– О, Мими, – выдохнула я, когда мы остановились возле нее. Я отпустила ладонь Алекса и схватила свою abuela за руку. Улыбка бабушки была совсем незаметной, но глубина ее чувств отражалась в глазах. Она заправила мои волосы за уши и нежно прикоснулась ладонью к щеке.
После прошептала по-испански:
– Мне стоило использовать свою боль лучше. Ты и твоя мать это заслужили.
Она убрала руку, и я почувствовала опустошение. У меня не было слов.
Мими посмотрела на Алекса. Я вытерла глаза и формально представила их друг другу:
– Мими, это Алекс. Алекс, это моя abuela.
– Hola, Doña Santos, – поздоровался он по-испански и наклонился, чтобы уважительно поцеловать ее в щеку. Лицо Мими смягчилось, и на нем появилось задумчивое выражение. Она улыбнулась, сжала его плечо и что-то ему сказала, но так тихо, что я не услышала. Заиграла песня Селии Крус La Vida Es Un Carnaval, и она с мечтательной улыбкой потащила Алекса танцевать.
– Эй, это мой партнер, – в шутку возмутилась я. Мой голос был хриплым после всех воплей сегодняшнего дня.
Я чувствовала себя эмоционально опустошенной, но с таким счастьем наблюдала, как Алекс танцует с моей abuela. Ее улыбка была так светла, что освещала ночь. Мне хотелось, чтобы время замедлилось, и я смогла подольше остаться в этом моменте. Собрать все эти переживания, засушить и спрятать между страницами блокнота, как цветы.
Сегодня у нас настоящий праздник, наполненный музыкой, радостью и любовью.
– Только посмотри на нее, – раздался у меня над ухом голос, и я вздрогнула. Рядом стояла моя мать и улыбалась. Она была в джинсах и белой рубашке, по виду явно только с дороги. Руки и рубашка были в пятнах краски.
– Это она все устроила? – спросила мама, не отводя взгляда от Мими. Танцплощадка наполнилась и другими людьми: Дэном и Малкольмом, Кларой и Джонасом и даже мисс Фрэнсис – она смеялась, держа шампанское в руке, в паре с Саймоном. Я ухмыльнулась ей – уж он-то точно любит собак.
– Ну да, – ответила я. – Правда, я не понимаю, как.
У нас за спиной над бухтой начали взрываться фейерверки – с желтыми, красными и золотыми искрами. Мы все-таки это сделали. И фестиваль, и свадьбу. Использовали шанс сохранить бухту. Мне хотелось задать матери тысячу вопросов, но вместо этого я спросила:
– Не хочешь потанцевать?
В мамином вздохе звучало облегчение.
– Всегда рада, милая.
Она взяла меня за руку, и мы растворились в музыке, которая была как боль, тоска и любовь, слитые воедино.
Глава 28
Праздник закончился, когда небо было уже совсем темным. Торговцы закрывали свои магазинчики, туристы отправились по домам. Джонас и Клара с благодарностью пожелали всем доброй ночи. В ближайшие дни мы узнаем, сколько удалось выручить, а пока мои друзья помогали нам собирать и относить домой самое важное из шатра. Хотя мне хотелось остаться под звездами еще на некоторое время, потанцевать еще под одну песню, чтобы сильные руки Алекса обнимали меня, пока время для нас окончательно не остановится.
Когда мы уже почти дошли до дома, неся в руках коробки, начал накрапывать дождь.
– Ну конечно, – пробурчал Бенни. Майк выругался. Алекс посмотрел на горизонт, словно измеряя масштаб угрозы.
Ударила молния, и фонари на улице замигали. Мы замерли, но свет не погас, и мы дружно с облегчением выдохнули. Но тут трансформаторная будка взорвалась с оглушительным звуком, осыпав все вокруг искрами, и мы завизжали и помчались к дому в темноте, освещаемой только полной луной.
– Как считаете, сейчас удачное время признаться, что я боюсь темноты? – на бегу просипел Бенни.
Дождь полил стеной. Мы вломились внутрь, стараясь не растянуться на скользком полу, а потом поставили наши коробки.
Я посмотрела на маму:
– Ну и шторм ты с собой притащила.
Она закатила глаза и отряхнула волосы от воды:
– Как и всегда.
В нашем доме было одно преимущество, если отключали электричество: у нас всегда достаточно свечей. Мы с Мими собрали все, какие смогли найти в темноте, а мама отправилась искать спички, и скоро по всему дому зажглись теплые мерцающие огни.
– Очень романтично, – сказал Бенни.
– Не самое худшее свидание, – согласился Майк и показал мне прогноз погоды на телефоне. Пятна зеленого, желтого и зловеще-красного выглядели не слишком воодушевляюще. Но во Флориде постоянно так. – К нам только что двинулась тропическая депрессия.
Я посмотрела на маму, и она снова закатила глаза.
– И, кстати, движется довольно быстро.
Ана позвонила своей матери.
– Да, я уже ушла… Нет, я не под дождем… Я у Мими… Ладно, ладно. – Она завела глаза и убрала телефон от уха: – Она сказала, чтобы я перестала разговаривать, а то меня ударит током, и повесила трубку.
В кухню примчалась Мими, окруженная множеством свечей. Она поставила металлический кофейник на газовую плиту, и первый язычок огня вспыхнул синим.
