Виктор засмеялся:
— Именно! Профессионалы! Мы сотрудники корпорации, разработавшей метод переноса неповрежденного сознания на твердотельный носитель и обратно. Это Моцарт и Сальери могли годами спорить, достойно ли поверять алгеброй гармонию. Мы должны закончить поверку до обеда, представить директору на подпись. А если ему что-то не понравится, то успеть до вечера подогнать результаты поверки так, чтобы уже не стыдно было показывать инвесторам!
Наследник оценил шутку слабой улыбкой и спросил:
— Пап, но разве не круто? Мир, в котором все можно!
Программист некоторое время молчал, положив обе руки на архаичную кнопочную клавиатуру. Лепольд подумал, что раритет, наверное, в память о молодости. Пожалуй, не заходи к ним в гости дядя Паша — ну, Енот из кино — пришлось бы еще у папы спрашивать, зачем делать столько кнопочек. Есть ведь емкостной интерфейс, есть и управление жестами, а еще индукционные кольца.
Тут Виктор нехорошо усмехнулся:
— Вот мир, в котором вообще все можно!
Антикварные кнопки протрещали громко и коротко — упала тьма.
Исчезло все.
Совершенно все!
Леопольд с ужасом понял, что не нащупывает собственный нос: то ли рук не стало, то ли носа, то ли того и другого разом!
— Свет! — заорал перепуганный пацан, и чуть не заплакал от радости, услышав спокойный отцовский голос:
- “И отделил он свет от тьмы; и стал свет.”
Вслед за тем чернота сменилась ровным безбрежным свечением, посреди которого, не опираясь ни на пол, ни на твердь, парил сам Леопольд. Голос отца заполнял молочную безбрежность:
— За семь дней управишься, сын? Как творить землю, помнишь? А реки? А пищевые цепочки? А комаров для птичек? А полезные ископаемые? Можно все! Свобода — нет преград!
Леопольд судорожно вздохнул. Еще раз протрещали антикварные кнопки. Привычный мир ударил кафельной плиткой в подошвы, завернулся вокруг стенами, накрыл потолком, углами столов и станков проколол там и сям туманное Ничто, на глазах превращая в Нечто; наконец, привычная отцовская лаборатория заняла должное место в зрении, осязании и в сознании подростка.
Ляп наклонился, уперевшись руками в колени — сердце колотилось, как у того древнего грека, что прибежал из Марафона в Афины. С усилием распрямившись, парень выговорил:
— Теперь я понял. Кусочек этого аниме-мира вы сделали как плацдарм в неизвестное. Кусочек обычного мира посреди тьмы. Но все-таки не совсем обычного… А из него уже можно строить пространства с другими законами. Понемногу. Там кошачьи ушки добавить. Там гравитационную постоянную резануть… Но не весь мир с нуля сразу!!!
Виктор обнял сына за плечи:
— Я тебя напугал? Прости… Мне показалось, ты в последнее время такой… Как взрослый.
— Испугался? Не то слово! Да я вообще ох… Ой… Извини. Как там в кино сказал Енот: “Свобода движения покупается ценой разрыва связей”, так? А тут вообще все связи сразу, совсем все…
Александров-старший задвинул страшную клавиатуру под стол:
— Возьмем план Хаоса в этих твоих планэскпейпах. Все такое непостоянное, огненное, изменчивое. Туда люди ходят совершать подвиги. Как охотники в лес. Как моряки в океан. Как шахтеры в черноту забоя. Как солдаты на войну. Как из пещеры за мамонтом, короче! Но возвращаются-то домой. Из Хаоса в обустроенную Ойкумену. К привычному распорядку, к точке опоры. — Поглядел на встрепанные волосы, капли холодного пота, стекающие по лбу сына, и решительно свернул разговор:
— Для первого знакомства более, чем достаточно. Пойдем домой.
Леопольд молча кивнул. Подождал, пока отец пройдет вдоль столов, отключая одни приборы и переводя в дежурный режим другие.
За окном успела сгуститься темнота поздней осени. Александровы без слов прошли сводчатыми коридорами; жаркое дыхание факелов стягивало кожу на щеках то справа, то слева. Под мягкими подошвами здешней обуви чувствовались швы досок; за дверью — округлые лбы каменного мощения. Против ожидания, ветерок не обжигал холодом и сыростью. Над головой в такт шагам раскачивались звезды… Ничего совершенно не напоминало провал в молочную бездну; Леопольд недоумевающе поежился. Теперь он уже и понять не мог, чего так испугался в лаборатории. Интересно же создать что-нибудь. У бати наверняка сыщутся готовые шаблоны, ведь не прописывают профессионалы каждую бактерию с нуля.
С другой стороны, те же девушки с кошачьими ушками — оно понятно, спрос колоссальный. Но кто-то же им биологию делал… По молодости лет Леопольду казалось, что смоделировать кошкодевушку проще, чем Вселенную.
Отец шагал рядом, по ровной чистой улице центра Столицы, освещаемой редкими дорогими керосиновыми фонарями, частыми бесплатными крупными звездами, эксклюзивной бонусной луной — точь-в-точь земной.
“Тут для каждого можно сделать свою луну!” — подумал Александров-младший. Александров-старший, убедившись, что сын отошел от шока, тоже думал о белом безмолвии.
