Вот это и есть моя теория: из-за того, что преувеличение верхов не согласовывалось с реальностью внизу, передача информации замедлялась и в конечном счете оказалась заблокирована. Вот каким образом стало возможным, что те, кто наверху, не знали.
Есть и другая возможность – они знали и только говорили, что не знают.
Я искал предыдущего директора НАСА – сейчас я не помню его имени, – который возглавляет какую-то компанию в Калифорнии. Я подумал, что поговорю с ним, когда буду дома во время одного из коротких перерывов, и скажу ему: «Все они говорят, что не знают. В этом есть смысл? Каким образом можно было бы в этом разобраться?»
Он так и не ответил ни на один из моих звонков. Быть может, он не хотел разговаривать с членом комиссии, который расследует поведение вышестоящих; быть может, с него уже хватило НАСА и он не желал в это впутываться. А я и без того был очень занят, и потому не настаивал.
Осталось множество разных вопросов, которые мы не расследовали. Один из них был связан с тайной мистера Беггса, бывшего директора НАСА, которого сняли с поста в результате расследования, не имевшего никакого отношения к шаттлу; его заменил Грэм незадолго до катастрофы. Тем не менее оказалось, что Беггс каждый день приходил в свой старый кабинет. К нему заглядывали люди, хотя с Грэмом он никогда не разговаривал. Чем он занимался? Быть может, существовала какая-то деятельность, которой он по-прежнему руководил?
Время от времени я пытался заинтересовать мистера Роджерса такими подозрительными моментами. Я говорил: «В нашей комиссии есть юристы, есть руководители компаний, у нас есть превосходные специалисты по широкому кругу вопросов. У нас есть люди, которые знают, как получить ответы, когда кто-то не хочет чего-то говорить. Я не знаю, как это сделать. Если мне говорят, что вероятность выхода из строя 1 к 105, я знаю, что этот человек порет чушь, – но я не знаю, что естественно в бюрократической системе. Мы должны были собрать больших шишек вместе и задавать им вопросы: и точно так же, как мы расспрашивали менеджеров второго уровня вроде мистера Маллоя, мы должны расспросить и первый уровень».
Он отвечал: «Ну, думаю, да».
Позже мистер Роджерс рассказал мне, что написал письмо каждому из важных персон, но те ответили, что им абсолютно нечего нам сказать.
Был еще и вопрос давления со стороны Белого дома.
Идея отправить в космос учителя как символ приверженности нации к образованию исходила от президента. Он выдвинул ее год назад в обращении «О положении в стране». Теперь, год спустя, вновь приближалось время ежегодной речи «О положении в стране». Было бы самое оно – учитель в космосе говорит с президентом и конгрессом. Косвенное доказательство было очень сильным.
Я переговорил на этот счет со многим людьми и услышал разные мнения, но в итоге сделал вывод, что давления Белого дома не было.
Прежде всего, человек, который вынудил «Тиокол» изменить свою позицию, мистер Маллой, был менеджером второго уровня. Заранее никто не мог предвидеть, что может помешать запуску. Если представить, что Маллою сказали: «Обеспечьте, чтобы шаттл полетел завтра, потому что этого хочет президент», – то придется представить и то, что это должны были сказать всем остальным на его уровне, – а на его уровне множество людей. А если сообщать такому количество людей – то утечка произойдет обязательно. Значит, такое оказание давления довольно неправдоподобно.
К тому времени, когда работа комиссии завершилась, я гораздо лучше понял, как все функционирует в Вашингтоне и в НАСА. Наблюдая за их деятельностью, я сделал вывод, что люди, работающие в большой системе, такой как НАСА, знают, что нужно делать, и без того, чтобы им это говорили.
И так уже было сильное давление, чтобы шаттл продолжал летать. У НАСА имелся график полетов, который старались соблюдать просто для того, чтобы показать возможности НАСА – не важно, намерен ли президент выступать с речью в этот вечер или нет. Я не верю, чтобы со стороны Белого дома имели место какие-то непосредственные действия или особые усилия. Этого вовсе и не требовалось – поэтому я не верю, что это делалось.
Я мог бы привести вот какую аналогию. Всем вам известны знаки, которые иногда можно увидеть в задних окнах автомобиля, – маленькие желтые ромбы, которые сообщают: «РЕБЕНОК НА БОРТУ» и тому подобное? Вам не нужно говорить мне, что в машине ребенок: я и так собираюсь ехать осторожно! Что я должен сделать, увидев это «ребенок на борту»: вести себя как-то иначе? Как будто я вдруг сразу поеду осторожнее и не врежусь в машину с ребенком, если я в любом случае стараюсь не врезаться!
Так и НАСА пыталась запустить шаттл в любом случае: не нужно сообщать, что там ребенок на борту, или что там учитель на борту, или что президенту важно, чтобы полетел этот шаттл.
