– Думай, Касаткин, думай.
Глеб мог бы сказать, что он все уже для себя решил, но не стал этого делать. Его должны были увести обратно в больничку, а Екимов мог выписать его своим решением и отправить в барак. Два-три дня ничего не решают, но все-таки будет лучше, если он проведет их в относительном тепле и спокойствии. К тому же там он сможет сделать заточку. Подходящий стальной штырь он уже нашел, осталось только укоротить его, заточить под шило и сделать рукоять. С волками жить – по-волчьи выть.
Знакомая обстановка. Народ на работах, дневальные шуршат, а у блатных культурно-развлекательная программа – песни под гитару, чифирь. Только в прошлый раз их человек семь-восемь было, а сейчас всего трое. Тот самый кряжистый мужик во главе угла, с ним два круторылых атлета.
Глеб сразу же привлек к себе внимание, как только появился.
Он уже знал, кто «смотрит» за их отрядом. «Густав» его кличка, бывший бригадир бандитской бригады, беспредельщик с понятиями. Ему плевать, вор ты или фраер, он сам решает, кто и что собой представляет. Правда, воров Густав не очень жаловал, но законы их принимал, потому и в «отрицалы» записался. Не ходит он на исправительные работы, и свиту свою от этого удерживает, а мужиков заставляет работать за себя. А если будешь возникать… ну, все как обычно.
В больничке Глеб о нем кое-что узнал, и, судя по тому, что Густав сейчас бездельничал, многое из этого было правдой.
Он подозвал Глеба к себе, но сесть ему не предложил. И о здоровье не справился, только сказал с осуждением:
– Накосячил ты, пацан.
Сидящий рядом с ним «бык» скривил щеку и сощурил глаз, как бы подтверждая его слова.
Глеб пожал плечами. Сам он так не считал, но у каждого есть право на свое собственное суждение. И оправдываться он не станет.
– Не успел заехать, и уже косяки, – внимательно глядя на него, покачал головой Густав. Судя по его взгляду, он отказывал Глебу в праве на молчание.
– И в чем я не прав?
– Вагон из-за тебя на десять суток в «кондей» заехал.
– Его менты закрыли, я не при делах…
– Менты его закрыли, – кивнул Густав. – И здесь разбор сделали, братву на работы погнали. – Он взглядом обвел пустующее пространство справа от себя. В прошлый раз братва в этой пустоте в карты резалась.
– Я никого не трогал, так что не ко мне вопросы.
– Борзый? – с угрожающим прищуром спросил «смотрящий». – Кто ты по жизни, борзый?
– Директором рынка работал.
– Свой рынок?
– Нет, братва поставила…
– Что за братва?
Глеб назвал свой город, в нескольких словах рассказал про «центральную» братву, про Герасима, но Густаву это ни о чем не говорило.
– Значит, из братвы ты?
– Да нет, я на рынке торговал. Там разбор за этот рынок был, я на правильную сторону встал.
– Знать бы, где она, эта правильная сторона, – усмехнулся Густав.
– Так человек из потемок рождается, в потемках всю жизнь блуждает и в потемки уходит.
– Ну да, жизнь – она штука темная, с этим не поспоришь… А с Вагоном ты зря схлестнулся. Он ведь тебя как вшу раздавит…
– Так «мусора» меня под него и кинули, – скривился Глеб.
– «Мусора»?
– Ну, или я «стучу» на них, или обратно к вам. Если «стучу», то в другой барак, если нет… В общем, здесь я.
– Значит, отказался «мусорам» сливать? – спросил Густав, взглядом выискивая в нем подвох.
– Отказался.
– Может, зря?
– Я человек правильный, у меня сомнений нет.
– А насчет Вагона сомнения есть?
– Есть. Раздавит он меня, если наедет.
– А он наедет.
– Ну, значит, не судьба…
– Ты за «мокрое» к нам заехал, я правильно понимаю? – проявил осведомленность «смотрящий».
– За «мокрое», – кивнул Глеб. – Козла одного завалил.
– За что?
– К жене моей приставал.
– Смешно, – хмыкнул Густав.
– Что смешного? – насупился Глеб.
– Та же беда теперь с тобой. Теперь к тебе Вагон приставать будет.
– Значит, грохну и его.
«Смотрящий» выразительно повел бровью, похоже, ему понравилась решимость Глеба.
– Трахнуть я ему тебя не дам, – ухмыльнулся он, – ты, пацан, этого не заслужил. А в остальном, извини, у него есть право спросить с тебя, я это право у него забрать не могу… Но так и у тебя есть такое же право. Он тебя пидором назвал, такое не прощается…
Глеб кивнул, соглашаясь.
Видно, Вагон прошелся своим колесом и по интересам «смотрящего», но Густав не Геракл, чтобы с таким чудовищем сладить. Где-то он спустил Вагону, и потому совсем не прочь избавиться от него. Поэтому и право Глебу дает… Что ж, такой расклад Глеба вполне устраивал…
Нелегкое это дело – таскать бревна на распил, особенно с непривычки. На воле Глеб уволился бы с такой работы в первый же день, но здесь такой вариант не проканает. Куда направили, там план и давай.
Плана у него как такового не было. Главное, бревна успевай подавать, а сколько там в цеху напилят, его не волнует. Если станки сломаются, его за простой не накажут. Но за три дня, как назло, лесопилка ни разу не сломалась, и завтра будет работать, как проклятая, и послезавтра…
Но на сегодня рабочий день закончился. Итоги подведены, народ с работы сняли. Строем в общежитие, там произведут проверку, потом полчаса на личный туалет, а затем «культпоход» в столовую. Все чисто по распорядку.
