— По-моему, если сейчас вынести это на публику, это будет смахивать на диффамацию, — заявил Аарон, так рьяно стараясь меня защитить, что мне от этого стало только хуже. — Вынести на публику то, что ты сделала, будучи несовершеннолетней, смахивает на клевету. Ты разве не знаешь, что доступ к этой информации должен быть закрыт, потому что тебе тогда не исполнилось восемнадцати?
Меньше чем через час должна была вернуться Джуни. Мы не собирались тратить это время на поиск в интернете статей с ключевыми фразами типа «массовая истерия юридическая ответственность срок давности по делам несовершеннолетних» и читать потом двадцать страниц с результатами нашего поиска. Уже поздно было этим заниматься. Все уже случилось, история мною уже написана.
— Я считаю, что тебе следует поговорить с Жюлем, — сказал Аарон ни с того ни с сего, имея в виду моего литературного агента. — По-моему, тебе следует проинформировать об этой ситуации и своего издателя. Потому что она может их не обрадовать.
— Разумеется, я их проинформирую, но сейчас мне немного не до этого.
— Это, несомненно, может отразиться на твоих продажах. Не исключено, что твою следующую книгу даже не захотят издавать.
— Я понимаю, тебе сложно с ходу переварить всю эту информацию, но неужели ты считаешь, что мой издатель расстроится оттого, что дамочка, пишущая про малолетнюю преступницу, сеющую хаос в своем маленьком городке, окажется причиной Паники в Коулфилде?
— Ты же вроде как ролевая модель…
— Вовсе нет. Я не настолько для этого знаменита. Аарон, сосредоточься. Ты меня понимаешь? Я рассказываю тебе об этом здесь и сейчас, тебе и никому другому. Только тебе. Мне следовало рассказать об этом раньше, но мне кажется, что через несколько дней ты все это обдумаешь и признаешь, насколько хреновой идеей было бы рассказывать тебе об этом в какой бы то ни было момент наших отношений. Поймешь, что у нас никогда не было подходящего для этого времени. Правильно? Да и сейчас не подходящее время, я это понимаю. Однако так получилось, и я тебе об этом рассказываю.
— Но о чем именно ты мне рассказываешь?
— Аарон, послушай, это я сделала. Я не шучу. У меня хранится оригинал постера, самый первый изготовленный мною экземпляр. С него я наделала сотни и сотни копий и развешивала их по городу, а потом стали происходить странные вещи, на которые я уже не могла повлиять.
— Я недавно видел эти постеры у нас в городе, — неожиданно сказал Аарон. В частности, на доске объявлений в библиотеке. Помнишь, я говорил тебе, что видел их и как это было странно?
— Помню.
— Так это ты его повесила?
— Что? — спросила я, чтобы выиграть время. — Повесила что?
— Постер, Фрэнки! Это ты повесила постер на доске объявлений в нашей местной библиотеке?
— Да, — ответила я, — это я его повесила.
— То есть ты продолжаешь этим заниматься. Походу, ты никогда и не переставала этим заниматься.
— Не совсем. Не так интенсивно, как раньше, но да, продолжаю.
— Зачем? — спросил Аарон. Он почти кричал. — Фрэнки, черт, все это так стремно. И ты… вдобавок ты таскаешь эту футболку в доме.
— Господи, Аарон, эта долбаная футболка не представляет собой никакой угрозы. Ничего запрещенного я в дом не приносила.
— Приносила. Еще как приносила. Достаточно этого постера.
— Я-то думала, ты рассердишься, что я не рассказала тебе об этом раньше, но, похоже, ты сердит из-за того, что в доме у нас находится некий физический предмет. И это в высшей степени странно.
— Это все в высшей степени странно! — Аарон мог повысить голос, когда бывал в замешательстве, словно мир от этого должен был сообразить, что ему, то есть миру, нужно прояснить себе какую-то хрень, иначе ситуация выйдет из-под контроля. — Я сердит потому, что ты мне не рассказывала, потому, что ты мне лгала, а еще я сердит потому, что ты продолжаешь развешивать свои постеры и держишь их у нас в доме, и, по-видимому, одержима чем-то, что происходило двадцать лет назад.
— Вообще-то, это происходило со мной. Это происходило со мной, поэтому я этим действительно одержима. Звучит непонятно, я знаю, но я не могу взять и объяснить все за полчаса, чтобы потом все стало прекрасно. Но, Аарон, я хочу, чтобы ты понял: я не жалею. Я не жалею, что сделала это. И никогда не пожалею.
— И не жалеешь, что никогда мне об этом не рассказывала? — спросил он, и, казалось, он сейчас заплачет.
— Конечно, жалею. Еще как. Но я вообще никогда никому не рассказывала. Я своей маме об этом не рассказывала, понимаешь? Никогда и никому… А что, ты тогда на мне не женился бы?
Аарон не ответил.
— Аарон?
— Не знаю, как объяснить. Такое чувство… что лучше бы ты призналась мне в измене. В этом было бы хоть какое-то рациональное зерно, понимаешь? Ты совершила некий поступок, который, хочу я этого или не хочу, изменит нашу жизнь, и я просто не знаю, как выразить, насколько я из-за этого зол.
— Я понимаю, что ты зол, и у тебя есть на это пра…
— И еще я сердит из-за того, что, если бы эта женщина не пронюхала, ты сама никогда мне об этом не рассказала бы. Я бы умер, так об этом и не узнав.
