально растворилась в изрядном количестве дофамина, который резко поступил в мой мозг ударной дозой. Если вы спросите, о чем я думала, когда притянула его ближе и поцеловала, я скажу, что ни о чем. Хотя до того, как мой мозг отключился, в голове репитом прозвучала его фраза: «Я живу одну жизнь и хочу прожить ее в кайф!» Больше я ни о чем не думала.
Мы вернулись с ним к нашей компании через полчаса.
– Вы че оба такие довольные? Че было? Что-то было?? – Анька, казалось, пыталась прочитать что-то по моему взгляду, вдруг она радостно взвыла. – Блин, Костян, гони мне пятьсот рублей! Я тебе говорила!
– Сука! Сука ты, а не друг! Чтоб я еще раз на тебя ставил, да иди ты…! – весело ругаясь, возмущался Костя, глядя на голубоглазого. – Леха, совесть у тебя есть, нет? Жених, епта! Ты как в глаза своей Полине смотреть будешь?
А я сидела на нижней боковушке рядышком с голубоглазым и с блаженной улыбкой смотрела на все, что происходит вокруг. Он уперся правой рукой в койку позади меня, отчего я всей спиной могла прислониться к его руке. А он придвинулся поближе и дышал мне прямо в шею. Я чувствовала запах сигарет и какое-то непонятное удовольствие вперемешку с чувством вины.
«Что я скажу мужу? Наверное, надо подать на развод. Я вернусь и скажу мужу, что я люблю другого. Ведь это настоящая любовь: сердце несется галопом, ладошки потеют, сложно дышать, ее ни с чем не перепутаешь… Хотя… С астмой можно перепутать. Те же самые симптомы. Но это не астма, это стопудовая любовь! Надо написать мужу смс, что я ухожу от него!» Меня спасло только то, что сеть в тех лесах, по которым мы ехали, отсутствовала начисто. Поэтому я продолжила «жить полной жизнью», не ставя в курс дела своей полной жизни моего мужа.
А на следующий день мы приехали в Питер. И там, в Питере, три вечера мы гуляли с Вронским по Невскому, ели жареную барабульку и смотрели на разводные мосты. Я хотела бы здесь написать что-то банальное про то, что наконец-то за долгие годы чувствовала себя живой и настоящей. Но те из вас, кто влюблялся сразу и наотмашь, знают это чувство. Когда вдруг вся выцветшая за годы брака жизнь начинает вновь играть красками. Когда у жизни появляется вкус и запах, а не просто серые очертания. Когда ты обнимаешь мужчину не потому, что должна, а потому что не можешь не прикасаться к нему.
А на третий день я с командой улетела домой. А мой Вронский остался в Питере и сделал своей Полине предложение. И она согласилась.
Если бы я возвращалась домой на поезде, я бы натурально с горя бросилась под него. Но я летела на самолете. А как броситься под самолет, не знала. Толстой об этом ничего не писал. Я ревела по пути в аэропорт. Ревела в самолете. Ревела в такси по пути домой. Дома не ревела. При муже было стыдно страдать о любовнике. Дома просто грустно смотрела в окно.
– Че грустная такая? Случилось че-то? – однажды спросил муж, зайдя на кухню.
– Да из-за Питера расстроилась. Хотела первое место, а нас засудили, – тихо прошептала я, глядя в стену.
– В следующий раз лучше шутки пиши, – махнул рукой муж. – Если надо, я своих из архива дам.
Какой хороший у меня муж, подумалось мне. Теперь на фоне его благородства я ощущала себя и вовсе мерзкой тварью. Чувствовала ли я вину за все происходящее? Да. Но чувство вины заглушалось обидой и болью за то, что любовь всей моей жизни закончилась.
Кстати. Вронский написал мне в 2016 году: «Привет, я развелся». Я грустно вздохнула и написала: «Так тебе и надо». Больше я о нем ничего не слышала.
Романтическая измена – это бегство от рутины и однообразия семейной жизни. Если в семейной жизни есть трудности: ипотека, тяжелобольные родственники, финансовые проблемы, ремонт, дети и прочие прелести быта, вам захочется хотя бы ненадолго абстрагироваться от этого. Сбежать в другую реальность.
Кто-то начинает играть в компьютерные игры, кто-то находит хобби (танцы, мотоцикл, турпоходы и прочее), кто-то подсаживается на алкоголь и наркотики, а кто-то срывается в романтическую измену. Большинство изменщиков осознает, что так делать нельзя, и что эта измена не решит всех семейных проблем. Но от этой измены и не ждут решения. От этой измены ждут «отдыха от проблем». Хотя бы на несколько минут забыть о том, что жизнь – тяжелая штука – вот что ищут люди в романтической измене. И, поверьте, они это спасение в измене находят.
Романтическая измена бывает короткая (как в моем случае) и долгоиграющая.
Короткая романтическая измена