Когда я вошла в гостиную, братья сидели на диване, склонившись над кофейным столиком, и внимательно разглядывали копию постера. Моего постера.
— Что… Что это? — сдавленно спросила я, словно мне было больно говорить.
— Дурында, а на что это похоже? — задал встречный вопрос Эндрю.
— Не знаю.
— Вот и мы не знаем, — сказал Эндрю.
— Они висят по всему городу, — сообщил Чарли. — Я обнаружил целую пачку, приклеенную скотчем к мусорному контейнеру.
— Дженна сказала, что ее родители обнаружили постер у себя в почтовом ящике, — добавил Брайан.
— Хрень какая-то, — высказался Эндрю.
— Как по мне, так это вы могли такое сделать, — наконец высказалась я.
— Согласен, — ответил Чарли, — только мы этого не делали.
— Что. ЭТО? — раздраженно спросил Брайан, словно постер инфицировал его мозг.
— Может, типа рок-группы? «Беглецы»? Это же готовое дебильное название для рок-группы, — заметил Чарли.
— Гляньте на эти ручищи! — крикнул Брайан.
Как раз в этот момент пришла с работы мама. В руке у нее был экземпляр постера.
— Мальчики, это вы сделали? — спросила она, при этом лист в ее руке напоминал крылья бьющейся в панике птицы.
— НЕТ! — хором закричали трое моих братьев.
— Слава богу! — выдохнула мама, на секунду оперевшись о дверь, словно боялась упасть. — Кстати, Хобарт собирается написать об этом статью.
Хобартом звали парня, работавшего в местной газете. Мама притворялась, что он ей всего лишь друг, но мы-то знали, что они вот уже четыре месяца урывками тайно встречаются. Мама сильно переживала, волновалась, что они слишком сблизились, говорила, что им не следует больше встречаться, а потом они шли в гриль-бар «Джиллис» и танцевали там под «Джей Гейлс Бэнд» на музыкальном автомате. Они были знакомы со средней школы, хотя тогда у них и не было романтических отношений, но я думаю, что маме нужен был кто-то, не похожий на моего отца, возможно — его полная противоположность. У Хобарта была неопрятная, косматая борода, он носил гавайские рубахи и постоянно трындел про фильм «Билли Джек». Он был бы похож на Лестера Бэнгса[11], если бы тот писал не про «Студжес»[12], а про конкурсы поедания тортов, приуроченные к Дню независимости. И я была очень рада, что нашелся такой парень, пусть даже он и вызывал у меня легкое чувство неловкости. Парень, на которого мама могла смотреть и думать: «Может, ты окажешься лучше моего предыдущего?» По крайней мере, Хобарт казался вполне приличным чуваком. А теперь еще и собирался написать статью про наш постер.
— Собирается написать? Что ты имеешь в виду? — спросила я маму. — О чем тут писать?
— Видишь ли, эти постеры развешаны по всему городу. Это все довольно загадочно. Он считает, что это просто компания подростков развлекается, но говорит, что это развлечение носит довольно утонченный характер. Уверен, что цитата позаимствована у французского поэта Рембо. А рисунки взяты из какого-нибудь андерграундного комикса.
— Рембо? Это которого Ди Каприо сыграл.
— Зришь в корень, — ответила мне мама, явно удовлетворенная. — Подростки обожают Лео; наверное, после фильма и принялись читать Рембо.
— Мама, подростки такими вещами не занимаются, — заметил Чарли.
— Ну, пока это только предположение, — ответила она и куда-то засобиралась, явно довольная, что ее мальчики тут ни при чем.
Я посмотрела на тройняшек, которые, шевеля губами, дружно читали надпись на постере, водя пальцами над рисунками.
— Интересно, что это за точки? — спросил Эндрю.
— Звезды, — сказала я, — они похожи на звезды.
МЭЗЗИ БРАУЭР
В общем, Мэззи мне снова позвонила. В этот раз я была дома одна, складывала постиранную одежду. Я постоянно складывала постиранную одежду, поскольку моя дочь ухайдакивала за день по четыре пары носков, стаскивая и зашвыривая их за диван или под кровать, а я вечно их стирала, сушила, скатывала в клубок, укладывала в ее комод, и все лишь для того, чтобы она вновь проделала с ними то же самое. Зазвонил телефон, и я, как идиотка, взяла трубку.
— Фрэнки? — На сей раз она не ошиблась с именем.
— О нет, — сказала я, — только не это.
— Да подождите вы, разговор займет у вас не более нескольких секунд…
— Не хочу я с вами разговаривать…
— Но вы же ответили на звонок, не так ли? Возможно, в душе вы хотели, чтобы я снова вам позвонила. Возможно, в душе вы полагаете, что было бы неплохо с кем-нибудь об этом поговорить.
— Во-первых, я не хотела, чтобы вы снова мне позвонили. Во-вторых, ничего хорошего этот разговор не даст. В-третьих…
— В-третьих?
— Нет никакого «в-третьих». Я просто очень боюсь вас и этой истории.
— Вам нечего бояться, — продолжила Мэззи. — Мне известны отдельные фрагменты истории, а вы знаете ее целиком. Именно об этом я и хочу с вами поговорить. Хочу разобраться, как все это произошло. Каким образом вы это сделали. Зачем вы это сделали. И что вы сейчас об этом думаете.
— У меня нет ответа ни на один из этих вопросов, — сказала я.
