– Как я рада, что ты пришел. Если б Герман это знал, он был бы так счастлив, – и так далее, в том же духе. Все оплакивают Германа, а я по-прежнему не знаю, кто он такой – хотя я уверен, что если б знал, то страшно расстроился бы, что он мертв!
Похороны продолжались, и когда настало время подойти к гробу, я подошел. Я заглянул в первый гроб – там была мама Германа. Я заглянул во второй гроб – там был Герман, и, клянусь вам, я видел его впервые!
Настало время нести гроб, и я занял свое место. Я очень заботливо опустил Германа покоиться в могиле, потому что знал: он это оценит. Но я до сих пор понятия не имею, кто это был.
Много лет спустя я наконец набрался храбрости сообщить это моей знакомой.
– Помнишь те похороны, на которые я пошел, лет десять назад, Говарда…
– Германа, ты хочешь сказать.
– Ах, да – Германа. Знаешь, я не знаю, что это за Герман. Я даже не узнал его в гробу.
– Но, Ричард, вы с ним познакомились в Лос-Аламосе сразу после войны. Вы оба были моими добрыми друзьями, и мы много беседовали все вместе.
– Я по-прежнему не могу его вспомнить.
Несколько дней спустя она позвонила мне и сказала, что могло произойти: возможно, она познакомилась с Германом сразу после моего отъезда из Лос-Аламоса – и поэтому у нее как-то все перепуталось во времени, – но поскольку она с каждым из нас была так дружна, то подумала, что мы, должно быть, знали друг друга. И значит, ошиблась она, а не я (как чаще всего случается). А может, это просто была с ее стороны элементарная вежливость?
Фейнман – сексистская свинья!
Спустя несколько лет после того, как я прочитал курс лекций для начинающих в Калифорнийском технологическом институте (впоследствии они были изданы под названием «Фейнмановские лекции по физике»), мне пришло длинное письмо от группы феминисток. Меня обвиняли в женоненавистничестве из-за двух эпизодов: первый – обсуждение тонкостей определения скорости, где рассказывалось о женщине-водителе, которую остановил полицейский. Там приводится дискуссия о том, насколько быстро она ехала, и женщина-водитель у меня выдвигает серьезные возражения против того определения скорости, которое дает полицейский[11]. В письме говорилось, что я выставил женщину дурой.
Другая история, против которой они выступали, была рассказана великим астрономом Артуром Эддингтоном, который только что открыл, что звезды получают свою энергию из ядерной реакции по превращению водорода в гелий. Он вспоминал, как ночью после своего открытия сидел на скамейке с девушкой. Она сказала: «Взгляни, как чудесно сияют звезды!» На что он ответил: «Да, и в этот миг я единственный человек в мире, который знает, почему они сияют»[12]. Он описывал то самое удивительное одиночество, которое испытываешь, когда совершил открытие.
В письме говорилось, будто я утверждал, что женщина неспособна понять ядерные реакции.
Попытки ответить на их обвинения я счел бессмысленными, потому написал им коротенькое письмо: «Да отцепитесь вы от меня!»
Это, понятное дело, не особо подействовало. Пришло новое письмо: «Ваш ответ на наше письмо от 29 сентября нас не удовлетворяет…» – бла-бла-бла. В этом письме меня предупреждали, что если я не потребую от издателя исправить те фрагменты, против которых они возражают, то будут неприятности.
Письмо я проигнорировал и забыл о нем. Примерно год спустя Американская ассоциация преподавателей физики присудила мне премию за те книги, и меня попросили выступить с докладом на их конференции в Сан-Франциско. Моя сестра Джоан жила в Пало-Альто – в часе езды оттуда, – и я переночевал у нее, а утром мы вместе отправились на конференцию.
Приблизившись к лекционному залу, мы обнаружили, что там стоят люди и всем входящим вручают листовки. Мы с сестрой оба взяли по листовке и пробежали взглядом. Сверху было написано «ПРОТЕСТ». Затем приводились выдержки из писем, которые они мне посылали, и мой ответ (полностью). И завершалось все большими буквами: «ФЕЙНМАН – СЕКСИСТСКАЯ СВИНЬЯ!»
Джоан резко остановилась и помчалась назад.
– Как интересно, – сказала она демонстрантам. – Я хотела бы взять еще несколько!
Потом догнала меня и говорит:
– Ну и ну, Ричард, ты чего такого натворил?
Пока мы шли к залу, я рассказал ей, что произошло.
В зале, у самой кафедры, были две известные дамы из Американской ассоциации преподавателей физики. Одна – ответственная по проблемам женщин, а другая – Фей Айзенберг, профессор физики из Пенсильвании, моя знакомая. Они увидели, как я направляюсь к кафедре в сопровождении женщины с пачкой листовок, которая мне что-то говорит. Фей подошла к ней и сказала:
– А вы знаете, что у профессора Фейнмана есть сестра, которая благодаря ему стала физиком, и что у нее по физике ученая степень?
