– А я пытаюсь все это исправить. – Я рассмеялась, и мой смех звучал горько и фальшиво. – Потому что тогда, возможно, мама сможет вернуться домой, и ее мама скажет ей, что любит ее, и тогда… Мечты, мечты, мечты.
– Роза… – начала мама.
– Нет, – перебила я. – Теперь моя очередь. Потому что через пару минут ты исчезнешь за дверью, а Мими уйдет в свою комнату, и я опять останусь одна. – Я обвела нас троих широким жестом. – Между нами что-то сломано. Что-то истерлось и дало трещину, а мы продолжаем ломать все больше и больше. – Я нагнулась и открыла рюкзак. Достала оттуда блокнот Мими и протянула ей: – Я хотела очистить себя от плохой энергии. Я сожгла твой корень и бросила в море несколько пенни. Никто мне ничего не рассказывает, поэтому я попыталась разобраться сама.
Мими взяла блокнот у меня из рук.
– Никто тебе ничего не рассказывает? Хорошо. Пойдем со мной.
Она повернулась и пошла в оранжерею. Я двинулась следом. Обычно такая спокойная, сейчас моя abuela расталкивала чаши и ступки у себя на столе, а потом опрокинула одну, полную земли. Она зажгла свечу и воткнула ее прямо в центр земляной кучи. Я наблюдала за ней, одновременно завороженная и испуганная, не вполне понимая, что она делает. Мне кажется, раньше я не видела, чтобы она творила такого рода магию.
– Сколько монет ты бросила в море?
– Что?
– Сколько? – спросила она еще раз, уже громче.
– Семь, – выпалила я. – Взяла из твоей стопки.
– Bueno, – с облегчением сказала она.
Мама стояла в дверях.
– Когда мне больно, я веду себя как borracha[65], а ты ведешь себя como una bruja[66].
– Y dicendo verdades[67], — ответила Мими ее же словами. Они были как отражения друг друга. Одна, в чужой стране, Мими погребла свою боль, но из этого семени выросла гневная дочь.
– Кто такая Нела? – спросила я.
Тени клубились в углах, и зловещий предостерегающий шепот скользил по моей коже. От шока и удивления в незащищенном взгляде Мими у меня разрывалось сердце.
– Почему ты задаешь все эти вопросы?
– Потому что ты ничего мне не рассказываешь.
– Я учу тебя всему, что знаю, но ты слишком нетерпелива. Это ты ничего мне не рассказываешь. Университет, Гавана, y qué más? Tienes novio[68]?
– Что? У меня нет никакого парня.
В груди пробежал холодок.
Мама издала резкий смешок:
– Какой смысл влюбляться, если все равно приходится жить с твоим проклятьем?
– No es mío! – воскликнула Мими, и ее голос сорвался. – Оно не мое. Я тоже умерла на той лодке.
Она отступила назад и сделала то, чего никогда раньше не делала во время ритуала, – потушила свечу, вместо того чтобы дать ей догореть.
Она прошла мимо, и я потянулась к ней, но она просто ушла к себе в комнату и тихо закрыла за собой дверь. И это было хуже, чем если бы она ею громко хлопнула.
– Роза, – сказала мама.
– Лучше просто уходи. – Я не обернулась. Она на мгновение заколебалась, но потом оставила меня одну – бросила, как и всегда. В доме стало тихо. Моя мать ушла, Мими тоже, но наши призраки остались.
Глава 17
Снаружи за моим окном висели тяжелые серые облака, но солнца за ними не было. Его поглотила надвигающаяся буря, это совершенно точно.
Мими стояла у плиты, повернувшись ко мне спиной. Мы обе были слишком измучены вчерашней ссорой и ничего не сказали друг другу. Окошко в прачечной было закрыто, и она готовила завтрак, приправляя его своей скорбью. Она делала так каждый раз, когда мама уезжала, – готовила и сдабривала еду своими слезами, сожалениями и сердитыми молитвами.
Мой ноутбук издал свистящий звук, оповещая о возвращении вай-фая. Но я мягко закрыла крышку. Сегодня мне не хотелось коммуникации с окружающим миром. Мне хотелось завернуться в уродливое одеяло с незабудками и погрузиться во всепоглощающую тишину, которая окружала дыру, оставшуюся после отъезда матери.
Моя навсегда потерянная первая любовь.
Может, именно так выглядят для Мими воспоминания о доме: чувство боли и потери, но, несмотря на это, упрямая любовь. Когда все равно пытаешься сохранить теплые воспоминания, даже залечивая свежие раны и тоскуя о поступках, которые у тебя не было возможности совершить.
Я угнездилась в кресле и зажгла свечу на подоконнике. Рядом с ней, в желобках от вырезанных на дереве имен моих родителей, лежали три желудя. Я завернулась в желтое одеяло и, словно маяк, принялась наблюдать за бурей, охраняя свою бухту.
Глава 18
Ливень ослаб, и на следующее утро город окутал туман, мягкий, словно вязаный кокон. Мими предложила сделать мне café con leche и приготовила его так, как мне нравилось в детстве: нужно медленно вскипятить молоко, потом смешать с подслащенным кофе и переливать из одной чашки в другую, чтобы появилась пенка. Закончив, она толкнула чашку ко мне через стойку. Я не спросила ее, кто такая Нела, а она не сказала, что я не должна этого знать. И тот разговор словно отправился в кладовку, превратившись в очередной призрак, о котором запрещено говорить.
