— Ты, к примеру, так и не предала Онеста. Хотя он-то тебя списал, не постеснялся.
Промерзшую землю ковырять было нечем: везли только широкие деревянные лопатки разгребать снег под шатром. Но и бросать… Возились день, вырубая примерзшие трупы тремя боевыми топориками и одним хозяйственным; в селении не то, что топоров — подков на дверях не осталось. На триста дворов приходилось больше тысячи жителей. Но, видимо, здоровых и пригодных к работе западники угнали. Иначе “Рейд” не управился бы и за неделю. К вечеру тела стащили, наконец, в самую большую смолокурню: подальше от опушки, чтобы не вызвать лесной пожар. Долго возились, разжигая промороженное дерево: в разграбленном селении не нашлось ни скипидара, ни масла. Насквозь провоняли дымом.
Ночью никто не смог уснуть; холодное звонкое полнолуние коротали за разговорами. По молчаливому соглашению, говорили о чем угодно, только не о погибших. Открыли винный запас, кружку с парящим красным передавали по кругу, не считаясь ни званиями, ни родовитостью.
Эсдес оказалась от Енота направо; отхлебнув свою долю, передала кружку дальше и сказала:
— Ты тоже не сбежал. Хоть и мог. Впрочем, ты и выиграл только потому, что не сбежал. Не сменил путь.
Енот зевнул: горячее вино после дня беготни по холоду вгоняло в сон. А раздраженные дымом глаза не закрывались. Ответил:
— Надежда тоже удивлялась, все глубокий смысл искала…
— Нет, правда, — спросила синеволосая. — Почему?
— А что, — фыркнул землянин, — и так можно было?
Эсдес поперхнулась кипятком, вспомнив, как сама дважды думала точно так же: когда узнала о дезертирстве Надежды, и когда услышала, что Вал запросто сломал об колено Второй Проклятый Меч. Сменила тему:
— Отдыхать будем?
Енот запечалился:
— На каждой такой деревне день терять? Да что я голову ломаю, ты командуешь. План тебе известен, решай.
Эсдес подумала и приказала:
— Завтра станем на дневку. Днем спать не так холодно, и часовым будет легче всматриваться. Только надо отойти отсюда подальше. Мало ли кто притянется на дым погребального костра.
Дым погребального костра повстанцы заметили еще утром; но по зимнему лесу, где все коряги с ямками заботливо укутаны снегом, быстро не потопаешь. Так что шесть пятерок лесных братьев вышли к огромному черному пятну, к бывшей смолокурне посреди бывшей деревни на западном тракте бывшей Империи, только в полдень.
Жить захочешь — научишься читать и следы; благо, на снегу они глубже и отчетливей, чем на примятой траве. Через несколько часов тридцать вооруженных чем попало бойцов столпились в котловине, слушая вернувшихся разведчиков:
— Дюжина конных. Это, верно, они хоронили. На дневке стоят, отдыхают. Оно и понятно, небось, вчера от зари до зари тела таскали.
— Не боятся, значит. Открыто едут, — задумался атаман. — Флаг или знак имеется?
— Нет, но я узнал нескольких человек из “Рейда”.
Лесовики заворчали:
— Союзнички.
— Дружки жоподырчатые.
— Вместо чтобы защищать нас от уродов, только подчищают за ними.
— Перебьем их к сучьей бабушке! Самострелов хватает, и болты пока есть!
Разведчик поднял руку:
— А еще я узнал Эсдес.
Повстанцы закрутили головами. Главарь закусил губу:
— Что-то не понимаю. Она в плену?
— Нет, я слышал, как она приказывала.
— Еще непонятнее. Нет, братья. Никого мы рубить не станем, пока точно не узнаем, кто это и куда едет.
Атаман повернулся, отыскал глазами нужного человека. Тот и сам уже догадался, что следует делать. Выкрутил полушубок рваной и грязной стороной наружу; подобрал палку. Прошелся туда-сюда, опираясь на клюку, запел дребезжащим голосом:
— Как у Громового Камня сошлись два черна облака…
Как застило солнце светлое дождем зубов драконьих…
— Не пойдет, — оборвал старший. — Столичным “Рейдовцам” лучше не лги. Не хнычь, спину держи прямо. Понаглее с ними, гордых они уважают.
— Все так, — согласился разведчик. — Сталкивался с ними в Столице год назад.
Главарь оскалился:
— Вот и давай, переставляй ноги. Надо нам их обогнать, пока отдыхают. И потом якобы случайно встретить на перекрестке.
На перекрестке Тракта и лесовозной дороги, у развалин трактира, кавалькаду встретил нищий бродяга. Следы его рваных сапог тянулись от просеки; завидев конных, он двинулся было в лес, помогая клюкой. Но, пройдя всего несколько шагов, осел на снег, и ждал с равнодушием отчаявшегося.
— Не колотись, — попробовал успокоить его подъехавший первым Носхорн. — Мы свои.
— Свои, — бродяга ощерил довольно ровные и чистые зубы. — Не пустили бы западников сюда. Вы же с ними вась-вась. А нас плеткой х**сь… Так что мы тут заодно. — Он снова привстал, и снова тяжело уселся прямо на мерзлый пригорок. — Я дно, а ты говно!
Тут подъехали прочие. Отослав троих следить за округой, Эсдес подошла ближе; рядом с ней подошел и смутно знакомый лесному брату мужчина, который наклонился, приглядываясь.
— Что, Енот, — обратилась к нему синеволосая, — знакомого встретил?
Енот!!!
