– Девочка жива? – спросил Владан.
Гац взглянул исподлобья и засмеялся:
– Знаете, в чем прелесть ситуации, господин Марич? Вы ничего не сможете доказать. И сделать тоже ничего не сможете. Вы – благородный герой, а благородные герои ведут себя так, как им и положено: благородно. По этой причине я и веду с вами интересные беседы. Не вздумайте мне грозить. Это бесполезно. Сохнов свою дочь никогда не получит.
– Что ж, я вас услышал, – кивнул Владан, поднимаясь. Взял стакан, сделал глоток и направился к Гацу. Он шел расслабленно, ни в фигуре, ни в выражении лица не было и намека на угрозу, а поравнявшись с Гацем, молниеносно выбросил вперед руку и ударил его стаканом в висок. Гац охнул и обмяк в кресле.
Владан допил виски, оставшееся в стакане, подтащил свой рюкзак, достал из него скотч и веревку. Скотчем обмотал руки и ноги Гаца, потом перекинул веревку через балку под потолком и сделал петлю на конце. В мою сторону не смотрел, и я сидела, не шевелясь, памятуя о данном ему слове. Было не по себе наблюдать за тем, как спокойно, неторопливо он все это делает. В нем не было ни злости, ни даже раздражения. Так начинает свое утро рабочий, внимательно оглядывается, раскладывает инструмент…
Он вернулся к Гацу и похлопал его по щекам. Тот дернул головой и открыл глаза. С минуту он таращился на веревку с петлей, потом перевел взгляд на Владана.
– Какого черта ты устроил этот спектакль? Я знаю тебя как облупленного, – заговорил он с вызовом.
Владан наклонился к нему, только теперь я услышала в его голосе ярость, которую он умело сдерживал, но она все равно рвалась наружу.
– Ни черта ты не знаешь, – тихо произнес он и потрепал Гаца по плечу. – Сейчас повеселимся.
Владан развернулся и быстро покинул гостиную, вызвав большое беспокойство у Гаца, а я гадала, куда он ушел и зачем. Гадать, впрочем, пришлось недолго. Я услышала шаги, затем голос:
– Вы что, с ума сошли? Пустите меня, вы кто такой?
В дверях появился Марич, он волок за шиворот девушку примерно моего возраста. Она не упиралась, наоборот, старалась успеть за ним. Он толкнул ее на пол под ноги Гацу, а девушка закричала в ужасе:
– Папа, что происходит?
На девушке была пижама в горошек, может, поэтому, сидя в ногах у отца, она выглядела почти ребенком. Значит, это дочь Гаца, и Владан знал о ее присутствии в доме. А сейчас вытащил из постели, надо полагать.
Я невольно поежилась, представив, что должна испытывать девушка, а она вновь спросила, уже зло:
– Папа, что за хрень?
Должно быть, мое присутствие сбивало ее с толку, вот она и осмелела.
– Я объясню, – кивнул Владан, наклоняясь к ней. – Папа хотел трахнуть одну девушку, а она взяла да и вышла замуж за другого. Тогда папа ее убил, а ее ребенка, девочку пяти лет, увез от отца и где-то прячет. А может быть, тоже убил. Вот такой у нас расклад, детка…
Говоря это, Владан быстро стянул ей руки скотчем, подтащил к веревке и сунул ее голову в петлю.
– Марич! – заорал Гац. – Ты не убьешь мою девочку, она здесь ни при чем, слышишь…
– Конечно, не убью, – ответил Владан. – Ты ее сам убьешь…
Закрепив веревку так, что девушке пришлось встать на цыпочки, он подошел к Гацу, схватил его за шиворот и подволок к петле, сбил с ног, и Гац оказался на коленях. Никто из нас, похоже, не понимал, что он задумал. Сердце у меня колотилось в горле, я сжала кулаки, чтобы не закричать.
– К отцу на плечи, быстро, – скомандовал Владан.
Девушка неловко села, радуясь, что веревка немного ослабла.
– Подъем, говнюк.
Владан ударил Гаца ногой, заставив подняться, и тут же натянул веревку, Гац стоял, пошатываясь, оглушенный происходящим.
– Где твой мобильный? – спросил Владан.
Пока Гац силился ответить, я заметила телефон на журнальном столе рядом с креслом и подала Владану, тот достал нож, разрезал скотч на руках Гаца и сунул ему мобильный:
– Объясняю правила: сейчас ты позвонишь и скажешь, чтобы Ксюшу привезли сюда. Сделаешь шаг в сторону, чуть наклонишься вперед или просто согнешь колени, и твоя девчонка задохнется. Попробуешь схитрить, окажешься плашмя на полу, и твоя девчонка задохнется гарантированно. Береги время и силы. Упадешь раньше, чем привезут ребенка, твоя дочь погибнет. В общем, все зависит от тебя.
– Урод психованный, ты что, спятил?
– Ноги я развяжу, не то ты свалишься через пять минут. – Владан наклонился и разрезал скотч, Гац стоял, слегка покачиваясь. – Ну вот, теперь ты можешь потоптаться на месте, но не злоупотребляй, веревка натянется. Однажды я играл в такую игру. Я был значительно моложе, в отличной физической форме, чего не скажешь о тебе, и на плечах у меня была девчушка девяти лет, легкая, как перышко. Я очень старался, но не скажу, что у меня получилось хорошо. Это я к тому, что время пошло.
– Она в цыганском поселке, в Митино, – хрипло произнес Гац, тяжесть, давившая на плечи, уже давала себя знать, ясно было: он продержится недолго. – Цыганский барон мой знакомый, идеальное место. Чужие не сунутся, свои будут молчать.
