– Полюбят, – возразил Книжник. – Скажешь, что мы принесли вашему племени бессмертие и избавили от Беспощадного, так сразу и полюбят! Бессмертие – хорошая плата за кровь? Как ты думаешь?
Проводник быстро, по-звериному оглянулся, зыркнул вокруг, не услышал ли кто сказанное Тимом, и тут же сладко улыбнулся. Даже не сладко, а сладенько, как бэбик, в первый раз в жизни попробовавший мед.
– Мы еще не объявили племени о наших договоренностях! – проворковал он. – Сначала отдай нам лекарство!
– Сначала, – сказал Тим, возвращая Проводнику такую же приторную улыбочку, – докажи, что мы партнеры, а не пленники.
Проводник отступил на шаг и мотнул головой.
– Ладно. Пошли.
Глава 18Исцеляющая
Идти пришлось далеко.
Они то поднимались по лестницам, то ныряли вниз, в сырость подвалов. Стейшен был изрыт старыми тоннелями вдоль и поперек, как ствол высохшего дерева древоточцами. Галереи следовали за переходами, выкрошенные за десятки лет ступени вели в сумрак и снова выводили на свет, коридоры с низкими потолками внезапно превращались в огромные залы, где под сводами, попискивая и стеная, кружились летучие мыши.
Тиму подумалось, что Проводник ведет их к знахаркам окружными путями. Он перестал ориентироваться в самом начале пути и надеялся только на то, что Бегун не заразился от него топографическим идиотизмом. Как выбираться из этой паутины переходов на свежий воздух, Тим понятия не имел.
Знахарки располагались на платформе третьего нижнего уровня. Здесь было относительно сухо, пахло ржавчиной и сухими травами – это Книжник унюхал еще на подходе. Под высокими сводами станции запах заготовленной травы сменил острый аромат какого-то зелья: сильный, резкий, всепроникающий. От него у Тима зачесалось в носу и в глазах и стало горько во рту. Он не сразу узнал горечь, а потом сообразил – это сэйджбраш[10].
Источник обнаружился буквально на входе, в начале платформы. Знахарка – герла лет пятнадцати – сидела на корточках возле низкой разогретой печи, сделанной из железного ящика, и помешивала в кипящем котелке длинной деревянной ложкой. От раскаленных стенок ящика исходил ровный жар, воздух перед лицом целительницы дрожал. В первый момент Книжник едва не вздрогнул – в потоке горячего воздуха лицо знахарки «плыло», словно ее настиг Беспощадный.
Завидев Проводника, герла вскочила и согнулась в почтительном поклоне.
– Живи вечно, Проводник, – прогундосила она, вытирая рукавом красный сопливый нос. – Пусть забудет тебя Беспощадный!
– Живи вечно, Исцеляющая! – отозвался Проводник. – Живите вечно, сестры!
Судя по всему, знахарки не только лечили здесь больных, но здесь же дневали и ночевали, изредка выходя на поверхность – вдохнуть свежего воздуха. Их было немного: четверо девочек постарше Исцеляющей, уже вступивших в тот возраст, когда ими интересуется Беспощадный, и четверо девочек поменьше, едва разменявших десяток зим. Все вышли поздороваться, выказать свое уважение Проводнику. Видно было, что такие визиты были редкостью и большой честью для них. На широкой, чисто выметенной платформе разместились плиты, самодельные печи, на которых готовили снадобья, – дым от варева затягивало в тоннель, именно его и учуял Книжник на подходе. За пластиковой перегородкой, ближе к ящикам с травами и кореньями, стояла большая палатка из плотного брезента. Книжник с изумлением увидел на ней поблекший от времени, но все еще хорошо заметный крест. Значение этого знака Тим знал по книгам. В Стейшене младших проводников и механиков учили читать в обязательном порядке, так что о Красном Кресте тут вполне могли знать, а вот то, что армейская палатка так хорошо сохранилась, – это да, удивляло. Хотя стейшены торговали со всеми племенами, жившими возле Рейлы, и могли получать ништяки с военных складов, находившихся в тысяче миль отсюда.
Мир только казался примитивным и понятным, Книжник давно усвоил эту прописную истину. На самом деле все было устроено сложнее, чем думалось на первый взгляд. Шагнув впервые внутрь стен Вайсвилля, он понял, что его знания кажутся необычными и глубокими только там, где книги предназначались для растопки очагов. Умников все еще можно было найти во всех племенах, кроме Паркового. В них просто нигде, как и в Парке, не было необходимости.
– Мы пришли посмотреть на чужую, – пояснил Проводник. – Эти челы привели ее сюда и хотят узнать, все ли с ней в порядке. Проводишь?
Исцеляющая окинула Книжника и Бегуна неприятным пронизывающим взглядом, в котором дружелюбия было столько же, сколько тепла в зимней ночи, и сделала им знак следовать за собой. Никто не любит олдеров, подумал Книжник, зато все их боятся, и это хорошо!
В палатке было значительно теплее, чем снаружи. В углу у входа источала жар печка, сделанная из старой бочки, вторая, точно такая же, стояла у выхода из лазарета, закрывая проем потоком теплого воздуха. Внутри палатки стояли в количестве две полных руки прочно сколоченные деревянные помосты, на которых лежали нуждающиеся в помощи. Больных и раненых было немного – три чела и одна герла, посмотревшие на Тима и Бегуна с ужасом и неприязнью, да двое тинов, которые при виде вошедших олдеров попрятались под одеяла. Лазарет практически пустовал.
