аз, ловить момент обучены. Мечники живо подскакивают в клинч, где длинные древки алебард уже не подмога. Прежде, чем сержант успевает скомандовать отход, число алебардистов сокращается почти вдвое. Справа на цепочку неспешно надвигается Эсдес, каждым взмахом лишая кого-нибудь алебарды. Слева крутится Енот, постоянно пытаясь забежать за спину строя, и вынуждая алебардистов заворачивать фланг.
Маршал конницы отбился от Хоруса-душителя. Выхватывает кинжал, замахивается — хрипит и умирает; Носхорн выдергивает палаш из маршальского жирного затылка, проходит за спиной убитого, преследуя начальника тыла. Хорус оглядывается в поисках оружия взамен сломанного; прежде, чем он что-то находит, Эсдес потоком льда укладывает сразу пятерых алебардистов, а Енот наконец-то добирается до сержанта. Енот уже немного успокоился, и машет клинком не так истерично: два удара по кожаным сапогам, ниже стальных голеней — и начальника у алебардистов нет.
Уцелевшие — около десятка — синхронно бросают оружие, становятся на колени:
— Пощады!
— Милости!
— Сдаемся!
— Сдаюсь! — бухается на колени начальник тыла. Носхорн, слишком хорошо знающий из перехваченных писем степень вины противника, несколько мгновений колеблется. Потом все же отводит палаш от горла побежденного.
Зеленое свечение Третьего Проклятого Меча слабеет, дрожит, рассыпается вспышками; наконец, гаснет.
— Соберите своих, — командует Эсдес алебардистам. — Перевяжите, кого можно. Сидите тихо, разбираться не буду, накрою всех сразу.
У противоположной стены перевязывают раны трое бойцов “Рейда”; шестеро лежат вдоль алтаря лицом вверх, и кто-то уже закрыл убитым глаза.
Енот деловито подбирает рассыпавшиеся свитки, находит письмо с объявлением войны и объяснением ее причин. Подходит к начальнику штаба: физически тот не пострадал, бой прокатился над ним. Но изображать сбитую кеглю невеликое удовольствие, так что рыцарь бесстыдно ругается:
— Вы же послы, как вы смели напасть!
— Вы же с нами договор заключили, — без улыбки отвечает Енот. — Как вы смели уничтожить нашу жизнь?
Вытаскивает из пояса небольшую веревочку, обматывает свитки. Делает петлю, накидывает на золоченый горжет кирасы. Пихает пленного к стене с алебардистами:
— Там сидите. Пробьют лед, спасут вас. Вздумаете мешать нам — слышали, что будет.
Носхорн, ветераны и Хорус уже сломали заколоченную дверь в крипту. Воспользоваться подземным ходом в прошлый раз отряду Эсдес не удалось; но про его наличие и направление “Охотники” разузнали еще тогда.
Спускаются в крипту, подсвечивая вынутым из держателя факелом. Эсдес поворачивает голову на шум слева, и удивляется:
— Настоятель? Я смотрю, вам понравилось жить в сокровищнице!
В сокровищнице настоятель просидел с начала осени — примерно с того дня, как армия Запада подошла к Столице. Двигался он с заметным трудом, зато исхудал настолько, что шесть выживших мужчин отряда могли попеременно нести его. Носхорн влил в пересохшее горло священника полстакана хорошего густого вина, взятого как раз на подобный случай. Эсдес добавила в стакан каплю из драгоценного флакончика. Меры эти подействовали, и настоятель смог разговаривать. Бегство подземным ходом не располагает к долгим беседам, но кое-что Эсдес решила выяснить, не откладывая:
— В прошлый раз Проклятые Мечи тут не действовали — ни Яцуфуса, ни Мурасаме. А в этот раз шуточки Енота о Третьем Проклятом вдруг воплотились? С чего бы? Потому, что в прошлый раз мы были вам врагами, а сегодня наоборот? Енот, а ты сам не знаешь, что это был за зеленый огонь? Души убитых твоим клинком?
Енот открыл было рот для ответа, но тут же и замолчал, чтобы не перебивать слабую сбивчивую речь спасенного:
— Бог… Ушел из этого собора…
— Потому что вас засадили в подвал, и вы их прокляли? — спросил неразличимый в темноте Хорус.
— Сначала ушел бог. А потом уже и меня засадили сюда. — Во тьме потерны хриплый старческий голос звучал жутко; еще жутче стало Эсдес, когда она вспомнила прошлую встречу с настоятелем — высоким, стройным, выглядевшим лет на тридцать, не старше!
— Внимание! — сказали между тем из головы отряда. — Приближаемся к выходу.
— Не… Выходите… — проскрипел настоятель. — Они… Знают ход.
— Кто-то сдал?
— Я… Сказал… Мне… Вырывали… Ногти… Не… Выдержал…
Священник с неприятным шумом втянул сырой воздух подземелья.
— Хорошо…
— Хорошо?! — не выдержал Хорус; настоятель продолжил:
— …Что сказал не все. Справа, у самого пола… Небольшой рычаг… Если даже они знают и тот выход, больше десятка там… Не должно быть…
— За городской стеной, в глуши? — догадался Носхорн.
Настоятель кивнул, чего никто в темноте не разглядел, и закашлялся. Прошипел:
— Да… В предгорьях. Я там встречался с контрабандистами. Очень красивое место.