– Конечно, знаю, – сказала Джоан. – Эта сестра – я!
Фей и ее коллега объяснили мне, что протестующие – группа (возглавляемая, как это ни парадоксально, мужчиной), которая всегда срывала конференции в Беркли.
– Мы сядем по обе стороны от вас, чтобы продемонстрировать солидарность, а прямо перед вашим выступлением я встану и скажу что-нибудь, чтобы их успокоить, – сказала Фей.
Поскольку до меня должны были выступать еще несколько человек, у меня было время продумать свои слова. Я поблагодарил Фей, но отклонил ее предложение.
Как только я поднялся, чтобы начать выступление, с полдюжины протестующих промаршировали через лекционный зал и выстроились у самой сцены, подняв транспаранты и скандируя:
– Фейнман – сексистская свинья! Фейнман – сексистская свинья!
Я начал доклад с обращения к протестующим:
– Мне жаль, что мой короткий ответ на ваше письмо вынудил вас без надобности прийти сюда. Если говорить об улучшении положения женщин в физике, то тут есть более серьезные моменты, чем относительно тривиальные ошибки – если вам угодно их так назвать – в учебнике. Но быть может, в конце концов, это и хорошо, что вы пришли. Ведь женщины в физике действительно страдают от предубеждений и дискриминации, и ваше присутствие здесь должно напомнить нам об этих трудностях и о том, что их необходимо преодолеть.
Протестующие начали переглядываться. Их транспаранты стали медленно опускаться, словно паруса на затихающем ветру.
Я продолжил:
– Хотя Американская ассоциация преподавателей физики и вручила мне награду за преподавательскую деятельность, я, должен признаться, не знаю, как надо преподавать. И о преподавании мне сказать нечего. Вместо этого я хотел бы поговорить о том, что будет особенно интересно присутствующим в аудитории женщинам: я хотел бы поговорить о структуре протона.
Протестующие опустили транспаранты и удалились.
Устроители конференции сказали мне потом, что этот мужчина и его группа протеста никогда еще не сдавались так легко.
(Недавно я обнаружил расшифровку своей речи, и то, что я сказал вначале, звучит отнюдь не столь эффектно, как мне запомнилось. То, что мне запомнилось, было куда как распрекраснее того, что я сказал на самом деле!)
После моего выступления некоторые из протестующих подходили и донимали меня по поводу истории о женщине-водителе.
– Почему этим водителем должна была быть женщина? – говорили они. – Может, вы хотите сказать, что все женщины – плохие водители?
– Но ведь женщина выставляет полицейского дураком, – ответил я. – Почему вас не заботит полицейский?
– Так от полицейских больше и ждать нечего! – сказала одна из протестующих. – Все они свиньи!
– А он должен был бы вас заботить, – сказал я. – В той истории я совсем забыл упомянуть, что полицейский тоже был женщиной!
Я только что пожал ему руку, представляешь?
Несколько лет подряд университет Киото приглашал меня в Японию. Но каждый раз, когда я принимал приглашение, случалось так, что я заболевал и был не в состоянии туда лететь.
Летом 1986 года в Киото намечалась конференция, и университет снова меня пригласил. Я люблю Японию и очень хотел туда поехать, но, когда меня пригласили, испытал неловкость, потому что у меня не было доклада, с которым я мог бы выступить. Из университета ответили, что, если я выступлю с обзорным докладом, это будет нормально, но я сказал, что мне это не нравится. Тогда они сказали, что сочтут за честь, если соглашусь стать председателем на одном из заседаний конференции – это все, что от меня требуется. Итак, я наконец согласился.
Мне повезло, и на сей раз я не заболел[13]. Вот так мы с Гвинет полетели в Киото, и я председательствовал на одном из заседаний.
В обязанности председателя входит следить за тем, чтобы докладчики не превышали лимит отведенного им времени, отнимая его у других докладчиков. Председатель занимает такое почетное положение, что есть еще два сопредседателя, которые ему ассистируют. Мои сопредседатели сказали, что возьмут на себя представление докладчиков и будут сами напоминать им, когда пора остановиться.
Большую часть заседания все шло гладко, пока один докладчик – японец – не превысил лимит своего времени. Я смотрю на часы и обнаруживаю, что ему пора заканчивать. Оглядываюсь на сопредседателей и незаметно даю знак.
Они подходят ко мне и говорят: «Не беспокойтесь, мы за всем следим. Он говорит о Юкаве[14]. Все в порядке».
Вот так я был почетным председателем на одном заседании и, похоже, даже с этим толком не справился. И ради этого университет оплатил мне дорогу в Японию, взял на себя всю организацию моего путешествия, и все со мной были очень любезны.
Как-то днем мы говорили с нашим сопровождающим, который занимался организацией поездки. Он показывает нам карту железных дорог, и Гвинет видит посреди полуострова Исэ кривую линию с большим количеством станций – моря там поблизости нет, и вообще ничего поблизости нет. Она указывает пальцем на конечную станцию этой ветки и говорит: