– О! – Хезер не в силах сдержать восхищения при виде платья. – На вас оно смотрится просто сногсшибательно! Пойдемте. Я хочу, чтобы вы посмотрели на себя в большое зеркало.
Она выводит меня в холл, где на небольшом возвышении установлено сразу три зеркала в полный рост, образующие полукруг.
– Поднимитесь на подиум. Так вы сможете увидеть себя даже сзади.
Я послушно делаю то, что мне велят, начинаю крутиться перед зеркалами и разглядывать себя со всех углов. Надо признать, платье действительно очень хорошее. Ткань легкая и мягкая. Цвет словно специально подобран к моим глазам. И вещь прекрасно облегает фигуру. Но все равно мне трудно понять, что приводит Хезер в состояние столь бурного восторга.
У нас за спиной раздается звук шагов, и в примерочную со смехом врываются четыре девушки.
– Обалдеть, Лэйси! – восклицает одна из них. – Эта юбка так тебе пойдет. Тревор втюрится в тебя по уши немедленно, как только ты появишься в ней сегодня вечером на дискотеке.
Я смотрю на девушку, держащую в руке вешалку с юбкой – это и есть Лэйси, как я понимаю, – и мы на мгновение встречаемся взглядами. Она улыбается мне, не разжимая губ, прежде чем вместе с подружками скрыться за дверью одной из кабинок.
– Ты просто обязана ее купить, – доносится голос другой девушки. – Она будет отлично сочетаться с тем белым поясом, что ты отхватила на прошлой неделе.
Я продолжаю вслушиваться в их разговор, а Хезер снова заводит меня в нашу кабинку и помогает снять платье.
– Судя по всему, они примерно вашего возраста, – замечает она, подавая мне для примерки следующую вещь. – Не хотите с ними пообщаться? Может, вам интересно узнать их мнение о нашем вкусе?
Я просовываю руки в рукава и качаю головой. Мне трудно представить, о чем я смогу разговаривать с этими девочками. Кажется мы совершенно разные. Я больна амнезией и люблю все считать, а их, по всей видимости, волнует только то, помогут ли Лэйси новые пояс и юбка окончательно покорить некоего Тревора.
К тому же, заметив их возбуждение при примерке одежды, я начинаю думать, что скука, которую навевает на меня это занятие, – это ненормально. Интересно, нравилось ли мне в прошлом ходить по магазинам, как им? До того как моя прежняя жизнь превратилась в огромный черный провал, а мне не осталось ничего, кроме медальона, загадочной записки и непроходимой стены из великого множества вопросов, на которые нет ответов…
Но почему-то я все же сомневаюсь, что мне это нравилось.
Как я начинаю подозревать, моя собственная жизнь вообще никогда не вписывалась в рамки общепринятых норм.
– Это платье тоже выглядит прекрасно, – замечает между тем Хезер. – Добавим его в наш список.
Я стаскиваю его через голову и подаю ей.
Раздается легкий стук в дверь.
– Как там у вас дела? – спрашивает Ирина.
Хезер быстро просматривает отобранные нами вещи.
– Мы почти закончили.
Она снова поднимает фиолетовое платье, чтобы я могла его рассмотреть.
– Мне бы очень хотелось, чтобы вы надели его прямо сейчас. Вы в нем такая красавица!
– Тогда снимите ценник и передайте мне, чтобы я смогла пробить его через кассу, – предлагает Ирина из-за двери.
– Прекрасно! – Хезер отрывает ценник с платья, оставляя сам наряд на мне, а потом собирает в охапку наши остальные покупки. – Я быстро подберу еще кое-какие мелочи, а потом буду ждать у кассы.
– Хорошо.
Она выходит из кабинки, и я остаюсь один на один со своим отражением.
Лэйси и компания со смехом удаляются спустя еще пару минут, и в примерочной воцаряется тишина. Я смотрю на девушку в зеркале, которая стоит в одном нижнем белье. Всматриваюсь в ее гладкую медвяного оттенка кожу, в длинные и стройные ноги, в отливающие блеском светло-русые волосы, в фиалковые глаза. Но вопреки всему произошедшему, несмотря на все мои усилия, передо мной все еще незнакомка, которую я надеюсь однажды узнать получше.
Хезер сказала, что я красива. Медсестры в больнице твердили, что я хорошенькая. Даже Ирина успела отметить, что я красавица, когда провожала нас в примерочную. Но сама я не вижу этого.
Я не знаю, что такое быть красивой.
И мне вдруг становится любопытно, считает ли меня красивой и тот парень, которого я встретила у супермаркета.
Точка у меня над переносицей начинает постепенно нагреваться. Так же, как это происходило, когда он возник рядом со мной на той автостоянке. Я сразу же стараюсь отогнать от себя подобные мысли, чувствуя стыд, что вообще могла об этом подумать.
И тут до меня через тонкую дверь доносится голос Ирины. Она шепчет, но я слышу каждое слово.
– Да. Это она. Клянусь тебе, это она! – говорит Ирина. – У нее те же глаза, похожие на фиалки. Эта та самая девушка. Ее показывали в новостях. Выжившая в авиакатастрофе. Она покупает у нас одежду.
Все мое тело буквально пронизывает холод, я распахиваю дверь и вижу, что она говорит по сотовому телефону.
