Я вспомнил, что, когда был маленьким, видел подобный трюк в музее. Там была зубчатая рейка, которая двигалась назад и вперед абсолютно ровно, и при этом под ней находились некруглые, смешные зубчатые шестерни причудливой формы, поворачивающихся на валах, которые качались. Это выглядело невозможным, но работало, потому что шестеренки имели такую форму, при которой диаметры были всегда одни и те же.
Таким образом, цифры, предоставленные мне НАСА, не пригодились.
Все те выходные, как я и предвидел в письме домой, я постоянно получал бумаги из штаб-квартиры комиссии в Вашингтоне: «Проверить показатели температуры, проверить изображения, поверить то, проверить это…» – целый список. Но когда приходили указания, оказывалось, что бо́льшую часть я уже сделал.
Одна записка была связана с таинственным листиком бумаги. Есть данные, что в центре им. Кеннеди кто-то написал «гоним дальше», собирая один из твердотопливных ракетных ускорителей. Подобное словоупотребление вроде бы демонстрирует определенную неосмотрительность. Моя задача: найти этот листик бумаги.
Ну ладно, к тому времени я уже понимал, сколько в НАСА бумаг. Я был уверен: это трюк для того, чтобы я погряз в бумагах, а потому не стал этим заниматься.
Вместо этого я кое-что тайком искал.
Поговаривали, будто причина, по которой НАСА, несмотря на холод, попыталась осуществить запуск шаттла 28 января, состояла в том, что в тот вечер президент собирался обратиться к конгрессу. По этой теории, Белый дом состряпал все так, чтобы во время обращения президента к конгрессу учительница миссис Мак-Олифф говорила с президентом и конгрессом из космоса. Это должно было быть просто потрясающе – президент сказал бы: «Привет! Как вы?» А она ответила бы: «Прекрасно», – что-то очень эффектное.
У этой фигуры все диаметры равной длины – но при этом очевидно, что она не круглая!
Поскольку все звучало логично, я начал с того, что допустил: да, это очень даже возможно. Но имелись ли какие-то подтверждения? Я не знал, как такое расследовать. Я мог только размышлять: пробиться к президенту очень сложно; точно так же я не могу позвонить астронавту и поговорить с ней – если она в космосе. Следовательно, посылать сигналы с шаттла к президенту, пока он говорит с конгрессом, дело наверняка непростое.
Чтобы выяснить, не намеревался ли кто-то это сделать, я отправился на самый низкий уровень и стал задавать простым исполнителям кое-какие технические вопросы.
Они показали мне антенны, рассказали о частотах, продемонстрировали большую радиосистему и компьютерную систему; все, как они это делают.
Я спросил:
– Если бы вам надо было передать сообщение куда-то еще – скажем, в Маршалл, – как бы вы это сделали?
– Мы лишь передающая релейная станция, – сказали они. – Все автоматически отправляется в Хьюстон и транслируется оттуда. Здесь у нас нет никакой трансляции.
Итак, никаких подтверждений я не нашел – по крайней мере в Кеннеди. Но парни, работавшие там, отнеслись ко мне так хорошо, и все было настолько замечательно, что я почувствовал себя неуютно. Я не люблю заниматься надувательством. А то, чем я занимался, было немного подло. Тем не менее я подумал, что, когда попаду в Хьюстон, мне лучше проделать то же самое.
В понедельник во Флориду прибыл мистер Хотц, чтобы поработать вместе со мной. (Позже он мне сказал, что его прислали с определенными инструкциями: смотреть, что я делаю, и удерживать меня от «сумасбродств».) Мистер Хотц привез список того, что нужно изучать. «Там много всего в этом списке, – сказал он, – так что я буду рад разделить с вами работу». Некоторые вещи, по его словам, было проще сделать ему, а остальное я уже сделал – кроме того листика бумаги, на котором было написано «гоним дальше». Мистер Хотц намекал, что этот листик мог быть вырван из ежедневника кого-то на сборке твердотопливного ускорителя. Это никак не могло стать для меня ключом; я просто не собирался этим заниматься. Вместо этого я отправился к мистеру Ламберту, который сказал, что хочет со мной поговорить.
Мистер Ламберт был важной персоной: он отвечал за сборку твердотопливных ускорителей. Он хотел рассказать мне о каких-то своих проблемах. «Раньше рабочие были более дисциплинированными, – объяснил он, – но сейчас все изменилось». Он привел пару примеров.
Первый инцидент был связан с разборкой твердотопливных ускорителей после того, как их достали из моря. Секции ракеты скреплены с помощью 180 штифтов – каждый в диаметре примерно полтора дюйма и около двух дюймов в длину, – и эти штифты по всей окружности.
Существовала некая процедура разборки ракеты на секции, при которой предполагалось, что рабочие должны растянуть ракету до определенного предела. Рабочие же следили только за величиной прикладываемой силы – около 11 000 фунтов. Такой метод был лучше с точки зрения физики, так как идея тут – снять нагрузку со штифтов.
