— В бою, я видел, вы оба перекинулись, — сказал Виктор. — Только не понял, кто в кого; так что сейчас и решите. Самое время.
Нотти стояла и слушала папу. Стояла и смотрела на маму. Она всё вспомнила, всё-всё. Свою обиду на семью, визит Обжоры и то, что случилось потом.
Прадед Ритор подошёл ближе, ободряюще держа руку на плече Эрика, и тот не пытался её сбросить.
На Эрика Нотти старалась не смотреть. Он пытался убить папу, и только благодаря маме и, надо полагать, тёте Лой, папа выжил. Внутри было больно. Куда больнее, чем она думала. Эрик пытался поймать её взгляд, Нотти глаза отводила.
— В общем, с нами, родителями, так, — папа испытующе смотрел на них. — А ты, дочка? Ты, сын? В бою я видел, как вы перекинулись, хотя сам никогда вас этому не учил. Да и мама тоже, насколько я знаю.
Мама кивнула.
— Они сами дошли, своим умом, дорогой. Да, это и впрямь значит — они готовы. Хотя для меня они всё равно малыши. Как, впрочем, и ты для бабы Веры.
Папа хмыкнул. И в упор взглянул на неё, Нотти.
— Ты готова?
— Да, готова, сестрица? — подхватил и Сева.
Брат смотрел на неё странно. С каким-то новым пониманием, даже мудростью — что-то подобное она помнила у мамы.
— Загляни в себя, девочка, — вдруг сказала Лой. — Только глубоко-глубоко загляни.
— Вам сейчас выбирать, — сказала мама. — Кем вы были там, в бою, не столь важно. Я, например, вспомнила, что самый первый раз перекинулась в…
— Тихо! — вдруг властно сказал прадед. — Не мешай ей, госпожа.
Нотти наконец набралась духу и встретилась глазами с Эриком.
Ты пытался убить моего папу.
Я не нарочно, ответил его взгляд. Честное слово! Не твоего папу — а Дракона, воплощение зла…
— Зла? — вдруг вырвалось у Нотти. — Драконы были прекрасны! Опасны, ужасны, устрашающи, безжалостны — но прекрасны! Если кто-то из них ошибся, то карать надлежит его, а не всех подряд! А теперь во всём Срединном Мире Драконов опять не остаётся! Из-за тебя, всё из-за тебя!
В груди её разгорался огонь, кипел, клокотал, рвался на волю.
Я дочь Единорога и Дракона. Я единое, созданное ими двумя. Вранье, что судьба наша предопределена от рождения — мы то, что создаём сами.
Обжора глядел на неё, улыбаясь, и, наверное, впервые в этой улыбке не было ехидства.
Нотти вдруг поняла, что и в самом деле не помнит, кем только что была на поле боя. Потому что это был бой, и Дракон ты или Единорог — неважно, когда требуется лишь одно — победа. Или же помнит, но сознательно не хочет вспоминать. А может, помогает и Обжора — ишь, как подмигивает!
Полёт огненного болида, холодный пол Замка-над-Миром под босыми ногами, льющийся шёлк белого платья — так и должен выступать Дракон, истинный Дракон-победитель, разом и прекрасный, и ужасающий.
Она потянулась ввысь, к неяркому весеннему солнцу. Лёгкие нестерпимо жгло, огонь полнил их, просился на волю.
Я та, кем хочу быть. Я! Только я!
…Нет, не только. Я та, кем хочу быть — но если мир меня не примет, зачем это всё? Цена дикой магии может оказаться неимоверно высокой, как для братьев-викингов.
Земля притягивала, не отпускала, норовила сделать своей частью — нет! Она будет летать!
И ощутила, как растёт. Как разворачиваются за спиной крылья, тонкие, изящные, но могучие. Как упираются во влажную, пока ещё прохладную весеннюю землю когтистые лапы.
В горле заклокотало, и в очистившееся от облаков небо устремилась струя клубящегося пламени.
Ало-золотой Дракон гордо вскинул увенчанную рогатой короной голову.
Они все смотрели на неё. Мама, папа, прадед, Сева, Лой. Красные Береты. Даже недавние бунтовщики, что помогали с убитыми и ранеными, застыли, глядя на неё.
— Да здравствует Крылатая Владычица! — вдруг хрипло вскричал гном Фалар Благонравный, вскидывая топор. — Да живёт она тысячу лет! Да правит мудро и справедливо!..
Ой. Ой, мамочка, это — взаправду! Я теперь — Дракон?! А как же Севка?..
Но брат смотрел на неё со всё той же удивительно спокойной мудростью, совершенно не по годам.
— Лети! — вдруг крикнул папа.
И она взлетела.
Получилось так же легко и естественно, как дышать или ходить.
Трудившиеся на поле брани попадали на колени.
Нотти сделала круг, устремляясь обратно к земле.
Дракон! Дракон! Пламя и ветер! Ветер и пламя!..
Она коснулась земли и вновь сделалась Нотти. Взглянула на маму, на папу — осознала вдруг, что сейчас случится.
Но всё равно, она не подведёт.
Взглянула на Эрика, увидала слабую улыбку, улыбнулась в ответ.
Кто знает, как оно всё получится!
Она взглянула на смертное поле, на гнома Фалара, на застывших магов в нелепых красных беретах. Взглянула на брата.
Мы справимся. Мы обязательно справимся. Мы, Драконы.
…Прийти на битву можно куда быстрее, чем с неё уйти. Особенно проигравшей стороне.