— А я думаю, есть. Думаю, что вы много об этом размышляете.
— Ну… Пусть так. И все равно я не знаю ответа ни на один из этих вопросов.
— Ничего страшного. Я лишь хотела бы с вами встретиться, поговорить с глазу на глаз. Вначале даже не под запись. На ваших условиях.
Я почувствовала, как мир становится все меньше и меньше, и это меня напугало, поскольку я уже и так себя довольно сильно уменьшила, чтобы ни одно из воспоминаний не выплеснулось наружу. Оттого, что мир вокруг сжимается, от осознания, что тебя ищут, стало еще страшнее.
— Мне надо идти, — сказала я.
— Фрэнки, — сделала Мэззи еще одну попытку прежде, чем я повесила трубку, — по-моему, вам надо об этом поговорить. Погибли люди. Это… это важно.
— Мне очень жаль, — ответила я.
После этого разговора воспоминания помчались лавиной. Меня разозлило, что они несутся слишком быстро, так быстро, что я даже не успеваю распознать отдельные моменты. Я села на диван. В комнате пахло свежестью, точнее — кондиционером для белья. Закрыла глаза и приказала воспоминаниям замедлиться. Заставила их перемещаться ровно с той скоростью, с какой события развивались тогда, словно делала шаг в прошлое. Пообещала себе, что не позволю ни одному из них улизнуть от меня.
Глава восьмая
На другой день я заскочила за Зеки, и мы принялись колесить по городу. Зеки поставил кассету, прихваченную им из Мемфиса, на которой был записан микс некоего диджея Скуики, повторявшего в замедленном темпе: «Гори, детка, гори, детка, гори, детка, гори». Это было похоже на гипноз, весь мир казался волнообразным и переливающимся. Я опустила стекла, жара давила, мы видели очередной свой постер, и все на секунду ускорялось. У меня в рюкзаке еще оставалось немало экземпляров, однако Зеки все время тревожился, боялся, что нас застукают. Мы засунули несколько штук в почтовые ящики домов, в которых, как нам показалось, никого не было, отмечали точки на карте, но в основном просто катались.
Я никогда не испытывала особой привязанности к Коулфилду — я чувствовала себя связанной с ним, в том смысле, что годы, проведенные в нем, могли бы осложнить мне жизнь в каком-нибудь другом месте, однако никогда не считала, что Коулфилд меня сформировал. Все думают, что Юг — это, типа, Фланнери О’Коннор. Что он населен призраками. Может, так оно и есть, где-нибудь в глубокой глубинке, но лично я себе его никогда таким не представляла. У нас был «Макдоналдс». Что тут еще добавишь? Книжного магазина не было, согласна. Из музеев у нас был Музей старой тюрьмы, Музей военного транспорта и Железнодорожный музей. Еще у нас был «Уолмарт». Ходила я в обычной одежде. Пока мы с Зеки колесили по городу, я обращала его внимание на всякие памятные для меня места, типа «С этой карусели я упала и сломала молочный зуб», «Этому обувному магазину уже восемьдесят лет, и если купить в нем туфли, можно вставить деревянную монетку в специальный аппарат, и механическая курица снесет пластмассовое яйцо с конфетой», «В этом „Бай-Лоу“ я стащила журнал про хеви-метал, потому что хотела повесить у себя в комнате плакат с Литой Форд»[13]. Я почувствовала что-то вроде любви к этому городу. Или мне просто хотелось, чтобы его полюбил Зеки. А если он его не полюбит, если старинная аптека, в которой продавался сок из лайма с вишней, его не впечатлит, я приклею один из наших постеров под прилавком, и тогда как он сможет не почувствовать что-то вроде любви к нему?
Пока мы кружили по городской площади (мы сделали это семь раз), Зеки сообщил, что его бабушка вчера вечером узнала про постеры на собрании кружка по изучению Библии — одна пожилая дама принесла один на собрание.
— Они все считают, что тут не обошлось без Сатаны, — сказал Зеки. — Дьяволопоклонничество, типа того. — Одна из тетушек убеждена, что слова на постере являются вольным переложением стиха из Откровения Иоанна Богослова, и они весь вечер пытались найти его в Библии, но так ничего и не нашли.
— Все думают, что это взято откуда-то, — заметила я.
— Да все, вообще-то, взято откуда-то, — ответил Зеки.
— Разумеется, но конкретно это взято из меня. Только из меня.
— И из меня, — сказал Зеки с улыбкой.
— И из тебя.
На Криксайдском рынке мы купили пару бутылок энергетика «Сан Дроп» и несколько жвачек со вкусом винограда. Убедились, что наш постер по-прежнему висит на доске объявлений. Когда я пристально на него поглядела, он заколебался, словно мираж в пустыне. Полезла в свой школьный рюкзак и, когда парень за прилавком отвернулся, приделала еще один постер, прямо поверх уже висящего. Я почувствовала, что атмосфера сгустилась в два, а то и в четыре раза, и у меня слегка закружилась голова. Тут же на рынке выпила, не отрываясь от горлышка, полбутылки энергетика, как будто умирала от жажды, потом вывалилась наружу, на раскаленный воздух. Я поняла, что это красота одержимости. Она не становилась слабее. Настоящая одержимость, если делать все правильно, от раза к разу не меняет свою напряженность, это своего рода удар электротоком, заставляющий сердечную мышцу сокращаться. И это было так классно.