— Кто эта женщина? — неожиданно спросил Зеки. — О ней мне мама не рассказывала. Она что, живет здесь?
— Твоя попытка перевести на меня стрелки, — сказал его отец, — отрицание вины за… это. Господи. Твоя мать совсем запудрила тебе мозги.
— Я так тебя ненавижу, — сказал Зеки.
— Марш в дом! — приказал ему отец, переходя на крик. — В тюрьму захотел за этот… постер? Поверить не могу, что…
— Я тебя ненавижу, — повторил Зеки, скребя пальцами лицо, словно стараясь стереть с него грязь, словно пытаясь согнать каких-то жуков, словно разжигая огонь в своей голове.
— Марш в дом! — повторил его отец, оскалив зубы. — Мы должны решить, что будем… — Но тут Зеки прыгнул на него и принялся царапать ему лицо, впиваясь ногтями глубоко в кожу, так, что тот взвыл.
— Рубен! — закричала женщина.
— Черт! — выругался Зекин отец, пытаясь отодрать руки сына от своей физиономии, однако Зеки вцепился в нее, как бешеная белка.
Я подбежала к ним и со всей силы лягнула мужчину так, что колено у него подогнулось и он оказался на полу. Мой собственный отец был тут абсолютно ни при чем. Просто мне ужасно хотелось причинить боль человеку, причинившему боль Зеки.
— Черт! — снова громко выругался он.
— Я звоню в полицию! — завопила женщина, однако мужчина крикнул:
— Шейла, ты спятила? Даже не думай!
— Идем отсюда, — сказала я Зеки, наконец-то оторвавшему руки от расцарапанной папашиной физиономии. Я заметила у Зеки под ногтем кусочек отодранной кожи.
Мы побежали к машине, и я чуть покрышки не сожгла, дергая с места. Мы оба чуть не задыхались от возбуждения, и я гнала по жилому району со скоростью девяносто километров в час. Мы промчались на знак «движение без остановки запрещено», мимо пожилой дамы с собакой; дама на меня закричала, а я в ответ ей проорала: «Иди на хрен!» — и погнала дальше. В итоге через несколько километров мы заехали на пустую парковку возле бывшего магазина автозапчастей.
— Блин, — удрученно произнес Зеки, при этом тело его было так напряжено, словно он ждал, что его сейчас чем-нибудь шарахнет. — Мы так облажались.
— Все в порядке, — ответила я. — Ты поступил правильно.
— Я просто… Фрэнки, мне так плохо, — сказал Зеки и зарыдал.
— Все в порядке, — повторила я. Его трясло, и когда он делал вдох, из груди доносились какие-то взвизгивания. Это меня напугало. — Все будет в порядке.
— Вся моя жизнь… — сказал Зеки, и несколько секунд были слышны лишь его всхлипывания. — Лучше бы я умер.
— Нет, — ответила я. — Если бы ты умер, Зеки, я убила бы себя. Не умирай. Слышишь? Не умирай. Продолжай жить. Я ведь живу, верно? Ты думаешь, твоя жизнь хуже моей?
— Что мне делать? — спросил он, как будто я это знала. Как будто он по-настоящему в меня верил.
— Иди, иди сюда, — сказала я. Притянула Зеки к себе, и мы неловко обнялись. Его лицо было мокрым от слез, соплей, слюны и пота. Но он сказал, что лучше бы он умер, и я его обнимала. А потом он поцеловал меня соленым ртом. Во рту у него было немного крови, и ее вкус я тоже ощущала; возможно, он прокусил себе язык, пока пытался прикончить своего отца. Я хотела остановиться, просто послушать, как он нормально дышит. Если бы он просто смог ровно дышать, я решила бы, что все будет окей, но Зеки продолжал меня целовать, причем все грубее. Проталкивал свой язык в мой рот, и мне это резко не понравилось. Но я думала только: «Не умирай, не умирай, не умирай, не умирай, не умирай». С кем я разговаривала: сама с собой? С Зеки? С нами обоими? У меня не было особого выбора, кроме как позволить ему меня целовать и не умирать.
А потом он решил перелезть ко мне на водительское кресло и стал отпихивать меня к двери. И принялся трогать руками мое тело, которое до этого никто никогда не трогал. И я хотела, чтобы оно оставалось нетронутым как можно дольше. Зеки мне очень-очень нравился. Но я не желала, чтобы он лез руками мне в трусы на пустой автостоянке в Мемфисе, сразу после того, как наорал на своего отца за то, что тот посреди дня занимался сексом с какой-то женщиной. Возможно, что не бывает подходящего времени, чтобы лезть кому-то под рубашку, или это время было неподходящим именно для меня, но только это оказалось реально хреновое время.
— Зеки, пожалуйста, — попросила я, однако он продолжал меня целовать, да еще так крепко, и все пытался стащить с меня штаны, и мне стало трудно дышать, а он говорил:
— Ты мне так нравишься, Фрэнки, так мне нравишься. — И я начала погружаться глубоко в себя, чтобы стало тихо, а он спрашивал: — Ты хочешь это сделать? Мы можем это сделать? — Я же в это время погружалась на дно озера — своего тела, не покидая его, но погружаясь все глубже. А потом я… я не знаю, что я сделала потом. Но я вновь заполнила собою свое тело, моя кожа обтянула мою плоть, и я отпихнула Зеки от себя.
