— Ты ведь регулярно принимаешь эти таблетки?
— Да.
— Ну и как? Все нормально?
— Да.
— Никаких неприятностей, побочных эффектов?
— Нет.
— Не забываешь принимать их каждый день? — (Она мотает головой.) — Незапланированной беременности лучше избежать.
— Я знаю.
— А твой парень… У него все в порядке?
Она ерзает на стуле от смущения и краснеет до ушей.
— Наверное.
— А презервативами вы пользуетесь?
— Нет.
— Ты знаешь, что такое хламидиоз? — (Молчание.) — Это инфекция, которая передается половым путем, и цистит — одно из ее проявлений. — Еще немного рассказываю об этом, потом достаю из стола и вручаю ей брошюрку. — Чтобы понять, есть ли эта инфекция, надо сдать мазок.
Хочу сказать что-то еще, но умолкаю, поскольку вижу, что она не слушает. У меня на стенах висит несколько фотографий, и она разглядывает ту, на которой мы сняты всей семьей. Это было пять лет назад на вершине Трона Артура. Над нами синее небо, по нему плывут густые, как вата, белоснежные облака, ветер ерошит нам волосы, они темными ореолами поднимаются над нашими головами. Видно, что все совершенно беззаботны. Мы с Филом обнимаем друг друга за талию, свободными руками прижимаем к себе детей. Я не стала убирать ее, уж очень светлая эта фотография, в ней все так и сияет радостью и счастьем. Бог с тем, что произошло потом, этот снимок пробуждает добрые воспоминания.
— А вы разве не разведены?
— Прости, что ты сказала? — вздрагиваю я.
— В газетах писали, что вы разошлись с мужем.
— Да, разошлась, но на фото мы еще вместе. Итак, — улыбаюсь я ей своей самой лучезарной докторской улыбкой, — есть еще жалобы?
— А как Робби поживает? — быстро произносит она и сразу же прикусывает нижнюю губу.
— Ты знакома с Робби? — удивляюсь я. — Откуда?
Щеки ее пылают, как два помидора.
— По школе.
— Хорошо поживает, — спокойно отвечаю я. — Он уже совершенно здоров.
Она кивает, словно именно это и хотела услышать, и вдруг делает глубокий, прерывистый вдох.
— Полиция уже вычислила, кто это сделал?
По спине у меня бежит неприятный холодок.
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто… — Она хмурится и качает головой. — Просто я знаю, что они ищут того, кто это сделал, и я подумала, может, уже нашли.
Ловлю настороженный взгляд девочки, удерживаю его, наклонившись к ней как можно ближе, между нами остается не больше фута.
— Тесс, ты что-то знаешь? — тихо спрашиваю я. — Ты именно поэтому записалась ко мне на прием?
— Нет-нет, — бормочет она, бледнея как полотно. — Просто он мне нравится, и я хотела знать, что с ним все в порядке.
— Он уже неделю ходит в школу. Ты его там не видела?
— У нас были каникулы, а сегодня я не пошла на занятия, и… — Она умолкает, затем произносит: — Спасибо вам.
Встает, я встаю следом.
— Если ты что-то знаешь, прошу, скажи мне. — Я осторожно кладу руку ей на плечо. — Нам очень важно понять, что же, в конце концов, случилось в тот вечер.
— Я ничего не знаю! — Она чуть не кричит, голос истерический, голова на каждом слоге мотается из стороны в сторону, словно девочка следит за шустрым теннисным мячом. — Ничего я не знаю! Не знаю! Оставьте меня в покое! — Она пятится, распахивает дверь и чуть не бегом скрывается за ней.
— Постой, Тесс!
Несусь за ней по коридору, но тут молодая мамаша выходит из другого кабинета, перегораживает проход коляской с ребенком, и, пока отворачивает в сторону, Тесс уже и след простыл. Выбегаю на улицу, смотрю в одну сторону, в другую, но сегодня пятница, на улице полно народу, и девочка легко растворяется в толпе.
Черт побери!
Возвращаюсь в кабинет, несколько секунд сижу, собираясь с мыслями, пока до меня не доходит истинное значение всего, что только что произошло. Ну конечно, нет у этой Тесс никакого цистита. Симптомы она узнала от подруг или из Интернета. Явилась ко мне, чтобы разнюхать что-то про Робби. После инцидента это первая настоящая зацепка. Немедленно звоню О’Рейли и минут десять жду, когда девушка на другом конце провода разыщет его. Она дважды просит меня оставить для него сообщение.
— Инспектор О’Рейли немедленно с вами свяжется, — уверяет она, но от меня так просто не отвяжешься.
Наконец его находят.
— Я вас не отрываю, вы заняты? — спрашиваю я.
— Через минуту у меня совещание.
— Я не задержу.
Стараясь ничем не нарушить врачебной тайны, рассказываю ему про визит Тесс, про то, что она расспрашивала о Робби и о своих подозрениях. Он обещает в течение дня этим заняться, а потом связаться со мной.
— А прямо сейчас никак нельзя? Пока эта девица еще нервничает. Днем она успокоится и что-нибудь придумает.
Он говорит, что расследует еще одно дело, не менее важное. Пытаюсь спорить, но он обрывает меня.
— Вы должны нам доверять, доктор Сомерс. — В голосе слышно некоторое раздражение. — Мы хотим докопаться до истины не меньше, чем вы.