– Отлично. Звони барону, пусть привезет ребенка.
– Он не…
– Папочка, звони, ради бога, – закричала девушка.
Гац набрал номер, голос его срывался на крик:
– Привези девчонку… ко мне… сейчас же… нет, не завтра, сейчас… быстрее…
Владан забрал мобильный и сел в кресло, положив телефон на журнальный стол.
– Марич, – позвал Гац, – кончай все это… ее сейчас привезут… она жива-здорова… Господи… у меня колени подгибаются… я сделал то, что ты хотел…
Владан уставился в телевизор, сделав звук погромче, а я сидела, вжавшись в кресло, слушая крики Гаца и его дочери, сначала отчаянные, потом умоляющие, и с ужасом наблюдала за тем, как натягивается веревка.
– Владан, – хрипел Гац, точно веревка стягивала его шею. – Сколько ты хочешь, миллион? Долларов? Евро? Сколько? Моя дочь ни в чем не виновата, за что ей это, за что? Она же совсем еще ребенок…
У девушки кричать сил уже не было, она беззвучно плакала, шепча пересохшими губами:
– Папочка, спаси меня…
Гац вдруг шагнул вперед, колени его подогнулись, девушка неминуемо бы повисла в петле, но Владан, который, казалось, вовсе не обращал на происходящее внимания, успел среагировать: подхватил девушку и ослабил веревку. Девушка упала на пол рядом со своим отцом, хватая ртом воздух. Владан наклонился к Гацу и сказал:
– В следующий раз, прежде чем тронуть чужого ребенка, подумай, что могут сделать с твоим.
В этот момент в дверь позвонили, и я бросилась в холл со всех ног. Руки так дрожали, что я не сразу справилась с замком. На крыльце стоял мужчина и держал на руках девочку с красной лентой в спутанных волосах. Не говоря ни слова, я взяла ребенка и захлопнула дверь, а потом заревела, прижимая ее к груди.
– Тетя, ты кто? – шепотом спросила она.
– Меня Полиной зовут. А ты Ксюша?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Знаю. Я тебя сейчас к папе отвезу.
Через полчаса мы тормозили возле дома Сохнова. Сергей Петрович ждал нас на улице. Завидев машину, бросился навстречу. Ксюша успела уснуть, да так и не проснулась, когда я передавала ее на руки отцу. Губы его дрожали, он произнес с трудом:
– Спасибо вам… Я ваш должник… Должник на всю жизнь…
– Вы мне ничего не должны, – хмуро бросил Владан, торопясь уехать.
По дороге я гадала, будет ли у этой истории продолжение. Позвонит ли Гац в полицию в надежде, что его причастность к похищению и убийствам очень трудно доказать, как поведет себя его дочь, и что сделает Сохнов, теперь, когда он знает, кто убил его жену и едва не лишил дочери. Но больше всего меня интересовал совсем другой вопрос. Я долго собиралась с силами и все же задала его:
– Ты ведь не выдумал эту историю? Та девочка… она… она задохнулась?
– Нет, – спокойно ответил он. – Им надоело ждать, и они разбили ей голову прикладом.
Внутри как будто что-то взорвалось, и я едва сдержалась, чтобы не заорать в голос.
До моего дома мы ехали молча, а чувство было, что между нами вдруг возникла стена, невидимая, но непреодолимая. Он жил в мире, где детям могли разбить голову прикладом, а я еще жаловалась на судьбу: ах, как мне, бедняжке, досталось.
– Спокойной ночи, – едва слышно пробормотала я, когда он остановился у моего дома, он кивнул, я вышла из машины и, оказавшись в подъезде, бросилась бежать. В квартире повалилась на кровать, зарывшись лицом в подушку, и заорала. Я орала так отчаянно, точно всерьез надеялась выкричать, выдавить боль и ужас, что не давали вздохнуть. А потом, таращась в потолок и обливаясь слезами, шептала жалко:
– Прости нас, Господи, пожалуйста. Прости нас всех…
Утром на работу я опоздала из-за пробок на дороге. Владана в офисе не было, и я вдруг подумала, что это хорошо, есть время подготовиться к встрече. До обеда я терпела, потом позвонила. Марич, по обыкновению, не ответил. Затем появилась Маринка:
– Владан сказал, у вас сегодня выходной и завтра тоже. По случаю благополучного окончания дела. – Она устроилась за столом напротив, как видно, вознамерившись немного поболтать.
– Да? И чем он занят?
– Весь день в постели валяется.
– Рада за вас.
– За меня – напрасно. Он не со мной валяется, а с книжкой.
– Это хорошо. Что читает?
– Говорит, чего-то про индейцев. Майн Рида. Знаешь такого?
– Конечно.
– Кто бы сомневался.
– Он здорово злится? – спросила я, чтобы поддержать разговор.
– С какой стати?
– Ну… ничего за свою работу мы не получили. Сохнов предлагал деньги, но Владан отказался.
– Ха… Он заглянул на хату к этим придурочным братьям. В шифоньере сумка с девятью миллионами рублей без малого. Видно, долю Юры-безрукого они забрали. Так что мы, как всегда, в шоколаде.
– Вдруг он их Сохнову вернет?
– Еще чего. Вот только попробуй надоумить, – погрозила она мне кулаком. – Это у тебя папа олигарх, а мы должны сами о себе заботиться. Давай чаю выпьем, что ли? – предложила Маринка и сама занялась приготовлением. Оказалось, она в моем хозяйстве неплохо ориентируется. Мы пили чай, лениво болтая, пока она вдруг не спросила: – Что у вас вчера вышло?