Однажды динамометр оказался неисправным. Рабочие все увеличивали и увеличивали силу, недоумевая, почему им не удается достичь 11 000 фунтов, и тут вдруг один штифт сломался.
Мистер Ламберт объявил рабочим выговор за то, что они не следовали инструкциям. Это напомнило мне, как я когда-то пытался вводить усовершенствования в отеле моей тети: мой способ делать что-то – лучше, чем обычный, но потом случается небольшая авария…[51]
Вторая история, которую мне рассказал мистер Ламберт, была связана со сборкой секций ракеты. Обычная процедура состояла в том, чтобы ставить одну секцию на верхушку другой и подгонять верхнюю секцию к нижней.
Если требуется чуть-чуть подправить форму секции, то по инструкции секцию сначала надо поднять краном и оставить на несколько дней в подвешенном состоянии. Немудреная процедура.
Если после применения метода подвешивания секция по-прежнему оставалась не такой круглой в сечении, как надо, то тогда применяли «круглильный станок» – стержень с гидравлическим прессом на одном конце и гайкой на другом – и увеличивали давление.
Мистер Ламберт сказал мне, что давление не должно превышать 1200 фунтов на квадратный дюйм. Однажды при давлении 1200 фунтов на квадратный дюйм секция все еще не приобрела нужную форму, поэтому рабочие взяли гаечный ключ и начали закручивать гайку на другом конце. И когда у них наконец получилась достаточно круглая секция, то оказалось, что давление достигло 1350 фунтов на квадратный дюйм. «Это еще один пример того, что у рабочих нет дисциплины», – сказал мистер Ламберт.
Я в любом случае хотел поговорить с рабочими по сборке (я люблю такие вещи), поэтому условился о встрече с ними на следующий день в 2.30.
В 2.30 я вхожу в комнату, там длинный стол, за ним сидят человек тридцать – сорок, вид у них мрачный и очень серьезный – они готовы к разговору с членом комиссии.
Я пришел в ужас. Я не осознавал своей ужасающей власти. Я видел, что они обеспокоены. Им, должно быть, сказали, что я расследую ошибки, которые они совершили!
Поэтому я сразу сказал:
– Мне нечем было заняться, вот я и надумал прийти сюда и поболтать с парнями, которые собирают ракеты. Я не хочу, чтобы все прекращали свою работу только потому, что мне хочется кое-что узнать просто из любопытства; я просто хотел поговорить с рабочими…
Большинство встали и ушли. Остались всего шесть или семь парней – команда, которая действительно собирала ракету, их мастер и какой-то начальник, повыше рангом в этой системе.
Вот и ладно, но эти парни все еще были немного напуганы. Они на самом деле не хотели открытости. Первое, что я надумал сказать, было:
– У меня такой вопрос: когда вы измеряете три диаметра и все диаметры совпадают, значит ли это, что секции ракеты хорошо подогнаны? Сдается мне, что может быть и такое: с одной стороны будут выступающие участки, а прямо напротив окажутся ровные, так что три диаметра будут совпадать, но секции при этом не подойдут друг к другу.
– Да, да! – говорят они. – Мы получаем такие вздутия. Мы называем их соска́ми.
Единственная женщина сказала:
– Я тут ни при чем! – И все засмеялись.
– Мы все время получаем такие соски́, – продолжили они. – Мы пытались рассказать об этом контролеру, но это ни к чему не приводит!
Мы обговаривали именно детали, а такое творит чудеса. Я задавал вопросы на основании того, что теоретически могло произойти, но для них это выглядело так, будто я просто славный малый, который знает их технические проблемы. Они очень быстро разговорились и поделились со мной множеством разного рода идей, какие улучшения они могли бы сделать.
Например, при работе круглильного станка стержень надо проводить через отверстия, которые находятся точно друг напротив друга. Всего отверстий 180, и рабочие должны убедиться, что другой конец стержня проходит через дырку, отстоящую на 90 выходных отверстий. Сейчас получается так, что приходится забираться в неудобное место, чтобы сосчитать отверстия. Это очень медленно и очень трудно.
Они думали, что сильно бы помогло, если нанести краской четыре метки, через каждые 90 градусов, еще на заводе. Тогда им пришлось бы отсчитывать только 22 отверстия до ближайшей метки. Например, если они проталкивают стержень через отверстие, которое находится в девяти отверстиях по часовой стрелке от метки, тогда другой конец стержня пройдет через отверстие, расположенное в девяти отверстиях по часовой стрелке от противоположной метки.
Бригадир, мистер Фичтел, сказал, что он написал докладную записку с этим предложением вышестоящим лицам два года назад, но ничего так и не изменилось. Когда он спросил почему, ему сказали, что это будет слишком дорого.
– Слишком дорого нарисовать четыре маленьких линии? – недоверчиво переспросил я.
Все засмеялись.
– Дело не в краске, а в работе с документами, – сказал мистер Фичтел. – Им пришлось бы переработать все руководства.
У рабочих по сборке были и другие наблюдения и предложения. Их беспокоило и то, что если две секции ракеты поцарапаются при сборке, то металлические опилки могут попасть в резиновые изоля