Вилли отбросил клюку и притворство:
— Теперь только дошло, как ты меня вытащил. Ты же “Рейд” натравил на бои со зверями, где нас держали…
Енот вытащил фляжку, кружку, налил вина:
— Промочи горло. И не дергайся так, не пугай нас больше. Мы после вчерашнего немножко… Беспокойные стали.
Вилли заглотал порцию в один прием, утер губы запястьем. Поднялся и сел на расколотое бревно:
— Вы бы такие беспокойные стали полгода назад! Что же вы пустили сюда этих скотов?
Енот сел на такое же бревно рядом, убрал флягу:
— Вилли. Вот освободили тебя, ты в “Рейд” пошел? Или обратно к мамке в село побежал?
— Я же того ублюдка сжег!
— А потом?
Вилли повесил голову:
— Ну…
— Гну, — вздохнул Енот. — Если даже ты, на своей шкуре попробовавший имперскую справедливость, побоялся воевать за правду… Нам что делать было? Оставить, как есть? У нас-то силенок не столько, чтобы всех перевоспитать. Да еще и без крови обойтись при том.
— Может, само бы рассосалось, — мотнул головой старый знакомец, возражая из чисто селянского упрямства.
— Конечно-конечно, — ласково улыбнулся Енот. — Так чего ты сейчас орешь? Империя большая, западники выжрали только Тракт, ну и сколько-то по сторонам от него. Уйди в нетронутые земли. Законы теперь не жестокие. Земли сколько унесешь, налог вообще только косвенный оставят. А тут, глядишь, само рассосется. Как?
Вилли сплюнул красным; поморщился, но вспомнил, что пил только что вино Енота.
Вытащил из-за пазухи прямой широкий нож лесоруба, запрещенный старыми законами. С вызовом вбил его в бревно:
— Так! Велика Империя, да уходить некуда. Лучше на своей земле погибну, чем на чужой до старости батрачить буду! Вы-то с рыцарятами, за нас никто не остался.
Енот посмотрел на Эсдес, та кивнула. Тогда Енот скомандовал:
— Эй, там, в лесу! Выходите, говорить будем!
Откинув плащи, положив руки на эфесы, дюжина “Рейда” подождала, пока два десятка лесных братьев с разных сторон сойдутся к разваленному срубу.
— Стрелков оставил, конечно. — Эсдес безошибочно угадала старшего. Тот криво улыбнулся: понимай, как знаешь.
— Это свои, — поспешил вмешаться Вилли.
— Свои в такую погоду дома сидят, — проворчал атаман. — И хрен друг у друга посасывают. Потому что жрать уже сейчас нечего. А к весне придется и прикусывать.
— Да не корчи уже крутого, — разведчик смутился. — Вот он меня спас. Это он “Рейд” натравил на тех козлов, что меня в клетке держали. Это тот самый Енот.
— Хрена ли там Енот? — старшина безразлично повел плечами. — Нам ваши столичные разборки до жопы.
— Мы едем в Пыльный. — Енот посмотрел на главаря прямо. — Говоря твоим языком, западенской братве предъяву кинем. Было сказано, им за помощь город Пыльный, еще Долина до Алмазного Брода. Опустошать весь Тракт от Алмазного Брода и до самой стены Столицы им никто не позволял.
— И че? — лапищи атамана охватили кованый эфес явно трофейного меча. — Вот прям так они устыдятся и откатят? Дым в трубу, дрова в поленницу? Разлепить пельмени, собрать корову обратно? Или мы тут чудо воскрешения мертвых лицезреть будем? Да не, вы бы тогда трупы не жгли.
— Чего бы им не устыдиться, — ласково улыбнулся Енот. — Когда их сама Эсдес попросит?
— Или ты и меня не знаешь? — прибавила упомянутая. — Так они знают. В одном Пыльном я их больше тысячи покрошила.
Главарь перестал паясничать, повернулся к генералу всем телом:
— Да я в этой шайке только вас и знаю. И только из-за вас мы самострелы в ход не пустили.
Енот хмыкнул:
— Ради одного этого стоило ее из каземата вытаскивать, не зря старался.
Атаман крутанулся к говорящему:
— Не брешешь? Не, по глазам вижу.
И неожиданно встал на колено:
— Прими мое уважение. Кроме Эсдес, железномордых никто не бил всерьез. Когда бы не она, все вот это, — главарь обвел рукой опустевший Тракт, махнул на оставленную вчера деревню. — Началось бы двумя годами раньше. У нас, кроме нее, и защитника никакого нет. Когда Онест отозвал ее в Столицу, тут-то нам и пришла жопа… Видишь, я ей даже не кланяюсь. Просто поверить не могу, что она рядом!
Повернулся к генералу и по старинному обычаю ударил себя кулаком в грудь:
— Приказывайте!
Эсдес задумалась. Поглядела на барона Носхорна, на Енота. На девятку отборных бойцов своей северной армии. Двинула рукой горизонтально:
— По бумагам наша поездка суть посольство. Но, раз тут все выжжено, западные короли… Ну, пусть объединивший их король, неважно. Важно, что явный враг, с союзниками так не поступают.
А коль враг, то дальше мы поедем напролом, с брызгами. Пусть отзывают войска отовсюду, по крайней мере, пусть боятся расширять свою территорию. Сколько бы войска они сюда ни стянули, зажать нас большая армия не успеет. Малую же мы отобьем. Здесь не город, жалеть нечего и некого; скоро зимний солнцеворот… Для моего ледяного тейгу просто не существует более удачного времени.