Я в этом сомневаюсь, но молчу, чувствуя, что иначе наврежу нашему сотрудничеству. До сих пор он и его подчиненные и без того уделяли нашей проблеме много времени и внимания. Понимаю, как налогоплательщик, я не вправе требовать большего и стараюсь балансировать на тонкой грани между вежливой просьбой и попыткой заставить инспектора потратить на нас несколько больше времени, чем у него имеется. Я сейчас поступаю подобно многим моим постоянным пациентам, убежденным, что со здоровьем у них что-то не так. Все осмотры и анализы дают отрицательный результат, но они по-прежнему приходят на прием и жалуются.
Но все дело в том, напоминаю я себе, что порой интуиция клиентов не подводит, оказывается, у них действительно со здоровьем что-то не так, просто симптомы болезни нетипичны, и нужно время, чтобы их выявить.
Почти целую минуту сижу в кресле, пытаясь успокоиться, и думаю о странном поведении Тесс, но на размышления больше нет времени: звонят из приемного покоя и спрашивают, можно ли запустить следующего. Отвечаю утвердительно и продолжаю прием.
Во время ланча я вдруг вспоминаю, что надо срочно написать заявление на отпуск, ведь скоро ехать ухаживать за матерью, и делаю это сразу, пока не забыла.
— Двух недель тебе не хватит, — слышу голос Лейлы за спиной; она вошла и прочитала на экране мое заявление. — Почему ты не хочешь пригласить патронажную сестру?
— Ага, чтобы потом выслушивать: «Дочь называется, не могла приехать, помощи у нее не допросишься», — вздыхаю я. — Впрочем, ты права, перед отъездом организую за ней хороший уход, найму кого-нибудь. Не оставлять же все на брата с такой оравой на шее.
Щелкаю мышкой «отправить», достаю из сумки еду.
— Надеюсь, все пройдет хорошо. Мы устроимся на ферме. Лето уже на носу, у Робби и Лорен каникулы, там у брата полно ребятни, они любят друг друга. В общем, дети повеселятся и, по крайней мере, будут перед глазами, а что мне еще надо для счастья?
На столе гудит мобильник. Гляжу на экранчик: Фил.
— Ты чего не отвечаешь? — спрашивает Лейла, усаживаясь напротив и принимаясь за еду.
— Да это Фил. У него новая идея: Робби, а возможно, и Лорен нужно отправить на консультацию к психотерапевту. Ему, видите ли, взбрело в голову, что с Робби не случилась бы эта беда, если бы он вовремя рассказал отцу, что чувствовал, когда мы разводились. — (Лейла закатывает глаза.) — Вот и я о том же. Робби наотрез отказывается. Говорит: если родной отец не верит, что я говорю правду, тогда и я не верю, будто папочка хочет мне добра.
— Значит, Фил все еще считает, что Робби сам принял наркотики?
— Он в этом убежден. И говорит, что я круглая дура, если верю своему сыну. Но хватит об этом. — Я цепляю на вилку салат. — Лучше расскажу, что было утром. Имя Тесс Уильямсон тебе о чем-нибудь говорит?
— Ко мне на прием довольно часто приходит ее мать Одри. Я ей выписываю инсулин. Уровень глюкозы у нее частенько шалит, недавно даже два раза лежала в больнице. Но Тесс я редко вижу.
— Месяц назад она приходила, и ты назначила ей противозачаточное.
— И в чем проблема? Побочный эффект?
— Нет.
Подробно рассказываю Лейле, о чем мы с этой девицей беседовали, она слушает не перебивая, пока я не дохожу до того места, когда Тесс признается, что учится в одной школе с нашими мальчиками.
— Я на девяносто девять процентов уверена, что она врет, — заявляет Лейла. — Девчонка учится в другой школе. Точнее, в каком-то интернате. — Она впивается зубами в самсу. — У нее вечно вши в волосах, мамаша с ума сходит, не знает, как от них избавиться.
— Странно, с чего бы ей врать про школу, — говорю я, делая галочку в уме: не забыть сказать об этом О’Рейли. — А потом вдруг спрашивает, удалось ли уже полиции вычислить, кто это сделал.
Лейла перестает жевать.
— Нормальный вопрос, что тут такого?
— Да, нормальный. Только ты спросила бы, нашла ли полиция человека, который это сделал. А если она спрашивает, удалось ли полиции вычислить, то это значит одно: ей что-то известно. Как считаешь?
— Понимаю, о чем ты. — Лейла вытирает руки бумажной салфеткой. — Тебе надо срочно поговорить со своим разлюбезным детективом.
— Уже говорила. Он собирается заняться этим днем. Мне кажется, я уже достала его.
— Как это?
— Да упрашивала, как могла, чтобы пошел и немедленно поговорил с этой Тесс, а он отказался, причем довольно резко.
— Думаю, он ведет несколько дел.
— Да.
— Арчи говорил, что полиция так внимательна, потому что ты скоро получишь награду.
— Еще не известно.
— Полиция всегда больше внимания уделяет образованным пострадавшим или тем, кто имеет влияние в обществе.
— Циничный взгляд.
— Зато реалистичный.
— Может быть, — вздыхаю я. — Условия всегда диктуют власть и деньги.
— И не говори.
Лейла садится на своего любимого конька, реорганизацию НСЗ — Национальной системы здравоохранения страны, и несколько минут мы рассуждаем о том, что бы изменили, будь у нас власть. Потом возвращаемся к Тесс.