— Прости, прости меня, пожалуйста.
Я хотела спросить Аарона, не делал ли он в своей жизни чего-то такого, о чем потом жалел, — чтобы он сумел понять, каково мне, — но знала, что он ответит что-нибудь в том духе, что в шесть лет он стащил упаковку жвачки. Потому что мой муж был таким чудесным и честным и никогда мне ни по какому поводу не врал. А вот мои действия привели к массовому умопомешательству, из-за которого погибли люди. Поэтому я бросила попытки объясниться.
— И, как бы мне ни хотелось об этом забыть, пока мы живы, я буду помнить, что была одна вещь, которую ты собиралась от меня скрыть. И, вероятно, никогда не узнаю, нет ли еще чего-то такого, что ты от меня скрываешь.
Я издала странный звук, будто проверяла, могу ли еще дышать. Выяснилось, что могу.
— Ну так что? — спросил Аарон.
— Что «что»? — Я снова издала этот звук.
— Есть ли еще что-то такое, о чем тебе нужно мне рассказать? — продолжил допрос Аарон, и я по выражению его лица читала его мысли: «Я знаю, что тебе нужно еще о чем-то мне рассказать. Это проверка, Фрэнки».
Разумеется, у меня было о чем ему рассказать. Был Зеки, было все, что случилось тем летом, со всеми подробностями, которые ужаснут Аарона. У меня было, разумеется, было.
— Кое-что есть, — ответила я, — но я не в состоянии рассказывать об этом прямо сейчас. Я могу рассказать тебе, и я обязательно расскажу, но мне нужно какое-то время, чтобы это обдумать.
— Как знаешь, — сказал он еще более сердитым голосом. — На твое усмотрение.
— В смысле? — не поняла я. — Когда скрываешь что-то так долго, требуется немного времени, чтобы самой с этим разобраться. Мне нужно, чтобы ты проявил ко мне терпение.
— Ты ведь не уходишь от нас? — спросил Аарон, и казалось, он сейчас расплачется. — Не собираешься уехать куда-то и никогда к нам не вернуться?
— Ну что ты, Аарон. Конечно же, нет. Ты и Джуни — единственное, что мне дорого.
— И постер.
— Ты и Джуни — единственные, кто мне дорог, — поправилась я. — Я никогда, слышишь, никогда от вас не уйду.
— Ладно, — произнес он, сделав глубокий вдох.
— Но мне понадобится ненадолго уехать.
— О господи, Фрэнки…
— Мне нужно кое-что прояснить. Нужно съездить в Коулфилд. Нужно рассказать маме. Нужно поговорить с этой писательницей и убедиться, что она правильно понимает все нюансы.
— Ладно, — ответил Аарон. Выглядел он крайне подавленным.
В этом-то и дело. Пусть я облажалась, но я это признала. И теперь, если Аарон не хочет меня терять, если он хочет сохранить нашу жизнь в ее прежнем виде, он должен дать мне шанс облажаться еще немного. Но это же брак? Это же любовь? Я надеялась, что да.
Если честно, мне не хотелось задумываться о дальнейшем. Для меня всегда было крайне важно то, что Аарон считает меня хорошей. Я и была хорошей — хорошей матерью, хорошим партнером и хорошим человеком. И я не знаю, что бы делала, если бы Аарон так не считал.
И в этот момент меня осенило: всю оставшуюся нам жизнь. Я хочу быть с ним всю оставшуюся мне жизнь. Не только сейчас, а всегда. Пройдут годы, и он будет единственным взрослым человеком, с которым я смогу поговорить. Я осознала, что одна из причин, по которым мне не было дела до всего остального мира, заключена в том, что Аарон давал мне то, в чем я нуждалась. А теперь, возможно, я это разрушила. Но я сделала то, что должна была сделать. Я должна была позволить этой истории дойти до конца, а потом я вернусь и, надеюсь, смогу рассказывать и другие истории.
— Джуни будет дома минут через пять. Би мне только что написала, — сообщила я Аарону.
— Пока не говори ей ничего, — сказал он.
— Она все равно ничего не поняла бы.
— Я хочу, чтобы ты вела себя так, будто все прекрасно. Хочу, чтобы ты спала на нашей кровати. Не хочу, чтобы переходила в гостевую спальню, разыгрывала драму и все усугубляла. Я сказал тебе, что на данный момент все в порядке, поэтому ты должна вести себя как обычно. Ты должна быть с нами хорошей.
— Я и не собиралась спать в гостевой спальне, — ответила я.
— И я не собираюсь.
— Кровать там не очень.
— Ты меня любишь? — спросил он.
— Да, — ответила я, не задумываясь. Было так здорово отвечать на вопрос, не требующий постоянного внесения корректив в мыслительный процесс. — Я люблю тебя, и ты это знаешь.
— Ладно, я тебе верю. — Однако после этого он на некоторое время замолчал, и я подумала, что он все-таки сомневается. Я уже собиралась что-нибудь сказать, но он жестом руки меня остановил.
— Я пытаюсь вспомнить эту надпись, — пояснил Аарон. — Пытаюсь воспроизвести ее как можно точнее.
— Окраина — это…
— Не подсказывай, не надо. Короче… Окей, окраина — это… — Остаток текста мой муж произнес одними губами, кивая при этом, словно читал заклинание, а впрочем, так оно и было.