– Скажи-ка мне, красотка, что бы ты сделала с нами, если бы поймала?
– Ты знаешь, – ответила жрица спокойно, разглядывая Бегуна.
Книжнику почему-то пришло в голову, что так разглядывают экзотическое насекомое перед тем, как раздавить. Ни злости, ни жестокости – исключительно познавательный интерес.
– Дурацкий вопрос, – она села на бетонную плиту, выставив вперед голые исцарапанные ноги. Живот лежал у нее на бедрах и, казалось, жил отдельной жизнью.
Книжник толкнул к ней сумку.
– Тут есть штаны и свитер. Надень.
– Она еще и босая, – напомнил Бегун. – Надо было ей еще и обувку подыскать!
– Кстати, – сказал Тим, укладывая в ган-кар содержимое седельных сумок. – Спасибо, что напомнил. Надо будет чуток помародерствовать. Ты же у нас мастер мародерить, а, вождь? Поможешь?
– Как два пальца!
– Вот и отлично, – Тим достал из сумки пару армейских носков, доставшихся ему со склада в Вайсвилле, и вручил Сибилле. – Надевай. Должны быть впору.
– Это ты стрелял? – спросил Бегун через некоторое время.
Книжник кивнул, делая вид, что совершенно не интересуется реакциями Бегуна, хотя на самом деле ни на секунду не выпускал бывшего соплеменника из виду.
– Я.
– Попал? – на изуродованном ранами и возрастом лице Бегуна отражалась сложная гамма чувств. Он был растерян, зол, озабочен – и главное – он явно не понимал, как ему вести себя с Книжником и что делать дальше со жрицей.
– Да. Попал.
– Что там?
– Все плохо. Сити теперь – мертвый город.
– Всех убили?
– Может, кто-то и спасся, – ответил Книжник. – Но племени больше нет.
– Так, – сказал вождь. – И кто это сделал?
– Пацаны Сиплого.
– Ты гонишь! – удивился Бегун. – Зачем?
– Те, кого я застрелил, – сказал Тим, глядя в глаза вождю, – были из Тауна. С их татухами. Зачем?
Он на миг задумался.
– Не знаю. Это для меня загадка. Я не знаю, зачем надо было рубить на части сотню пленных и расстреливать из пулеметов тысячу челов. Я не понимаю, в чем смысл, если только не считать убийство смыслом.
– Хуево ты знаешь челов из Тауна, Червь, – сказал Бегун. – Для некоторых смысл именно в убийстве.
Тим попытался пристроить в кэрродже еще одну сумку.
– Возле пулемета не клади, – посоветовал Бегун. – Будет мешать.
Книжник молча послушался.
На какое-то время они выпустили жрицу из виду, и она оказалась у самой реки, за их спинами.
– Всех убили не просто, чтобы убить, – сказала Сибилла, и оба обернулись на ее голос.
Куртки на ней уже не было, окровавленных тряпок тоже. Она присела и рукой разогнала мелкие льдины у самого берега, потом зашла в воду по бедра, как будто ветер нес не мелкую снежную поземку, а дышал летним жаром.
Поежившись, жрица зачерпнула воду ладонями и принялась смывать с себя кровавые струпья и грязь, не переставая говорить.
– Пришли, как на переговоры, десять челов, а потом оказалось, что в городе их несколько сотен. Они пришли не за ништяками и не за пленными. Убили всех, кого смогли, – тинов, челов, моих сестер, но бэбиков не тронули, забрали с собой.
Голос ее звучал абсолютно спокойно, словно она рассказывала о том, как сегодня провела свободное время. Словно на ее теле не засохла коркой ее и чужая кровь.
– Они пришли за детьми, – сказала она. – А остальные были им не нужны. Жриц насиловали и убивали. Беременным взрезали животы. Сначала резали горло, а потом насиловали. Так им больше нравилось – резать, а потом уже насиловать…
Тиму стало страшно. Не от того, о чем она рассказывала, – он сам видел, какую мясорубку устроили в ангаре челы из Тауна, а от того, как она говорила о случившемся: с такой ненавистью в каждом исторгнутом звуке, что и мертвые должны были восстать и броситься наутек.
– Я клянусь милостью Беспощадного, что буду убивать виновных, пока мои руки целы. Я буду грызть им горло! Клянусь, я убью каждого воина Тауна, каждого, кого встречу на пути.
Голос ее начал звенеть и вибрировать, как у камлающего шамана. Она положила ладони на круглый живот, словно приносила клятву на собственном ребенке, спящем в чреве.
– На твоем месте, жрица, – сказал Бегун неожиданно серьезно, отставив в сторону свой обычный ернический тон, – я бы сейчас не думал о мести. Я бы думал, как унести отсюда ноги. Ты отрезала пацанам из Тауна яйца? Так чего ты удивляешься, что вырезали ваше племя, когда смогли? Они стали достаточно сильными для этого – и дали ответку. Глаз за глаз, так велит Закон. Я уважаю Закон. И ты имеешь право на месть! Но… Начнешь мстить сейчас – сдохнешь первой. Месть – это право сильных, отложи ответку на потом. Благодари Беспощадного, что тебе на пути встретился этот малахольный. Червяк добрый. Если бы не он, ты бы уже умерла.
– Моя жизнь посвящена Беспощадному! – ответила Сибилла. – Если Тим-Книжник спас меня, значит, так хотел Он. Мы все в его власти, олдер!