– Пожалуйста, не делайте этого, – умоляющим тоном прошу я. – Не говорите никому, что я здесь. Мне больше не выдержать репортерского цирка. Я не хочу снова пройти через это.
У Ирины отвисает челюсть, и телефон вываливается из ее руки. Она успевает поймать его в последний момент, снова прикладывает к уху и говорит:
– Я скоро тебе перезвоню.
А потом быстро прячет трубку в карман.
– Я п-прошу простить м-меня, – произносит она, чуть заикаясь от испуга. – Но я всего лишь разговаривала с сестрой. Она никому ничего не скажет. Просто в наш магазин никогда прежде не заходили знаменитости!
– Я вовсе не знаменитость. Я девушка, которая старается разобраться, кто она такая и откуда.
Это правда.
Говорить правду приятно.
Ирина охотно кивает в ответ и делает жест, который как бы объединяет нас с ней.
– Тогда это должно быть важно для вас, верно?
– Что именно?
– Тот факт, что вы говорите по-русски, разумеется. И так свободно! Ни малейшего иностранного акцента!
Я бессмысленно моргаю глазами.
– Что вы такое несете? Как… – Но еще не успев закончить, я снова слышу их. Слова. Незнакомые слова, странно звучащие для моего уха. Это не португальский язык. И, уж конечно, не английский.
– Об этом ничего не сообщали в новостях. – Теперь я отчетливо слышу, что она тоже говорит на этом языке.
На русском.
Я говорю по-русски.
В придачу ко всему остальному.
– Вероятно, здесь какая-то ошибка, – вопреки логике бросаю я по-английски и снова скрываюсь в своей кабинке. Закрыв дверь, я запираю защелку, падаю на скамеечку и обхватываю голову руками.
Я не плакала с того дня, как Кияна в больничной палате впервые показала мне мое лицо, но сейчас не в силах сдержаться. Слезы льются сами по себе, и мне их не укротить. Они ручьями струятся по щекам. Я хлюпаю носом и пытаюсь утереть щеки, но это мало помогает. Поток не иссякает.
– С вами все в порядке, милая? – окликает меня Ирина через дверь, и, слава богу, тоже перейдя на английский.
– Да, – вру я, хотя едва ли это получается убедительно.
– Знаете, я лучше пойду позову на помощь вашу ма… То есть ту женщину, которая пришла вместе с вами.
Шаги Ирины удаляются, а я снова сотрясаюсь в рыданиях.
Маму. Именно это чуть не сорвалось у нее с языка.
Мою маму.
Даже она знает, что Хезер не моя мать. Даже она знает, что у меня нет семьи. По крайней мере, такой семьи, которая хватилась бы меня и принялась повсюду искать. И кто моя мама? Она тоже говорит по-русски? Или по-португальски? Или на обоих этих языках, как я?
Она так же сильна в математике, как и я?
Ей тоже не нравится ходить по магазинам?
Неужели она так занята, что не успевает смотреть новости, в которых показывают ее дочь, потерявшуюся и одинокую дочь, отчаянно нуждающуюся в разумных ответах на свои многочисленные вопросы?
Я слышу легкий стук в дверь. Должно быть, Ирина быстро нашла Хезер и сказала, что я очень расстроена. А Хезер, добрейшая душа, изо всех сил старающаяся заменить мать, тут же бросилась ко мне.
Я вытираю влагу со щек и встаю.
Но стоит мне открыть дверь, как я с испугом вижу на пороге того юношу. Его волнистые темные волосы сейчас зачесаны назад. Его лоб нахмурен, а глаза цвета молочного шоколада внимательно всматриваются в меня. Он видит, в каком я состоянии, и склоняет голову набок.
Слезы.
Сопли.
Нижнее белье.
Только в эту секунду до меня доходит, что я еще не успела одеться. Логично было бы на моем месте испытывать неловкость и смущение. Люди не для того устраивают примерочные комнаты с задвижками, чтобы их могли видеть без одежды.
Но мне почему-то все равно.
И как раз это самое странное в подобной ситуации. Я совершенно не стесняюсь его. Ни в малейшей степени.
Еще один пункт в списке аномалий моей натуры.
Но я все же сдергиваю с крючка фиолетовое платье и прикрываюсь им. Проформы ради.
Глядя на меня, он улыбается, словно прекрасно понимает мое притворство.
– Я все это уже видел раньше, – говорит он, а потом улыбка исчезает с лица, которое становится очень серьезным. – И ты все так же красива.
Мне трудно что-то ответить. Я вообще не уверена, что должна говорить с ним. Мне сейчас не до этого.
Нужно как можно скорее выбираться отсюда.
Я поспешно натягиваю платье через голову и одергиваю подол.
Юноша наблюдает, как ткань ниспадает вокруг моих ног. И его добрая улыбка возвращается.
– Как же здорово видеть тебя в чем-то помимо тех скучных серых тряпок, которые тебе вечно приходилось носить!
Он говорит об одежде, в которой меня нашли. О тех вещах, которые Кияна сложила для меня в коричневую бумажную сумку.
Ему известно даже об этом!
Но мне все равно. Несмотря на слова в записке, несмотря на сообщение сотрудницы авиакомпании, несмотря на то, что от его взгляда у меня начинает жечь кожу и все внутри словно тает, я не могу, не хочу ему довериться. Я не желаю верить ничему, что он может сказать. Все, что мне нужно, – это купить