Увидев тень в полоске света под дверью кабинета, снова позвал:
— Роксана, солнце мое!
Уверен, уж она-то не предаст ни за что. Будет биться, как разъяренная кошка в катакомбах. До последнего.
Могла, конечно, сбежать. Но потом бы обязательно вернулась — для нее он больше, чем хозяин дома, присматривать за которым она нанялась; даже больше, чем хороший друг…
Отворил створку — все та же разруха, и ни единой живой души.
А, нет — был кто-то. У стола, рядом с черепками глиняной вазы разлетевшейся по полированному паркету, под сорванными с гардины и истоптанными шторами шевелилось непонятное. Васер присел на корточки, приподнял край тонкой лазурной материи.
Издав угрожающий мяв, из складок выпрыгнул рыжий дородный котяра. Шипя, заскрежетал когтями на скользкой поверхности, вписываясь в поворот. Выбежал прочь из кабинета и скрылся во мгле коридора. Некоторое время было слышно, как он нещадно царапает изуродованные обои на лестнице, но затем и этот звук стих.
«Совсем дикий стал», — подумал бывший смотритель ипподрома. Он недолюбливал все кошачье племя. Работу их поощрял, и даже держал пару котов на дворе — они прекрасно справлялись с обязанностью крысоловов, но испытывал стойкую неприязнь к их нарочитому эгоизму.
Поправил лакированный, в глубоких царапинах стол. Уже не обращая внимания на выпотрошенную обивку, поставил на место стул. Сел, подперев голову руками.
«Куда бежать? — подумал он. — И надо ли? И на какие средства?»
Речи не шло о том, чтобы проверить тайник. Поисковую команду Выворотня не остановило бы и вскрытие полов, чего он не успел заметить. А, значит, нашли, оставив совсем без гроша. Счет в банке и депозит, наверняка, опустошены или заблокированы. Город перекрыт, в отрядах привратников найдутся желающие заработать десяток медяков, а то и серебряный за сдачу беглеца.
Можно воспользоваться подземными норами, верхние уровни которых изучил, когда был еще ребенком. Папаша-пьяница не препятствовал отпрыску в познании окружающего мира, предпочитая проводить время в компании с мутноватой, выгнанной из овса, жидкостью. Иногда он отрывался от початой бутыли, и обращал взор на сына. Тогда с ним говорили розги в заскорузлой ладони сапожника.
Так что, Васер предпочитал держаться от отца на почтительном расстоянии, возвращаясь домой далеко за полночь, или под утро, когда даже самые натренированные пропойцы не выдерживали и ложились спать.
Но опять же — наверху будет стража. Рыскающая в темноте свора мальчишек, попадись они служивым на глаза, не вызовет у них опасений. Проходил такое несколько раз: шикнут с угрозой, прогонят куда подальше. Сами в прошлом были малыми, помнят еще неодолимую тягу к приключениям.
Взрослый же, наоборот, притянет ненужное внимание. Дозволенные детям шалости редко сходят им же с рук, стоит немного вытянуться и возмужать. В Сар-городе взрослели быстро…
Подумав, что надо бы умыться и привести, наконец, себя в порядок, Васер Лау прошел в уборную — тамошнее зеркало раззявило на него рот полный стеклянных осколков. Кадка рядом оказалась полна чистейшей воды. Не стали портить, и на том спасибо. Стянул с тела выданную у Вывортня рубаху, омылся быстро, обтерся полотенцем, которое подобрал тут же на полу. Сразу же стало чуть легче: сквозь выбитые окна в дом затягивало жар с улицы. В гардеробной подобрал менее всего пострадавший от набега костюм.
На всякий случай, чтобы увериться в догадке, сдвинул спрятанную за вешалками тайную дверцу. Ни мешочков со скопленным золотом, ни ехидной записки. Вышел прочь.
Дом и двор он покинул полный решимости заняться предложенным делом. Половину лица, дабы не смущать добропорядочных прохожих, повязал чистым платком, на голову надвинул глубокую широкополую шляпу. Иногда, несмотря на увечье, прохожие узнавали его, приветствуя жестом. Он благожелательно кивал в ответ и проходил мимо, чем нередко вызывал недоумение и шепот за спиной.
Они были из тех, кто по какой-то неведомой причине не знал еще о случившемся ночью. Не хотелось видеть, как резко изменятся выражения их холеных лиц, как только поймут, в чем дело.
Лау остановился у выбеленного известкой дома. Понимал, что должен двигаться дальше, однако, прошлое не желало отпускать его. Всего ночь назад Васер имел крышу над головой, прислугу и занимал не последнее место в иерархии города. Звезд с неба не хватал — крепкий середнячок. Держался тени, полагая, что дольше и спокойнее проживет.
Его доход изменился, когда пришло время сесть в кресло Смотрителя ипподрома. Среди разномастной Свиты Хозяина барыш, который он получал с проведения скачек, не считался особенно великим. Зато отличался завидной стабильностью. Несмотря на увядающий мир, готовый рухнуть в пропасть при первой возможности, люди продолжали верить в свою удачу.