Я собрала сумку, собираясь пойти в «Морскую звезду». Алекс вчера написал, что ему нужна моя помощь с меню на свадьбу. Нет никакого смысла в него влюбляться. Я должна сосредоточиться на том, что делать дальше. Если я буду поступать, как моя мать, это не разрушит замкнутый круг проклятия. Нужно просто закончить организацию свадьбы, потом фестиваль спасет бухту и наш город, а затем я уеду отсюда. Как и собиралась. Я обулась, проверила макияж, посмотрев в зеркало над алтарем, и взяла клубничный леденец. Жизнь продолжается, как обычно.
По дороге к набережной я обошла стороной бывшую пожарную станцию и прошла мимо книжного магазина, не задумавшись о сломанных лодыжках и гневных морях. А потом спустилась по лестнице и спокойно прошла к ресторану. Не споткнулась, не запнулась и не запаниковала.
Поэтому, может быть, все произошло не так, как обычно.
В ресторане оказалось пусто. Было утро, но в воздухе уже сладко пахло выпечкой.
– Алекс?
Дверь за стойкой приоткрылась, он выглянул оттуда, увидел меня и улыбнулся:
– Заходи сюда.
Я так и сделала и, войдя в кухню, обнаружила там прямо-таки кондитерский рай. Пахло цитрусами, бананами и корицей, а все имеющиеся поверхности были заставлены тортами и воздушной выпечкой. Откуда-то из радиоприемника играл блюз – трек был столь же потрепанный временем, как и песни Мими.
Я ошарашенно посмотрела на Алекса:
– Это что, все для свадьбы?
Та часть меня, которая отвечала за достигаторство, была в восхищении. А остальные части хотели попробовать по кусочку от всего.
– Нет, конечно. – Он взял поднос, на котором лежало множество разных кусочков торта. – Вот это для свадьбы. Кларе они все понравились, и она хотела, чтобы ты помогла с выбором. А все остальное – это то, что я обычно делаю для «Морской звезды» и El Mercado.
Я продолжала шокировано смотреть на него. Он пожал плечами и поставил поднос на стол, словно в этом не было ничего особенного, как в тетрадке с домашним заданием.
– Ну, надо же как-то зарабатывать, а это пока позволяет платить по счетам.
– Это примерно, как если бы Мэри Берри сказала, что ее вишневый пирог – это просто хобби.
– Кто-кто?
В кухню вошел незнакомый мне мужчина. Он был очень похож на Алекса, но ниже ростом, старше и с более мягким, открытым выражением лица.
– Он особо не смотрит телевизор, – сказал тот шутливым тоном, подошел ближе, и мы пожали друг другу руки. – Я его старший брат, Карлос. Рад наконец с тобой познакомиться, Роза. О вас двоих тут все только и говорят. Обычно Алекс ни с кем не разговаривает, но с тобой болтает без умолку и без спроса таскает понтонные лодки, словно ему пятнадцать лет и он собрался на свидание.
– Ничего такого не было, – торопливо вставила я.
Алекс помрачнел. Поприветствуем возвращение сурового рыбака или, вернее сказать, пекаря.
Ухмылка Карлоса стала еще шире.
– Ну, знаешь, с чего-то надо начинать. Я, кстати, именно так нашел свою жену. И, если подумать, сестра свою тоже. – Карлос ткнул Алекса в плечо. – Этот парень как высокое мрачное дерево. Так, слушай, надо сделать пару конференц-звонков, но мы опаздываем.
Он передал брату бумаги, и оба склонились над формами заказов. Я отошла в сторону и принялась незаметно изучать ингредиенты, разбросанные по всей кухне. Клубника, лимоны. Свежие сливки. Стружка темного шоколада. Интересно, скоро ли придет его мать и потребует немедленно навести порядок? Интересно, она из таких? Моя мама так не делала, но все друзья любили рассказывать истории о том, как их латиноамериканские матери вытаскивают их в субботу утром из кровати, жалуясь, что никто им не помогает. Но каждый раз, когда я тоже хотела поучаствовать в болтовне, то вызывала лишь жалостливые взгляды.
– Твоя мама все время уезжает? – Да, но потом она возвращается. – Бедняжка Роза.
Я выудила из корзины клубнику и откусила. Восхитительный сладкий сок наполнил рот. Я посмотрела назад и увидела, что Карлоса уже нет, а Алекс стоит один и смотрит на меня.
– Извини, – смутилась я. – Просто они такие аппетитные на вид.
– Это хорошо, – сказал он, продолжая изучающе глядеть на меня. – Ты сегодня какая-то грустная.
В последний раз мы виделись перед вечеринкой в честь обретения золотой черепахи.
Я обошла вокруг кухонной стойки, чувствуя спиной его взгляд.
– Есть немного, – ответила я. Мне страшно не хотелось продолжать и видеть ту реакцию, которую это продолжение всегда вызывало. Я не хотела, чтобы он смотрел на меня так, словно я потерялась в лесу. Я злилась и устала, и мне хотелось пожаловаться кому-нибудь и, возможно, поплакать, но в то же время я не хотела позволять никому говорить плохо про свою мать.