Люди, эльфы, гномы — настоящие, рождённые в Срединном Мире, и пришедшие с Изнанки или из Мира Прирождённых, — мрачно собирали оброненное оружие и броню (денег немалых стоит!), складывали тела для погребальных костров, каменных курганов, эльфийских могил на деревьях и траурных кораблей, что отойдут от берега и затонут в пучине. Кто что предпочитал при жизни, если даже об этом и задумывался, уже не имело большого значения. Люди уйдут с огнём, гномы в землю, эльфы с воздухом, а Прирождённые — с водой.
Обжора не вмешивался, надзирал. Стоял на холме, который раньше казался Эрику чуть заметным, а теперь ощутимо подрос. Приближение Эрика он почувствовал, конечно же. И спросил, не оборачиваясь:
— Так что решил, сынок?
— Разве я могу решать? — мрачно ответил Эрик. — Вы за меня решаете.
— На «вы»-то зачем? — обиделся Обжора.
— Это множественное число. «Вы» — ты, Виктор… Нотти…
— А-а-а, — протянул Обжора. — Понимаю. Так надо было. Чтобы ты пришёл сюда, чтобы встряхнул этот мир. Чтобы кто-то поторопился, кто-то повзрослел, кто-то в себе разобрался. Иногда весь смысл жизни человеческой в том и состоит — на других повлиять.
— Передать солонку, — пробормотал Эрик. — Это анекдот такой… не очень смешной.
— Хорошие анекдоты и не обязаны смешить, — ответил Обжора. — Решай, сынок.
— Да какой я тебе сын!
— Какой есть. А я, может, и не лучший в мире отец, но одну вещь тебе дам. Выбор. Как решишь дальше жить, так и станешь.
Дул ветер и плыли облака. Всё вновь было тихо и мирно. И всем надо было решать, кто они есть…
— А что бы ты от меня хотел, отец? — спросил Эрик.
И с удивлением понял, что сказал «отец» совсем без запинки.
Будто поверил до конца, будто смирился с тем, что этот нелепый бочкообразный дядька — его родитель.
— Я? — удивился Обжора. — Меня редко спрашивают о моих желаниях. Даже джинна из сказки в конце концов спросили и дали свободу. А я сижу сиднем в мире, который когда-то создал. И не могу его покинуть.
— Почему?
— Кто-то должен им заниматься. Утихомиривать самые страшные и мерзкие фантазии людей, что пробились в Хаос. Помогать осознать себя тем сущностям, у которых есть шанс ожить. Иногда — выпускать пар, чтобы не разнесло всё на свете.
— А если бы ты мог уйти? — спросил Эрик.
Обжора хмыкнул, не отрывая взгляда от поля брани. Пробормотал:
— Гляди-ка, обтесался немножко народец… С покойника сапоги стянули — то дело понятное, хорошие сапоги больших денег стоят. Но руки на груди сложили уважительно, чего-то пробормотали, извиняясь. Возникают какие-то понятия, возникают… Если бы я мог уйти? Может быть, начал всё заново. Хаос беспределен, но и мысль разумная бесконечна, надо лишь помочь им работать вместе, соединить порядок и волшебство, создать между ними буфер. Теперь-то я лучше понимаю, что и как надо делать. Если бы принял кто-то мою ношу — сам, добровольно. Она нелёгкая, конечно.
— Да говори уж, — пробормотал Эрик.
— Любой отец мечтает о том, чтобы сын продолжил его дело, — сказал Обжора небрежно. — Ну, конечно, если душа к тому лежит, если способности есть… Без души за такое дело браться никак нельзя!
— Мне кажется, без души вообще ни за что браться нельзя, — сказал Эрик и смущённо отвёл глаза. — Но я ведь ненавижу магию!
— Любовь часто начинается с ненависти, — ответил Обжора. — Магия — не медовый пряник, чтобы каждому дураку нравиться. Это сила, порой грозная и жестокая. С ней надо уметь работать. Гасить при нужде. В верное русло направлять. Тогда она будет не только рушить, но и строить.
— Я бы мог попробовать, — сказал Эрик осторожно. — Если, конечно, ты думаешь, что я могу справиться…
— А как же Нотти? — спросил Обжора. — Сейчас даже словом не перемолвишься?
Эрик вздохнул. Взглянул на взмывшего ввысь ало-золотого дракона.
— Ну… ничего же ещё не окончено, верно? Вернусь, поговорю… Ты вроде как ходишь туда-сюда? А почему мне нельзя?
— Да можно, — сказал Обжора. — Я вообще тебе скажу, сынок. Глупость я сделал, что всё на себя взял: и строить, и рушить. У Драконов с Единорогами, может, и не всегда удачно выходит, но зато им всяко веселее.
Он помолчал, а потом добавил строго:
— Так ты уверен? Не шутишь?
— Не шучу, папа, — ответил Эрик.
Обжора повернулся. Полез в карман своего комбинезона и достал здоровенный разводной ключ — с метр длиной, не меньше. Торжественно протянул Эрику.
— Держи.
— Что это?
— Как что? Ключ!
— Просто разводной ключ?
Обжора возмущённо покачал головой:
— Ключ — это символ! Я тебе и скрипичный мог подарить! И ключ от интернет-банка! Но этот, поверь, куда универсальнее! Это — ключ от Мира Прирождённых. Скипетр и держава, венец и трон. Всё вместе. Берёшь его — принимаешь пост.
Эрик постоял, глядя на толстого широкоплечего дядьку, смотрящего на него с ожиданием. Потом протянул руку, взял ключ и сказал:
— Беру.
Ключ казался холодным, как лёд, и раскалённым, как уголь из топки. Гибким и струящимся, как вода, невесомым, как порыв ветра. И одновременно — живым.