Многое из того, о чем мечтал во снах отирающийся на рынках шалопай, стало реальностью. Завел нужные знакомства, отбоя не было от разной сортности и свежести дам…
Тогда-то и появилась в его жизни Роксана. Внаглую потеснив его былых подруг, прочно заняла она место в разбалованном деньгами сердце. Он разменял четвертый десяток, и в скором времени хотел поставить для нее вопрос ребром, собираясь сделать предложение, но ночь расставила все по местам… Вот он, избитый и замученный, стоит перед входом в дом ее родителей.
Сжав руку в кулак, несколько раз ударил по двери. Долго не отвечали, шушукались. Потом внутри послышались шаркающие шаги. Спросили:
— Надо чего?
— Откройте, это Васер Лау. Роксана у вас? Мне нужно ее увидеть.
— Ах, Васер, сынок… Погоди минутку, — сказал старческий голос матери.
Вдалеке, под крышей, о чем-то оживленно переговаривались и, как будто, даже спорили.
Что он скажет девушке, Васер не знал. Одно хорошо — приходили только за ним, а ее не тронули. Цела и невредима.
Васер с нетерпением ждал, когда откроется дверь, и он сможет, наконец, обнять дорогого человека. Зарыться руками в воздушные локоны…
— …так нет, дочки-то, — сказали из-за двери с запозданием. Никто не стремился отворить ее и принять бывшего Смотрителя в горячие объятия. — В обед еще в Хаталу к тетке уехала. Захворала она, и пригляд за собой потребовала. А мы-то старые… Иди… уехала она.
— Давно уехала?
— …утром еще, до восхода.
— А когда вернется?
— Месяц можно не ждать… иди, сынок.
Васер занес руку, чтобы вновь ударить по неприступной створке, которую так никто и не озаботился открыть, и которая в другие времена оказывалась для него гостеприимно распахнутой в любое время дня и ночи.
Передумал. Сунув руки в карманы, спустился на мостовую.
А чего он ожидал?
Что после всего случившегося Роксана обливаясь горючими слезами, бросится ему на шею? Усмехнулся — дурак и есть дурак…
Вдали послышался протяжный гудок прибывающего поезда. Васер постоял еще немного, втайне надеясь, что дверь откроют и его пригласят зайти. Глупец. Он не смотрел в окна, но чувствовал на спине брошенный из-за плотных штор взгляд. Можно забыть эту дорогу.
Оставался, еще вариант, куда он мог бы податься, но уж очень не хотелось претворять его в жизнь. К несчастью, особого выбора у него больше не оставалось: все добрые знакомства, нажитые в пору смотрительства, окажутся пшиком. Не стоит даже напоминать о себе — никто не будет разговаривать с заочно похороненным человеком.
Примерно через час Васер вышел к безлюдной привокзальной площади. Она наполнится лишь вечером, когда придет время для отправления состава на восток. Суховей задувал порывами. Гнал ветки и жухлые былинки по широкой плотно подогнанной гранитной плите.
Обойдя здание вокзала с южной стороны, он вышел к грузовому сектору. Несмотря на пекло, от которого спирало дыхание и жутко хотелось пить, на присыпанной угольной пылью платформе суетились чернорабочие. Вяло перекрикиваясь бранными словцами, они разгружали прибывший с запада состав с рудой.
Васер и сам когда-то пытался зарабатывать на жизнь подобным образом, но достаточно скоро осознал, что быстрее обзаведется грыжей позвоночника и другим ворохом болячек, присущих пыльной профессии, чем сколотит на этом состояние. Предпочел и дальше чистить кошельки зевак на рынках.
Прошествовав вдоль вагонов, вышел к хозяйственным постройкам. Тут было не так людно. Схватил за руку пробегавшего мимо мальца в измазанной сажей робе.
— Виолика где? — спросил он, стараясь перекричать железный грохот. Ржание недовольных лошадей и окрики извозчиков мешались с дребезгом камня о металл. Отражались от стен, взлетая к высоким сводчатым аркам. Сливались там в безумную какофонию, среди которой становилось крайне затруднительно разобрать обычную человеческую речь.
— Хы, гром-баба эта… — ответил пацан, вырываясь. — Так работает, че. Сам не видишь? А-а-а, — протянул он, — Да ты ж одноглазый!
Чтоб его правильно поняли, ладонью прикрыл половину лица.
«Молодежь, — мысленно закатил глаза Васер, — берегов совсем не чувствует…» Остро захотелось надавать пацану по щам.
Указав на состав, где полным ходом шла выгрузка руды, мальчишка поерзал немного — возможно почувствовал, что слегка перегнул палку. Сказал, напрягая голос:
— Вон, товарняк прибыл — зашиваемся.
— Веди.
— Не велено мне от пути отклоняться! Туда иди, — махнул он в сторону противоположную той, куда рвался недавно, — у инструментального она, бумаги на выдачу готовит!
— Не пустят меня одного в цех, сам знаешь.
— А, че… Попросишь кого, кто первым выйдет. Не впервой, наверное.
— Зубы-то не заговаривай. Веди уже.
— Отпусти — хуже будет, — не сдавался паренек. Сделал попытку ударить ногой пониже коленной чашечки, но не дотянулся. — Пусти, гад — укушу!
Чтобы показать, что настроен решительно, пацан приблизился ртом к кулаку, сжавшему тонкую руку. Опомнившись, Васер встряхнул его — не ожидал такой прыти от мальчугана. Для острастки отвесил зверенышу подзатыльник.
— Бешеный, что ли?! Я тебя по-хорошему попросил.