А если мы и прерывали это занятие, то для того, чтобы обсудить оформление и цвет обложки. И после каждого обсуждения нас просили голосовать. Я считал наиболее эффективным голосовать за тот же цвет, который мы выбрали на прошлом заседании, но оказывалось, что я всегда в меньшинстве! В итоге мы выбрали красный. (Был напечатан в синей.)
Как-то я заговорил с Салли Райд о чем-то, что я упоминал в своем отчете о двигателях, но, судя по всему, она об этом не знала. Я сказал:
– Разве вы не видели мой отчет?
Она говорит:
– Нет, я не получала копию.
Я направляюсь в кабинет Кила и говорю:
– Салли мне сказала, что она не получала экземпляр моего отчета.
Он вроде как удивлен и, обращаясь к секретарю, говорит:
– Сделайте, пожалуйста, копию отчета доктора Фейнмана для доктора Райд.
Потом я обнаружил, что и мистер Эчесон тоже не видел моего отчета.
– Сделайте копию и отдайте ее мистеру Эчесону.
Наконец-то до меня дошло, и я сказал:
– Доктор Кил, не думаю, что мой отчет хоть кто-то видел.
Тогда он говорит своему секретарю:
– Сделайте, пожалуйста, копии для всех членов комиссии и раздайте им.
Тогда я сказал ему:
– Я ценю то, какую большую работу вы ведете, ведь трудно держать все в голове. Но мне казалось, вы упоминали, что показали всем мой отчет?
Он говорит:
– А, да, я имел в виду всему персоналу.
Позднее я выяснил из разговоров со здешним персоналом, что они тоже не видели моего отчета.
Когда остальные члены комиссии наконец увидели мой отчет, большинство из них сочли, что он очень хорош и должен быть где-то в отчете комиссии.
При такой поддержке я то и дело поднимал вопрос о своем отчете.
– Мне бы хотелось устроить заседание, чтобы обсудить, что нам с ним делать, – повторял я.
– Мы устроим заседание где-то на той неделе, – следовал стандартный ответ. (Мы были слишком заняты корректурой и голосованием по поводу цвета обложки.)
Постепенно я осознал, что в том виде, как он был написан, мой отчет требует большой правки – и мы не уложимся в сроки. Потом кто-то предложил, что мой отчет может пойти как приложение. Таким образом его не потребуется подгонять подо что-либо другое.
Но некоторые члены комиссии были твердо убеждены, что мой отчет должен каким-то образом пойти в основном докладе: «Приложения выйдут только через несколько месяцев, поэтому, если ваш отчет выйдет в качестве приложения, его никто не будет читать», – сказали они.
Однако я подумал пойти на компромисс – пусть выходит как приложение.
Но теперь возникла новая проблема: мой отчет, который я написал дома на своем текстовом процессоре, нужно конвертировать из формата IBM в большую систему документации, которую использовала комиссия. Это можно было сделать с помощью оптического сканирующего прибора.
Оказалось не так-то просто найти человека, который за это возьмется. Но и когда нашли, возникли какие-то задержки. Когда я спросил, что случилось, парень сказал, что не может найти копию, которую я ему дал. Так что мне пришлось дать ему другую копию.
Через несколько дней я закончил писать отчет по авиакосмической электронике и решил объединить его со своим отчетом по двигателям. Я взял отчет по электронике, принес его тому парню и сказал:
– Я хочу объединить этот отчет с предыдущим.
Потом мне по каким-то причинам понадобилось посмотреть копию своего нового отчета, но парень дал мне старую копию, до того как была добавлена электроника.
– А новый, с электроникой? – спросил я.
– Я не могу его найти, – и т. д.
Я не помню всех подробностей, но, кажется, он всегда был либо потерян, либо в полуготовности. Это вполне могли быть какие-то ошибки, только их было чересчур много. Пришлось чуть ли не сражаться за то, чтобы он появился на свет.
Потом, в последнюю пару дней, когда основной отчет уже был готов к отправке в печать, доктор Кил захотел, чтобы мой отчет тоже был поправлен, несмотря на то что он идет в качестве приложения. Поэтому я отнес его к штатному редактору, способному человеку по фамилии Хансен, и он подправил мой отчет, не изменяя смысла. Потом его вернули в машину как «Версию № 23» – он корректировался и корректировался много раз.
(Кстати всего имелось 23 варианта. Было замечено, что компьютеры, которые должны бы увеличить скорость наших действий, не увеличили скорость, с которой мы писали отчеты: обычно мы делали только три варианта – потому что их так тяжело печатать, – теперь же мы делаем 23 варианта!)
На следующий день я увидел, что Кил работает над моим отчетом: он обводил целые разделы в круг и рисовал в каждом круге X, таким образом выкидывая из отчета разнообразные мысли.
Он сказал:
– Эта часть не пойдет, потому что здесь более или менее говорится о том, что мы сказали в основном отчете.
Я попытался объяснить, что гораздо проще проследить за логикой, когда все идеи собраны вместе, а не тогда, когда все распределено по маленьким кусочкам по всему основному отчету.