Здесь тоже висел плотный запах трав, но в нем присутствовал гнилой душок старой крови и болезней, хорошо знакомый Книжнику за время его путешествий. Скорбное место…
Он уже переступил порог, но что-то заставило его притормозить и отступить назад, под своды зала. Вполне возможно, что показалось, но…
Он прислушался: откуда-то доносился детский плач. Плакал не один ребенок – много. Где-то рядом, может, в другом тоннеле. Выше или ниже лазарета. Странно… Зачем собирать столько детей вместе? Столько плачущих бэбиков?
Тим как бы невзначай глянул вверх. Прямо над ним располагалась вентиляционная шахта – темный овальный провал в потолочной плите, в котором еще просматривались остатки сгнившей арматуры, – звуки явно шли оттуда. Книжник, превратившись в слух, осторожно шагнул в сторону. Тут плач уже не был слышен, зато на границе слышимости вдруг проявились чьи-то голоса и звуки шагов. Еще пол-ярда в сторону… И тишина. Странно.
Книжник, пригнув голову, шагнул за маленькой знахаркой в палатку, делая вид, что ничего не слышал и ничем не интересовался, – только тем, как все устроено в лазарете. А устроено все было очень и очень разумно, почти так, как в госпитале Вайсвилля, хотя конечно же примитивнее. Выскобленное добела дерево лежанок, стиранные подстилки, аккуратно залатанные одеяла и плотные валики, заменявшие подушки, – видно было, что чистоте здесь уделяют первостепенное внимание. Возле печек, разложенная на специальных решетках, сушилась порезанная на ленты ткань для повязок. Тут же в мятом тазу, стоящем на огне, кипела вода. В ней, несмотря на бурление пузырьков, Книжник рассмотрел несколько ножей, ножницы, какие-то иглы…
– Вот ваша герла, – сказала Исцеляющая, останавливаясь возле широкого деревянного ложа. – Спит. Я дала ей сонного отвара, чтобы унять боль. Но дала немного – не хочу навредить ребенку, когда она начнет его кормить…
Книжник шагнул к лежанке и натолкнулся на спину опередившего его Бегуна – он уже склонился над Сибиллой.
– Тот, кто ее резал, – мясник, – проворчала Исцеляющая. – А кто зашивал – криворукий. И что-то мне подсказывает, что это был один и тот же чел…
Книжник посмотрел на знахарку и поднял руку.
– Это был я…
Проводник посмотрел на него с недоумением.
– Ты же не знахарь! – неподдельно удивился он. – Откуда знал, что делать?
– Она умирала, – пояснил Книжник. – И я просто делал, что мог и как мог…
– И сделал, – Исцеляющая пожала плечами. – Ты спас жизнь, олдер. Две жизни – ее и бэбика. Тебе зачтется.
Она посмотрела на него доброжелательнее.
– Но руки у тебя кривые. Что сумела, я поправила. Если надо будет, она сможет родить. Наверное. Четырнадцать зим у нее на плече, время еще есть.
Проводник поморщился.
– Родить? Ты смотришь далеко, Исцеляющая. Слишком далеко. Родить она сможет, если не умрет в горячке до новой луны…
Исцеляющая потрогала жрице лоб, и та медленно открыла глаза, окатив стоящих возле лежанки мутным болезненным, но вполне осмысленным взглядом.
– У нее нет сильного жара, – сообщила знахарка. – Если не будет новых кровей или гноя там, где ее кромсал олдер, то она выживет. Крепкая.
– Как ты? – спросил Книжник, выглядывая из-за плеча Бегуна.
Сибилла с трудом разомкнула высохшие губы и издала звук, больше похожий на тявканье новорожденного вольфодога.
– Погоди, – сказала знахарка, подавая ей кружку с водой. – Давай я тебе помогу…
Она придержала жрицу за затылок, помогая сделать несколько глотков.
Книжник присмотрелся. Вода в кружке была непрозрачной, с явным коричневато-зеленым оттенком. Отвар. Он очень бы хотел узнать, отвар каких растений Исцеляющая дает Сибилле. Растения, как известно, умеют и лечить, и убивать, и превращать самого крутого чела в покорного идиота. Пыльца казза, например. При воспоминании о том, как его корежило с одного глубокого вдоха, Книжнику поплохело.
Он отогнал от себя дурные мысли.
Знахарка, конечно, была из чужого племени, но герлы с таким призванием чаще убивают по своему разумению, чем по приказу. А у Исцеляющей не было личных причин убивать жрицу. Во всяком случае Книжник надеялся, что не было. Да и взгляд, которым она встречала Проводника, не был восторженным или заискивающим, – с таким взглядом исполняют далеко не все приказы. Исцеляющая знала себе цену. Конечно же она не стояла на одной ступени с Проводником или Механиком в племенной иерархии, но и последней из стейшенов точно не являлась! И здесь были ее владения.
– Давай-ка я, – внезапно предложил знахарке Бегун и, не дожидаясь ответа, взял у нее из рук кружку и принялся поить жрицу сам.
Тим в первый момент не поверил своим глазам.