Она повернулась к Бегуну и выпрямилась в полный рост, развернув плечи и вздернув подбородок. Хотя она была голой, израненной и беременной, да и росту в ней было чуть более пяти футов, но смотрелась Сибилла величественно, как и положено смотреться одной из верховных жриц Сити.
По ее телу потоками стекала розовая вода, река вокруг ее бедер окрасилась красным, от холода пошла пупырышками посиневшая кожа, но в ней чувствовалась сила и привычка повелевать.
Правда, повелевать уже было некем.
Обезображенное лицо Бегуна выразило крайнее удивление. На него выступление Сибиллы впечатления не произвело. А вот то, как она его назвала, явно зацепило.
– Ты назвала меня олдером?
Он несмело засмеялся.
– Серьезно? Я – олдер?
Он вопросительно посмотрел на Книжника, тот пожал плечами.
– Меня она назвала так же. Надо признать, что выглядим мы необычно… Не бойся, жрица! Мы не олдеры!
– Мне сейчас плевать, кто вы, – сказала Сибилла. – Олдеры вы или живые люди – я потом разберусь. Главное, что вы не воины из Тауна, потому до сих пор живы.
Она погрузилась в воду с головой, завершая омовение, вынырнула и не торопясь вышла на берег, к лежащей грудой одежде. Старую рубаху она использовала вместо полотенца, а потом натянула прямо на голое тело несколько армейских свитеров, заправила их в штаны и закрепила всю конструкцию брезентовым поясом.
В одежде Тима она выглядела комично, все было не по размеру. Хотя Книжник богатырским сложением не отличался, но жрица была действительно миниатюрной, и даже свободные свитера висели на ней мешком, облегая только раздутый живот.
Маленькая, беременная, замерзшая, избитая…
Зато ярости в ней было – выше крыши.
Она была очень опасна – это буквально витало в воздухе, и Книжнику подумалось, что недооценивать эту герлу, полагаться на то, что она станет послушной из благодарности за спасенную жизнь, – большая ошибка. Она была… Она была, как граната с выдернутой чекой: несколько секунд – и рванет, и выжжет все вокруг своей огненной ненавистью.
– Если вы олдеры – да будет так! – повторила она. – Я вас не боюсь!
– Тихо! – выдохнул вдруг Бегун.
Он замер и закрутил головой, прислушиваясь. Казалось, что его уши двигались по каким-то особенным траекториям, отдельно от облезлой головы, улавливая шорохи и странные звуки, которыми полнилось все вокруг.
Город обволокло липкой, как сосновая смола, тишиной, но она была мнимой. Такой ложной тишиной полнятся поздней осенью окраины городов, где человек – редкость. Она наступает, когда с первыми морозами на мертвых улицах стихают все звуки: и птичий гомон, и гул насекомых, и шорох листвы, и только хриплые крики ворон изредка нарушают безмолвие.
Ничего.
Он не слышал ничего, кроме ветра, посвистывающего в пустых оконных проемах. Это означало, что вождь Парковых отвлекает его внимание, а значит, готовит какую-то пакость! Чего от него еще ждать, как не очередного трюка?
– Бегун! – сказал Книжник, презрительно кривясь. – Заканчивай свои тупые игры!
Вождь Парка сделал жест рукой – мол, молчи, и весь превратился в слух, даже глаза зажмурил.
Исполнение было – закачаешься! Трудно не поверить! Вот сейчас он скажет, что враг близко, и снова попросит Тима его развязать.
Книжник открыл было рот, чтобы рассказать Бегуну про идиотские фантазии, которыми его, Книжника, не проведешь, но тут же его захлопнул – он тоже уловил то, что слышал Бегун.
Словно гудели пчелы, далеко-далеко, на грани слышимости. Но это были не пчелы. Звук состоял из множества голосов. Разные тембры – от низкого до визга. Далеко, слов не разобрать, только перепады тонов. И еще – посторонние звуки. Вот лязгнул металл о металл. Вот зашуршала под катящимися колесами каменная крошка. И снова: бу-бу-бу-бу! Кто-то спорит или кричит. Недалеко, может быть, за пару кварталов от них. Ничего не боятся, идут в открытую, шумят, переговариваются.
Голоса приближались!
Времени на размышления не оставалось. Еще несколько мгновений, и любое принятое решение ничего не изменит – их судьба станет предопределена. Они или исчезнут, или умрут.
И Книжник принял единственно верное в такой заварухе решение. Как учила Белка: не можешь одолеть врага сейчас – беги. Потом одолеешь. Только мертвый не может ударить в ответ. Нужно оставаться живыми.
Тим махнул рукой жрице – садись!
И та послушалась, полезла на сиденье ган-кара, оглядываясь на Бегуна через плечо. Наверное, выражение лица у Тима стало соответственное, к спорам не располагающее.
Книжник проводил жрицу взглядом и забросил в кэрродж последнюю сумку с вакциной. Потом посмотрел на Бегуна, пристегнутого к трубе пластиковыми наручниками, вытащил из ножен доставшийся по наследству тесак и решительно двинулся к пленнику.
Пластик стяжки лопнул под нажимом лезвия, освобождая занемевшие кисти Бегуна.
Вождь выдохнул с нескрываемым облегчением.
– Руки за спину! – приказал Книжник свирепым тоном, держа тесак в опасной близости от горла вождя. – Не заставляй меня повторять. Зарежу!