– В конце концов, – сказал я, – это пойдет всего лишь как приложение. Так что какая разница, если там будет немного повторов.
Доктор Кил вернул кое-что обратно, когда я его об этом просил, но там все равно оставалось так много пропусков, что мой отчет не имел ничего общего с тем, чем был раньше.
Десятая рекомендация
Как-то в мае на одном из последних наших заседаний мы наконец удосужились составить список возможных рекомендаций. Допустим, кто-то говорит:
– Может, нам бы следовало, в частности, обсудить учреждение совета безопасности.
– Хорошо, мы это внесем.
Я думаю: «Наконец-то! У нас все-таки намечается обсуждение!»
Но тут обнаруживается, что это просто преобразуется в рекомендации: чтобы был совет безопасности, чтобы было то, чтобы было это. Обсуждали только, какая рекомендация должна стоять первой, какая второй и так далее.
Я хотел обсудить еще множество всяких вещей. Например, что касается совета безопасности, можно бы спросить: «А не добавит ли такая комиссия только еще один пласт к уже и без того чрезмерной бюрократии?»
Советы безопасности создавались и раньше. В 1967 году после аварии с «Аполлоном» комиссия по расследованию в свое время выдумала специальную группу по безопасности. Какое-то время она функционировала, но долго не протянула.
Мы не обсуждали, почему предыдущие советы по безопасности уже неэффективны; мы лишь пополнили количество этих самых советов и назвали их «Независимая комиссия по контролю конструкций твердотопливных ракетных двигателей», «Консультативная группа по безопасности транспортной системы шаттл» и «Служба безопасности, надежности и обеспечения качества». Мы решали, кто будет курировать каждый совет по безопасности, но не обсуждали при этом, какова вероятность, что созданные нашей комиссией советы будут работать лучше других, – или, может, нам стоит как-то отладить уже существующие советы, чтобы те заработали, или же они не нужны вообще.
Я не столь уж уверен во множестве вещей, как все остальные. Многое ведь надо хоть чуточку обдумать, а вот как раз совместным обдумыванием мы и не занимались в должной мере. В важных делах быстрые решения не очень-то хороши – а при той скорости, с которой мы двигались, мы неизбежно должны были выдать какое-то количество непрактичных рекомендаций.
Закончив перестановку в списке возможных рекомендаций, мы немного их подправили, а потом голосовали «да» или «нет». Это был странный метод, к такому я не привык. На самом деле у меня возникло ощущение, что на нас оказывается давление, что все уже каким-то образом решено и мы этим не вполне управляем.
Как бы то ни было, на последнем нашем заседании мы пришли к согласию по девяти рекомендациям. Многие члены комиссии после того заседания уехали домой, но я собирался в Нью-Йорк на несколько дней позже, а потому остался в Вашингтоне.
На следующий день я случайно оказался в офисе мистера Роджерса вместе с Нилом Армстронгом и еще одним членом комиссии, как раз когда Роджерс сказал: «Я подумал, что нам нужна десятая рекомендация. Все в нашем отчете настолько негативно, что мне кажется, это надо сбалансировать, добавить в конце что-нибудь позитивное».
Он показывает мне лист бумаги. Там написано:
Комиссия настоятельно рекомендует, чтобы НАСА продолжала получать поддержку администрации и народа. Это агентство представляет собой национальный ресурс и играет решающую роль в дальнейшем исследовании и освоении космоса. НАСА – это также символ национальной гордости и технологического превосходства. Комиссия рукоплещет выдающимся достижениям НАСА в прошлом и предвосхищает новые значительные достижения в будущем. Полученные данные и рекомендации, представленные в этом отчете, предназначены способствовать дальнейшим успехам НАСА, которых нация ожидает и требует, ибо приближается XXI век.
За четыре месяца нашей работы в комиссии мы никогда не обсуждали подобного рода политические вопросы, поэтому мне казалось, что нет никакой причины вставлять это в отчет. И хотя я не хочу сказать, что не согласен с этим, но также не очевидно, что это правда.
Я сказал:
– На мой взгляд, эта десятая рекомендация неуместна.
По-моему, я слышал, как Армстронг заметил:
– Что ж, если кто-то не за это, то полагаю, эту рекомендацию вставлять не нужно.
Но Роджерс продолжал меня обрабатывать. Мы немного попрепирались, а потом я должен быть лететь в Нью-Йорк.
В самолете я обдумывал вопрос с десятой рекомендацией. Я хотел тщательно изложить свои аргументы на бумаге, поэтому, добравшись до своего отеля в Нью-Йорке, написал мистеру Роджерсу письмо, в конце которого добавил: «Эта рекомендация напоминает мне смотр готовности полета, проводимый НАСА: есть несколько серьезных проблем, но не беда – продолжайте летать!»
Была суббота, и мне хотелось, чтобы мистер Роджерс прочитал мое письмо до понедельника. Поэтому я позвонил его секретарю – все работали по семь дней в неделю, чтобы вовремя подготовить отчет, – и сказал: