— Зачем вы мне звонили?
— Я пыталась позвонить другому человеку.
— Где вы взяли этот номер? — спросила она. Черт, Лидия была непреклонна.
— Я нигде его не брала. Я же сказала: ошиблась при наборе. Понимаете? Ну как это… ошиблась номером.
— Что ж, тогда ладно. — Не похоже, что Лидия мне поверила.
— Можно один вопрос… — произнесла я, желая убедиться, что не придется звонить ей еще раз.
— Какой именно?
— Здесь случайно не живет некий Зеки? Или Бен?
— Зеки и Бен? — спросила она крайне настороженно.
Какого черта она просто не положила трубку?
— Это один и тот же человек. Может называться Зеки, может Беном. Или Бенджамином.
— Никакого Бена, Зеки, Бенджамина и тому подобных здесь нет. Здесь только я.
— Ну что ж, тогда извините.
— Кто вам дал этот номер?
— Лидия! В чем, собственно, проблема? Никто мне его не давал. Я неправильно набрала номер. Приношу свои извинения.
— Как вас зовут? — спросила Лидия, но я повесила трубку. Мой мобильник снова зазвонил, я отклонила звонок и заблокировала номер. Хуже и быть не могло. Хотя нет, могло: если бы на ее месте оказался Зеки и велел мне пойти и сброситься со скалы. Но тогда, по крайней мере, уже не пришлось бы опять кому-то звонить.
Походив несколько минут по комнате и налюбовавшись на мамины кроссовки, я набрала следующий по списку номер с региональным кодом 919 — Северная Каролина — и услышала голосовое сообщение, записанное явно не Зеки. Позвонила по орегонскому номеру. Тишина. Набрала номер, зарегистрированный в Джорджии, и какой-то паренек снял трубку и сказал, что я ошиблась номером. Попыталась позвонить еще по нескольким не внушавшим доверия номерам — с тем же результатом. Наконец номера у меня закончились.
Тогда в голове мелькнула мысль, которую я раньше никогда себе не позволяла: Зеки умер, его больше нет, и не имеет значения, как давно я его ищу. Как будто приоткрылось окошко из пропавших без вести в погибшие, сквозь которое Зеки пролез, а я пытаюсь втащить обратно мальчика с разбитой губой, поедающего арбуз возле бассейна. Потому что в этом-то и было все дело. Путь это все лишь плод моего воображения, но Зеки был необходим, чтобы я могла жить дальше.
Я набрала в поисковике фамилию его матери, но не девичью, а по мужу, то есть Браун, Сидни Браун, город Мемфис, и поисковик сразу же выдал мне номер, который и прежде не раз мне попадался, но я никогда не хотела говорить с ней, поскольку не нуждалась в посреднике между мной и Зеки. Мне всегда казалось, что Зеки вернется в мою орбиту по воле судьбы, но этого не случилось. А теперь он нужен мне. Я набрала номер.
Раздался один гудок, и трубку взял Зеки. Это был он, я узнала его сразу. Не по голосу, который я помнила, а по чему-то еще. Ну почему это оказалось так просто? Почему я не попыталась позвонить ему давным-давно? И тут мне стало так дурно, словно на меня гигантской волной накатилось то лето, и я поняла, почему я не пыталась звонить ему по этому номеру раньше.
— Алло? — раздался в трубке его голос.
— Зеки? — спросила я, едва не теряя сознание.
— Алло? Кто это? — спросил Зеки в замешательстве.
— Зеки, это…
— Фрэнки?
— Да, — ответила я, плача. Это было так давно, и ему достаточно было назвать меня по имени, чтобы мир на секунду застыл. Я не могла дышать.
— Зачем ты мне звонишь? Что случилось?
— Зеки, — сказала я, но по-прежнему не могла нормально дышать. В груди было слишком тесно. Я даже подумала, не сердечный ли у меня приступ, но это был приступ страха. Вся моя жизнь катилась в тартарары.
— Фрэнки, зачем ты это делаешь? — спросил он.
Я услышала еще один голос — его матери.
— Что случилось? — спросила она, и он ответил:
— Мама, это Фрэнки.
— Повесь трубку, — велела она ему.
— Мне надо идти, — сказал Зеки, но я по-прежнему слышала его дыхание.
Я отчаянно пыталась не произнести те слова.
— Фрэнки, ты еще тут? — спросил он.
Я повесила трубку.
Отшвырнула ее, подтянула колени к груди, удерживая равновесие. Вы же догадываетесь, что я себе в тот момент говорила? Правильно, именно это. Снова и снова. Я ждала, что сейчас зазвонит телефон, что Зеки отправится меня искать, раз я нашла его. Однако телефон не издал ни звука. Во всем доме не было слышно ни звука.
Я сидела обхватив себя руками и закрыв глаза. Представляла себе постер с тянущимися ко мне ручищами. Чьи они, я не знала. Может, мои собственные? Я надеялась, что это не так. Сидела, раскачиваясь взад-вперед. Молилась, чтобы мама не зашла меня проведать. Осталось ли в мире что-нибудь еще? Моя комната как будто вернулась в свое прежнее состояние, с дурацкими плакатами на стенах, грязной одеждой и валяющимися повсюду фантиками от конфет, и я опять была подростком, и предметы расплывались от жары, и я вот-вот познакомлюсь с Зеки. И я позволила себе, прежде чем что-нибудь случится, пожить в этом недолговечном пространстве. И стало так хорошо, что я подумала: а зачем было дальше жить, почему я не осталась в том мгновении? Я уснула. Проснувшись в четыре часа утра, проверила мобильник. И вернулась в реальный мир. Зеки опять ушел.
И все же я его нашла. Он не сможет теперь так просто исчезнуть. У меня есть его номер. Его адрес. Достаточно вновь набрать его номер. Я могу звонить снова и снова, нажимая кнопку повторного набора номера, пока не затащу Зеки обратно в созданный нами двоими мир. Я размышляла о том, чем он прямо сейчас занимается, о чем думает. Возможно, он живет со своей мамой. Или мама живет с ним. Я не знала.
Он понятия не имел о Мэззи Брауэр, о статье и о том, что я призналась в изготовлении постеров. Он знал только, что девочка из того лета, когда он, возможно, сломал всю свою жизнь, ни с того ни с сего ему позвонила. Я знала, что для Зеки мой звонок стал неожиданностью. Так и должно было быть. Я искала его, готовилась к этому, но, услышав его голос, утратила способность соображать. Я надеялась, что у него все нормально. Надеялась, что он понял: я не пыталась ему навредить. Но откуда, черт побери, он мог это знать? Может, ему следовало меня бояться?
Существовал лишь один способ это проверить. Хотя за окнами по-прежнему было темно, я упаковала вещи и оставила маме записку. Я написала, куда еду, и что позвоню утром, и что вскоре привезу к ней Джуни. Затем села в машину и поехала к Зеки, на окраину, окраину, окраину.
Глава шестнадцатая
Я находилась в дороге уже два часа из четырех с половиной, когда мне позвонила мама:
— Фрэнки! Ну почему ты не подождала до утра? Господи, когда я вошла в твою комнату, то подумала, что ты вознеслась на небеса. Нельзя же меня так пугать.
— Мама, я оставила тебе записку, — ответила я, сражаясь с сонливостью и испытывая благодарность, что она меня взбодрила, пусть и таким способом.
— Солнышко, ты оставила записку в своей спальне, — парировала мама. — Поэтому я обнаружила ее уже после того, как решила, что тебя похитили. В следующий раз оставляй записку в моей спальне или на кухне, ладно? Короче, в каком-нибудь доступном месте.
— Извини, мама, я была не в лучшем эмоциональном состоянии.
— И в таком эмоциональном состоянии ты решила ехать в Мемфис? Солнышко, такое впечатление, словно то лето вовсе и не заканчивалось. Ты в машине, одна… просто будь поосторожней. Я так хотела, чтобы ты взяла меня с собой. Думала, что для нас это могло бы стать неплохим совместным путешествием.
— Я должна сделать это, чтобы двигаться дальше, как бы там ни сложилось.
— Ты имеешь в виду свою жизнь? Всю свою дальнейшую жизнь, с мужем и дочерью? Солнышко, согласись, что фраза «как бы там ни сложилось» звучит не слишком обнадеживающе.
— Мам! Ну конечно, я имею в виду всю свою дальнейшую жизнь. Мне это нужно, чтобы вернуться в Боулинг-Грин, жить с Аароном и Джуни, писать книги, ну и, возможно, быть изгнанной из общества с ярлыком фрика, спровоцировавшего панику национального масштаба.
— Не могла бы ты, по крайней мере, дать мне адрес, куда направляешься? Чтобы я могла сообщить полиции, если ты вдруг исчезнешь? Чтобы я могла туда поехать? Погоди, а что, если мне поехать прямо сейчас…
— Мама, все хорошо. У меня все хорошо. Я должна это сделать. Адрес я тебе пришлю.
— Это Зеки? Ты уверена, что там действительно он?
— Да, это он. Я еду, чтобы с ним встретиться. Скажу ему, что происходит, и вернусь домой.
— Будь по-твоему, — сказала на это мама. — Если уж я тогда тебя не остановила, то вряд ли смогу сделать это сейчас. Я хочу сказать, что мы с тобой обе не блещем высоким моральным обликом. Только умоляю тебя, будь осторожной. У тебя есть перцовый баллончик?
— Нет, перцового баллончика у меня нет. Мне он не нужен.
— У меня на кухне их целых двадцать. Надо было тебе захватить один из них.
— Мне не нужен баллончик, чтобы поговорить с Зеки. И я уже еду. Мне еще надо заправиться, не хочу пропустить следующий съезд.
— Солнышко, — сказала мама, — а есть смысл вообще ему об этом говорить? Ты не видела его целую вечность. Ты его, в сущности, не знаешь. Достаточно сказать этой журналистке, что Зеки тебе помогал, и тогда все произойдет само собой. Возможно, будет лучше, если она сама поговорит с ним. Ей-богу.
— Я позвонила ему. Он слышал мой голос. Мне просто нужно ему сказать.
— Лучше бы тебе этого не делать, ну да ладно. Я считаю, что мне следует быть там вместе с тобой. Если ты меня подождешь на заправке, я…
— Мама, мне пора. Со мной все будет нормально. Адрес я тебе пришлю. Пришлю, как только смогу. Все хорошо.
Подъехав к заправке, я вышла из машины и купила немного «Поп-тартс» и бутылку газировки. Внутри никого не было, кроме кассира, который смотрел телевизор, поэтому я вернулась к машине, взяла копию постера и клейкую ленту, вернулась в магазин и прошмыгнула в женский туалет. Приклеила постер к зеркалу и секунд десять на него глядела, давая ему подействовать. Почему он всегда на меня действовал? Почему он меня так сильно волновал? Я не вдавалась в это. Или не вдавалась достаточно глубоко. Я дала ему подействовать, и мир вокруг стал исчезать, а потом снова принялся меня укутывать. Затем я уехала.