Только до столовой, как оказалось, нужно еще было дожить.
Отрядная блатота на работы не ходила, но проверка и для них святое дело. Сначала к народу с высоты своего кабинета спустился начальник отряда капитан Сомов, и только затем вальяжным шагом из барака вышел Густав, а с ним два бойца из его свиты. Последним появился Вагон. Набыченный, грозный. Даже начальник отряда с опаской глянул на него.
Глеб почувствовал несильный, но весьма ощутимый удар в плечо. Это Жужа его сзади ударил. Дотянулся и ткнул кулаком в плечо. Дескать, вешайся, парень.
Жужа оказался полным фуфлом. Он бы мог наказать Глеба за свое унижение и сам, но нет, ждал, когда из штрафного изолятора освободится Вагон. Вернее, сначала он пытался подбить на расправу с ним Густава, но тот, к счастью, проявил нейтралитет. И те пацаны, которых отправили на работы как бы по вине Глеба, тоже не хотели во всем этом участвовать. Вот если бы Густав начал его травить, но пока этого не происходило. Похоже, «смотрящий» не прочь был избавиться от Вагона и делал ставку на Глеба. Но если Глеб не сможет исполнить свое обещание, тогда на него точно спустят собак. Тогда на нем за все отыграются. Он не должен был этого допустить…
Вагон встал в строй с краю, а после проверки, когда толпа ломанулась в общежитие, остался. Выискал глазами Глеба, поманил к себе. Начальник отряда еще не ушел, он стоял в сторонке, наблюдая за процессом. И его помощники с ним, в том числе и добровольные. «Красноповязочников» в отряде хватало, но это не мешало Вагону чувствовать себя здесь вольготно.
– Что, будем мириться, брат? – спросил Глеб так, чтобы его услышало начальство.
– Не брат ты мне, – прогудел Вагон, исподлобья глядя на него.
– Ну не брат, а воевать зачем?
– А кто с тобой воевать собирается? – ухмыльнулся исполин.
Дескать, война – это когда, в принципе, на равных, а в случае с Глебом будет резня. Вагон его на рельсы положит и колесом раздавит.
И Глеб все понял, и начальник отряда, и все. Но Сомов ничего не сказал. Все правильно, не царское это дело – спасать утопающих.
– Может, как-нибудь договоримся? – спросил Глеб.
– Ну, если выйдешь за меня замуж, – оскалился Вагон.
– Без вариантов?
– Без вариантов.
Глеб поднялся в общежитие, вынул из тайника за батареей заточку, сунул ее в сапог. Выход есть из любой ситуации, только не каждый сможет пройти сквозь стену. А он попробует…
При построении на ужин ему не пришлось лавировать, чтобы оказаться как можно дальше от Вагона. В столовую исполин шел за строем, как это делают оборзевшие от безнаказанности дембеля. Руки в кармане, походка вразвалку, шаг от колена…
Глеб шел с опущенной головой, как приговоренный на плаху. И в столовой ел без аппетита, даже ложкой о миску не стучал.
Из столовой положено было выходить цепочкой, но так было только в начале. Передние не торопились, задние напирали, поэтому в какой-то момент в полутемном тамбуре образовался затор. Глеб уже знал, что так бывает, на то и сделал расчет. Он отошел в сторонку, дождался, когда появится Вагон. Тот шел, о чем-то думая, поэтому не заметил Глеба.
– Братан, может, все-таки простишь меня!
С этими словами Глеб схватил его рукой за левое плечо, из неудобного для себя положения рванул на себя, и в тот же момент правой рукой ударил в почку.
Он знал, что такой удар убивает человека за секунду, но никогда в жизни еще не наносил. Все когда-то случается впервые…
За Вагоном шел Густав. Он с презрением смотрел на Глеба, только полное чмо может вымаливать прощение. Но вот он увидел, как Вагон сначала вытянулся в струнку, приподнимаясь на цыпочки, затем выгнулся назад и стал заваливаться набок. Заточка осталось у него в спине, а платок, которым Глеб держался за рукоять, упал ему под ноги.
– Что это с ним? – вроде как удивленно спросил Глеб и растопырил пальцы, показывая, что у него нет оружия.
Но Густав все понял и поощрительно усмехнулся. Дескать, его не обманешь, но сдавать убийцу он не собирается. Да и никто не посмеет…
Начальник оперативной части сцепил пальцы и вытянул руки внутренней стороной ладоней вперед так, что аж в суставах захрустело.
– Я ничего у тебя не спрашиваю, Касаткин, я ставлю тебя перед фактом. По факту убийства Смальцева возбуждено уголовное дело, завтра тебе предъявят обвинение… Думаю, тебя здесь не оставят. Это второе твое убийство, а это значит, что тебя ждет строгий режим. Три года было, десятку добавят. Тринадцать – несчастливое число, да?
– Несчастливое, – кивнул Глеб.
Он понимал, что сотворил зло, и даже раскаивался в содеянном, но при этом испытывал, как говорят в таких случаях, чувство глубокого удовлетворения. Теперь ни один пидор не посмеет позариться на него, и только самоубийца рискнет бросить ему вызов. А то, что Екимов ставит его перед фактом, так это пушка, которая стреляет вхолостую. Информация у «кума», может, и есть, но подпись под ней никто не поставит. Да никто, в общем-то, и не видел момент удара, а догадки суд не принимает…