Как отмоделировать Вселенную? Параллельную на компьютере — без проблем вообще, только память подбрасывай. С магией тоже несложно. Это ли не доказательство, что наша исходная Вселенная не смоделирована? Как тогда разобраться где бабочка, которой снится, что она мудрец — а где Лао-цзы, котрому снится, что он летал бабочкой?
Виктор чуть замедлил шаги.
Можно ли взять критерий: если во Вселенной нет магии и параллельных миров, то она точно не смоделирована? Или надежнее взять критерием объем данных? Ведь рикошеты каждого протона упаришься обсчитывать… Очень хорошо объясняется смена картин мира в массовом сознании: как поставили новый сервер, так вот вам круглая земля. Еще памяти добили — вот вам Космос вместо семи небесных сфер. Теперь процессор получше — можете, земляне, наблюдать в телескопы не просто белые однопиксельные точечки звезд, а неимоверной красоты и сложности далекие Галактики…
Александров-старший приятельски улыбнулся звездам — и остановился.
Звезды заслонила каменная горгулья.
— Ой, пап, я это место видел в кино… — Леопольд остановился тоже, заинтересованно вращая головой:
— Дядя Паша вышел вон оттуда, а тут была засада…
Засада состояла из двух частей.
Первыми, сопя и звякая, из тени выпрыгнули шестеро с дубинками и сетью. Почему не взяли щиты с алебардами, не знаю. Как-то не пришлось к слову спрашивать. Можно предположить, что выделенные на операцию деньги кто-то уполовинил — не без обоюдной пользы. В смысле: неведомый казнокрад получил доход, а я — шанс выжить. Шесть щитов на неширокой улице — я ж не Акаме, чтобы прыгнуть на верхнюю кромку щита, оттуда на карниз — и ускакать по крыше! Зажали бы в коробочку, и “привет — Пашкой звали”.
И кстати, что-то не спешат они, есть время подумать…
А — вот и вторая часть. Явление начальника народу. Камзол… В ночи цвет не разберешь; ну шитье, наверное, золотое — блестит под луной. А вот клинок не блестит. Клинок он даже не вытащил, на загонщиков надеется. Вальяжно выпрямил кисть, как сокола с нее бросил, только медленно и плавно…
Взять!
Шестерка бросилась разом; сеть плохо, но против сети мой учитель хоть что-то успел показать…
Клинок из ножен снизу вверх — стражники отшатнулись, что дало мне два шага места и несколько мгновений времени. Потом четверо спереди двинулись ровной линией — никто не хотел оказаться ближе прочих; а вот двое крайних начали обносить меня сетью. Напасть на человека, не мешая друг другу, могут одновременно четыре опытных бойца. Или шесть мастеров. Кто похуже классом, тем остается надеяться на массу, да на то, что катана доспех не берет… Но тут важна выдержка: когда у тебя обе руки держат сеть, отбивать укол в глаза просто нечем. Сделав несколько быстрых выпадов, я заметил, что сильнее всех отдергивается второй слева; решительно шагнув на него, замахнулся…
Присел, сложился вдвое, уходя от забежавшего за спину крайнего — и ударил горизонтально, слева направо, так близко к булыжнику, как только мог.
Бронированные башмаки-сабатоны хорошо носить всаднику, его на себе конь таскает. Пешая стража обходится сапогами. А уж кожу бритвенная заточка режет как надо! Третий справа заорал, повалился на колено, ломая строй.
Еще целая секунда!
Где там этот забегайка за спину? Наверное, замахивается уже?
Искусство слабого против сильного начинается с ударов из неудобных положений. Например, с колена. Или вот как сейчас, когда уже повалили, но еще не пинают.
Подтягиваю руки-ноги в кучу, не пытаясь встать. Разгибаться долго, проще крутануться на животе, перебирая ногами. Это с непривычки тяжело, непонятно; зато после дрессировки весьма неожиданно выходит.
И опять — горизонтальный удар чуть выше стопы. Отдача в обе руки: попал!
А вот сейчас уже вскакиваем — и…
Картина салом: правый край не может протащить сеть через подрезанного. Левый край в ужасе нашаривает ячейки, выдергивая сеть из-под второго упавшего. Может, получится сбежать?
На всякий случай, еще вслепую, отпрыгиваю в сторону. Удачно: мимо падает со свистом дубинка. Это ж как надо рубануть, чтобы круглая деревяшка засвистела!
Я не Акаме, чтобы прыгать по кромкам щитов. И не сильно великий мастер, чтобы изобретать уловки прямо в бою. Мастер тот, кто меня учил. Одиночка, зажатый в кольцо — предусмотренная ситуация. Для ловцов, кстати, тоже. Третий раз повторяю: щиты, длинное древковое оружие. Еще можно мечами затыкать, главное — строй держать. Азбука!
Азбуку преподают в школе, а правильные пацаны на школу кладут узловатый мозолистый… Личный опыт, скажем так. Че там, вшестером одного запинать. Это ж не владелец тейгу? Давай монету, начальник — и твой колобок спекся…
Так что я наступаю на спину подрезанного первым — только тот собрался разгибаться — перескакиваю хлипкий строй сетеносцев… Как же было страшно в первый раз, ничего из выученного на ум не шло, даже руки тряслись!
Почуяв, что я оказался за спиной, двое ближайших с руганью бросают сеть, бросают дубинки — чтобы кинуть в меня, им надо развернуться, а это время!