В самые красивые места попадаешь только тогда, когда оценить их прелесть некогда или недосуг. Откатив камень, отряд оказался в конце темной пещеры. Дальше к свету пещера сделалась шире, наконец, развернулась округлым гротом вокруг неимоверно прозрачного блюдечка воды. Следуя за ручейком, отряд вышел из грота на покатый склон заросшего лесом холма. Настоящие горы начинались еще дальше; не будь отряд так обеспокоен погоней, люди в нем нашли бы слова для чистого блеска южного солнца на снеговых шапках Стальных Скал, для безжалостных острых гребней, для гордо синеющих вершин, взлетающих над черно-зеленым океаном леса в предгорьях.
Осмотревшись, Носхорн понял, отчего пригорок так популярен у джентльменов удачи: низкий стланник опоясывал горушку со всех сторон. Хоть пригибайся, хоть вовсе на брюхе ползи, а один часовой заметит попытку подобраться с любой стороны. Окружить разбойников можно, но источник воды у них под рукой. Защищать им придется всего лишь узкий лаз в пещеру. И всегда можно спасти товар и собственные шкуры подземным ходом. А вот застать врасплох не получится, неслышно и незаметно не подкрадешься. Бывший полицейский начал понимать, за что храм Истинной Веры Чистой Земли так почитали по всей Долине — не только мирные виноградари, но и лихие люди. Воистину, настоятель храма держал в руках мощный рычаг; но вот использовал его плохо.
В гроте остановились на дневку. Тройку выживших ветеранов уложили отдыхать на солнечной стороне: за ветром получалось даже тепло. Укрытый чьим-то кафтаном, настоятель заснул сном праведника, игнорируя довольно холодную погоду. Носхорн и Енот отправились поразведать чуть пониже, где с утеса можно было видеть Королевский Солнечный Путь: если на них устроят облаву, то крупные силы смогут подвести только Трактом. Хоруса поставили тем самым часовым на макушке холма: от мелких отрядов да местных банд.
А Эсдес, пользуясь командирской властью, выписала сама себе два часа на уход за неотъемным ледяным тейгу: скинув пропотевшее и грязное, залезла в чистое подземное озеро. К обжигающему холоду пещерных озер северянка привыкла с детства; да и ледяной тейгу в подобных случаях хорошо поддерживал носителя. Эсдес несколько раз окунулась, быстро продышалась, возвращая тепло растиранием. Присела на расстеленую одежду, принялась выжимать знаменитые синие волосы.
Знаменитые синие волосы рассыпались по камню. Мужская половина зрительного зала затаила дыхание; кто-то натурально шею изогнул, пытаясь заглянуть за полотенце, обернутое вокруг сильной спины. Генерал Эсдес, разумеется, не знала, что уходящие от погони Тацуми, Леона и Надежда именно у этого ледяного ручья перевязывали покалеченную Мейн; и что забравший ее скат садился именно у подножия холма; и что Тацуми просил полукровку-снайпера: “Выживи, выживи для меня!” — именно здесь.
Зато создатели фильма “Ночной Рейд” знали это прекрасно. Начав со сцены купания Эсдес в ручье, фильм перевели к объяснению с Енотом. Теперь захлюпала носами женская половина кинозала; но мало этого: полутоном наложили еще и объяснение Мейн с Тацуми. Тут даже Акаме безо всякого стеснения повисла на плече спутника и тихонько, как подобает воспитанной девушке, заплакала в три ручья: она-то помнила, что на ската грузили комок пропитанных красным бинтов; вряд ли Мейн вообще слышала или чувствовала тогда хоть что-то, кроме дикой боли. Словом, сцена “герои на отдыхе” в фильме удалась на все сто; а вот вечерний рассказ настоятеля не попал на экран совершенно. В кино показали только лицо настоятеля: умудренное испытаниями, одухотворенное пережитой аскезой, исполненное самоотречения — и безнадежно молодое, гладкое, сытое — по сравнению с лицом настоящего священника, который тогда умиротворенно спал на склоне. Спал спокойно, впервые за неизвестно сколько дней тьмы, завернувшись в чей-то провонявший кровью кафтан, не замечая ни ледяной земли под боком, ни ветра, все более холодного к вечеру.
К вечеру отряд собрался в гроте, вокруг озерца. Поставили часового у входа, но погони не ждали.
Енот и Носхорн наблюдали дичайшую суматоху: по Тракту во все стороны летели гонцы; прямо на мощеной дороге схватились два отряда западников, отличавшиеся только мастями коней. Всадники на вороных порубили такую же тридцатку на гнедых, добили раненых, обобрали тела — и быстрее ветра умчались к Пыльному. Если бы дозорные могли подняться не только до верхушек деревьев, но и на высоту птичьего полета, они могли бы видеть, как гонцы несут весть о смерти Верховного Короля во все края объединенного Запада, во все гарнизоны и крепости покоренного куска Империи. Но и происходящего им хватило, чтобы сообразить: началась дележка трона. Кто же в такой ситуации будет гоняться за призраками, это же придется отвлекать ресурсы от борьбы за главный приз! Вот займем Золотой Трон, тогда и воздадим по заслугам. Сразу всем и сразу за все.
Так что передышкой решили воспользоваться для отдыха, лечения ран — а еще Носхорн, по привычке полицейского и контрразведчика, вытащил из сумки стопку листов, прилепил на уступ сальную свечку и принялся расспрашивать настоятеля.