Теперь, когда я обсудил с некоторыми людьми свои впечатления от работы в комиссии, я думаю, что начал понимать кое-какие вещи, которые прежде так хорошо не понимал. Одна из них связана с тем, что я сказал доктору Килу и что его так сильно расстроило. Недавно я поговорил с человеком, который провел в Вашингтоне очень много времени, и я задал ему один вопрос (если бы он не воспринял этот вопрос правильно, то мог бы счесть его смертельным оскорблением). Я хотел бы прояснить этот вопрос, поскольку, как мне кажется, имелась реальная возможность, что именно это я и сказал доктору Килу.
Единственный известный мне путь к достижению реального успеха в науке – той области, которая мне знакома, – это очень тщательно описывать события, безотносительно того, какими они должны быть по вашему ощущению. Если у вас есть теория, то вы должны попытаться в равной степени объяснить ее положительные и отрицательные аспекты. В науке постигаешь своего рода стандарт цельности и честности.
В других областях – к примеру, в бизнесе – это не так. Скажем, почти всякая реклама, которую вы видите, совершенно явно предназначена для того, чтобы так или иначе одурачить покупателя: то, что вам читать не следует, набрано мелким шрифтом; утверждения сформулированы невразумительно. Каждому очевидно, что продукт не представляют по-научному и сбалансированно. Следовательно, в торговом бизнесе мы наблюдаем отсутствие всестороннего подхода.
Моему отцу были присущи дух и непредвзятость ученого, однако он был торговцем. Помнится, я как-то задал ему такой вопрос: «Как цельная натура может быть торговцем?»
Он ответил: «Честно говоря, многие торговцы хитрят в бизнесе – им кажется, что так легче продавать. Но я пытался обходиться без этого двуличия и нахожу, что такое поведение имеет свои преимущества. Но на самом деле я и не сумел бы торговать по-другому. Если покупатель вообще думает, то он поймет, что с другим продавцом у него был неудачный опыт, тогда как с вами ничего такого не было. Вот так в конце концов некоторые покупатели остаются с тобой надолго и ценят это».
Мой отец не был крупным, преуспевающим, знаменитым торговцем; он работал менеджером по продажам в не очень большой компании форменной одежды. Он был вполне преуспевающим, но не чрезмерно.
Когда я вижу конгрессмена, который высказывает свое мнение или что-то в этом роде, я всегда задаюсь вопросом, действительно ли это его настоящее мнение или же это мнение, предназначенное для того, чтобы победить на выборах. Судя по всему, это главная проблема для политиков. Поэтому мне зачастую бывает интересно: а какое, собственно, отношение прямота имеет к работе в правительстве?
Доктор Кил же начал с того, что сказал мне, что имеет степень по физике. Я всю жизнь считаю, что каждый физик наделен прямодушием – возможно, я наивен, – так что я, должно быть, задал ему вопрос, над которым часто размышляю: «Как недвуличный человек может работать в Вашингтоне?»
Этот вопрос очень легко истолковать превратно: «Поскольку вы работаете в Вашингтоне, вы не можете не быть двуличным!»
И еще один момент, который я теперь лучше понимаю, – это откуда возникла идея о воздействии холода на изоляционные кольца. Ведь это генерал Кутина позвонил мне и сказал: «Я возился со своим карбюратором и подумал: каким образом холод влияет на кольца?»
Ну вот, выяснилось, что кто-то из насовских астронавтов сказал ему, что имеется информация, где-то в работах НАСА, что кольца полностью утрачивают свою упругость при низких температурах – а в НАСА не говорили об этом ни слова.
Но генерала Кутину беспокоила карьера этого астронавта, так что, пока генерал возился с карбюратором своей машины, он на самом деле размышлял над вопросом: «Как бы мне подать эту информацию и не подставить моего друга-астронавта?» Он нашел решение – озадачить профессора, и план сработал блестяще.
Приложение Ф: Личные наблюдения по поводу надежности шаттла
Введение
Оказалось, что существует колоссальная разница во мнениях относительно вероятности катастрофы с потерей шаттла и человеческих жизней[59]. Диапазон оценок приблизительно от 1 к 100 до 1 к 100 000. Более высокие цифры исходят от инженеров по эксплуатации шаттла, а минимальные – от менеджеров. Так каковы же причины и следствия такого отсутствия согласия? Если учесть, что вероятность 1 к 100 000 означает, что можно запускать шаттл каждый день 300 лет подряд в расчете, что потеряют только один шаттл, то стоит спросить: «В чем же причина фантастической веры руководства в эту конструкцию?»
Мы также выявили, что сертификационные критерии, применяемые при экспертизах готовности к полету, часто претерпевают постепенные изменения в сторону уменьшения строгости этих критериев. То, что раньше при запусках была та же самая степень риска, и это не приводило к аварии, часто дается в качестве аргумента, что и теперь безопасность должным образом обеспечена при тех же условиях. Поэтому и недостатки принимаются снова и снова – иногда без достаточно серьезной попытки их устранить, и эти недостатки так и остаются, и полет из-за этого иногда не откладывают.