– Ты просто гений, Мими, – сказал Бенни.
Она ухмыльнулась:
– Я не всю жизнь прожила с электричеством.
– Ветер стих, – заметила мама. Она заплела мокрые волосы в косу, перекинула ее через плечо и выглядела сейчас совсем юной. – Давайте откроем окна, а то станет душно.
В темный дом ворвался ветер, прохладный и нежный от дождя. При свечах мы видели только друг друга, пространство в паре шагов от себя и больше ничего.
– А теперь что будем делать? – спросила я. Все остальные фактически были обречены застрять здесь, пока дождь не кончится.
– Не шумите, а то снова ударит молния, – сказала Мими с улыбкой в голосе. Она всегда так говорила во время грозы шумным детям, то есть мне.
Мама достала кружки и дожидалась, пока сварится кофе. Если бы не все это, они с Мими наверняка снова бы поругались. Но вечернее спокойствие сглаживало все острые углы и позволяло им обеим, не мешая друг другу, двигаться в унисон. А все остальные сгрудились в гостиной. Я растянулась на полу рядом с кофейным столиком, а Алекс прислонился к стене у меня за спиной.
Тут мне в голову пришла идея, и я резко вскочила на ноги:
– Сейчас вернусь.
Я взяла свечу и пошла к полке Мими, чтобы достать оттуда предмет, который любой, не знакомый с традицией воскресных уборок, счел бы чемоданом. Я поставила его на кофейный столик и открыла:
– Та-да!
– Что это за ерунда? – поинтересовался Бенни.
– Патефон, – ответила я. – Надо крутить ручку. Никакого электричества.
Мими и мама смотрели на меня из кухни, удивленные таким оживлением.
Алекс нагнулся вперед и завел проигрыватель, а я аккуратно поставила пластинку на место. И, когда он отпустил ручку, полилась музыка.
Нас окутало волшебство – тихое потрескивание патефона, окна, открытые навстречу сырому и соленому ветру, который ворошил пальмовые ветви снаружи… Мими вернулась и принесла всем кофе. Потом мягко улыбнулась мне и уселась в кресло у окна.
– Я не раз слышала, как он пел эту песню.
– Правда? – Я удивилась, но мое любопытство не было удовлетворено. Может, праздник еще не кончился? Мне столь многое хотелось узнать.
Мими посмотрела на маму.
– В тот вечер, когда я встретила твоего Papi.
Я никогда не слышала, чтобы она называла его так просто и повседневно. Мама стояла у окна, глядя на бушующую непогоду.
– Мы с сестрами и тетей поехали в Гавану в честь моего дня рождения. Тетя была еще молода, и она позволила нам пойти на концерт. Альваро там оказался, потому что был знаком с трубачом. Он подошел ко мне и сказал, что я – самая красивая девушка в Гаване.
– А ты что сказала? – спросила Ана.
– Сказала, что не живу в Гаване.
Мы засмеялись. Мама так и стояла спиной к комнате.
– Оказалось так легко в него влюбиться. Мне совершенно не хотелось уезжать. – Она покрутила пуговицу на платье. Не отворачиваясь от окна, мама протянула ей руку, и бабушка подняла ее к губам и дважды поцеловала. «За себя и за него», – так она всегда говорила. Я вспомнила, что, когда я была маленькой, она постоянно так делала.
– Расскажи еще, – попросила я.
– Когда мы познакомились, Альваро учился в университете в Гаване. Он мечтал стать профессором, и дома у него везде были книги, даже вместо мебели. Как-то раз он предложил мне сесть, а вместо стула оказалась просто стопка книг! Я много раз приезжала в Гавану тем летом.
– Вот это да, – промурлыкал Бенни.
– А осенью Альваро приехал вместе со мной и попросил у отца разрешения на мне жениться. Отец сказал: «Что учитель может дать моей дочери?» – и Альваро ответил: «Красивые любовные письма». Она засмеялась, и от этого история о призраках прошлого окрасилась в более светлые тона, наполнилась любовью и светом, разогнавшим тени. – Альваро до этого никогда не был в Виньялесе, но мы поженились в церкви и даже думали о том, чтобы построить ферму, как мои родители. Но он любил Гавану. Ее людей и музыку. Он очень любил Кубу.
Мими скорбно посмотрела на меня. По-испански она рассказала, как Альваро ходил на шествия вместе с другими студентами и как потом они создали организацию и сражались с шатким и враждебно настроенным к людям правительством. Он сражался за свободу своей страны, но погиб, пытаясь спасти своего ребенка.
– Альваро пытался сделать так, чтобы я уехала, потому что… – Она умолкла на мгновение, прижав к животу сжатую в кулак руку. – Но за ним пришли. Он не мог больше вернуться в университет, а я не могла ставить под удар свою семью.
Снаружи лимонные деревья покачивались от ветра, и колокольчики рождали негромкую песню.
– Суть Кубы – не только ее земля, но и земля очень многое значит. – Тихо, словно шепча молитву, сказала она по-испански. – Если города Кубы падут и все мы погибнем, да сохранит ее Господь.
В комнату ворвался сладкий и терпкий запах лимонных цветов и окутал нас. Боль от потери проникала повсюду, потому что ее любовь к родине была неискоренима. Несмотря ни на что, эта любовь жила и разрасталась, переплетаясь со страстной жаждой свободы.