— Зеки, пожалуйста, — снова попросила я, — не надо. Хорошо? Пожалуйста, не делай этого. — И Зеки словно по щелчку опять стал тем странным маленьким мальчиком, с которым я познакомилась возле бассейна.
— Прости, — сказал он и снова заплакал, чего я вынести уже не могла. Пусть бы он плакал из-за чего-то другого, но только не из-за этого.
— Зеки! Пожалуйста. Слышишь? Все в порядке. Ты ничего не сделал. Ты не причинил мне вреда. Ты остановился, окей? Мы в порядке. Ты в порядке.
— Прости меня, пожалуйста, — сказал Зеки, но какая теперь разница? Это случилось, и в то же время вроде как не случилось, и теперь я ощущала себя в безопасности. Подумала, что все еще может быть по-прежнему. Не знала, что говорить и делать в данной ситуации.
— Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели, — сказала я, а Зеки:
— Ох, Фрэнки, прости меня, пожалуйста.
А я:
— Заткнись. Окраина? Окраина? Лачуги, окей? Просто заткнись на секунду и дыши. Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели. Мы — беглецы. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался.
— Окей, — ответил он, — окей.
— Мы — беглецы, Зеки. Мы — беглецы. Мы — беглецы. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался.
— Окей, — сказал Зеки покорно. — Окей, Фрэнки.
— Не перебивай. Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели, — не унималась я.
Я произнесла это десять раз. Или двадцать? Не помню. Я не знала, как долго мы там простояли. Скоро мне надо было звонить маме, чтобы сообщить, что я еду домой, но сперва — найти таксофон. Я возвращаюсь в Коулфилд; ничего не изменилось. Если постоянно повторять слова про окраину и беглецов, ничего не изменится. Зеки не уйдет. Не причинит мне вреда. Не причинит вреда себе. Я повторила их еще раз. И еще раз. Зеки перестал плакать. Я повторяла их, пока он наконец не поднял на меня глаза и не установил со мной зрительный контакт. А я всё повторяла их, снова, снова и снова. Пока он не поймет, что я никогда не перестану их повторять. Что, пока мы живы, я никогда не перестану их повторять. И мы будем жить вечно. Так что это будет продолжаться вечно. Никогда не прекратится.
Я еще раз их повторила. И еще раз. Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался. Я повторяю их и сейчас. И никогда не переставала их повторять.
Глава одиннадцатая
Ну как еще это могло закончиться? Я высадила Зеки, и он даже не попрощался. А когда я вошла в дом, мои братья сидели в гостиной, а мама ходила по комнате кругами с телефонной трубкой в руке и все спрашивала кого-то:
— Как серьезно ты пострадал?
— Что… что происходит? — поинтересовалась я.
— Ты не видела, когда ехала домой? — спросил Эндрю.
Я покачала головой, и Брайан рассказал мне, что отряд «Борцов с плакатами» окружил группу из пяти или шести подростков из нашей школы, занимавшихся расклейкой постеров. Ребята раскрасили лица, как Брэндон Ли в «Вóроне», и когда все эти пьяные мужики в оранжевых охотничьих бейсболках принялись им угрожать, Кейси Рэтчет швырнул бутылкой и попал в мистера Ферриса, владельца расположенного у шоссе магазина товаров для плавательных бассейнов, и вырубил его. А другой мужик, чья личность еще не установлена, выстрелил Кейси прямо в грудь. И Кейси умер.
— И что теперь? — спросила я, в шоке от услышанного.
— Блин, Фрэнки, Кейси Рэтчет умер, — ответил мне Чарли. — Мама разговаривает с Хобартом по телефону, потому что там сейчас дурдом у торгового комплекса. Все случилось на автостоянке у «Даймонд Коннекшн». Хобарт брал интервью у «Борцов с плакатами». Кто-то, наверно, повалил его и начал топтать, и теперь у него перелом ноги или типа того.
— Кейси Рэтчет? — переспросила я.
Кейси был невысокого роста, что не мешало ему серьезно заниматься скейтбордингом, попадать на страницы журнала «Трэшер»[48] и иметь спонсоров. Он провел весенние каникулы в Калифорнии, где снимал видео про скейтбординг. Когда Кейси был девятиклассником, его на время отстранили от занятий за то, что он выкрасил волосы в розовый цвет. Кроме того, он часто упоминался в полицейских сводках в связи с тем, что катался на скейтборде по частным территориям. Он ни разу со мной словом не перемолвился, но я всегда считала, что он крут, что ему предназначено покинуть Коулфилд и делать разные классные вещи. А теперь он мертв.
— Если бы кто сказал, что постер сделал Кейси Рэтчет, я бы поверил, — сказал Эндрю. — Это звучало бы правдоподобно. Помнишь, у него еще была футболка группы «Суисайдл Тенденсис»[49]?
— Так ты думаешь, постер сделал Кейси? — спросила я.
— Я говорю, что не удивился бы, если бы выяснилось, что его сделал он, — пояснил Эндрю.
— Не уверен, что его вообще кто-то сделал, — предположил Брайан. — Не исключаю, что ЦРУ запустило его в качестве эксперимента по манипуляции сознанием. Посмотреть, что получится. Поэтому я всегда обходил эти постеры стороной, не хотел пропасть без вести в ходе операции каких-нибудь секретных правительственных спецназовцев.