Я снова посмотрела через окошко в кабину. По радио играла излюбленная музыка Мими – гуахира, звонкое и наполненное жизнью местное кантри. Голова пожилой женщины, теперь замотанная шалью, покачивалась в такт движению грузовика рядом с водителем.
– Ты правда думаешь, она что-то знает про Tía Nela? – спросила я. Потом продолжила уже гораздо тише: – А то, может, мы скоро действительно встретимся с Мими, если ты понимаешь, о чем я. – Большим пальцем я показала на водителя, а потом сделала ладонью перерезающее движение у своего горла.
– Как пессимистично.
Я моргнула, не веря своим ушам.
– У меня в рюкзаке прах моей бабушки, и я еду в сумерках в грузовике какого-то незнакомого кубинца, мам.
– Латиноамериканцы очень уважают готику.
Город сменился на более сельские окрестности. Мы ехали по пыльной дороге, а мимо проплывали небольшие поселения с одноэтажными постройками, поля и табачные плантации. Мы словно попали в другой мир – мир проселков, полей и зелени. Мама села прямо и тоже огляделась вокруг. Она казалась такой сильной и гордой, словно деревянная статуя русалки на носу корабля, хотя на самом деле совсем наоборот – в кузове грузовика.
– Это что, Виньялес? – Я убрала назад разметавшиеся волосы.
– Думаю, да.
Грузовик вдруг резко дернулся, и мы ухватились за борта, а водитель заглушил мотор.
– Давай постараемся не умереть, – сказала я.
Она кивнула, и мы выпрыгнули наружу. Уже почти стемнело, и одно заднее колесо грузовика было спущено. Женщина вылезла из кабины – ей тоже пришлось прыгать вниз – и проковыляла к нам. Взглянув на колесо, она вздохнула, поблагодарила водителя и повернула куда-то в поле.
– Подождите, а теперь мы куда идем? – сказала я, двигаясь следом.
– Туда, – сказала она.
Внутри меня зашевелилась паника, оставляя во рту тошнотворный привкус. Разум говорил мне, что все это не доведет до добра, но мне отчаянно хотелось верить, что во всем этом есть какой-то смысл. Я могу проявить терпение. По крайней мере, очень постараюсь.
– Там есть дом. – Мама указала вперед. Приземистое желтое здание сияло, словно маяк.
Я вытерла пот со лба.
– Как ты думаешь, они нам помогут?
Дверь дома открылась, и наружу вышла еще одна пожилая женщина. На ней были темные штаны и розовая блуза. Я поправила рубашку и постаралась пригладить растрепанные волосы. А то эта женщина наверняка решит, что мы – туристы, которые тронулись рассудком. Впрочем, при зрелом размышлении так оно и есть. Две женщины тепло поприветствовали друг друга.
Хозяйка дома повернулась к нам и представилась Глорией. Она открыла перед нами дверь и пригласила войти.
Женщина, с которой мы приехали, сказала:
– Этой семье нужно то, что вы привезли. Крепкая обувь, зубные щетки, принадлежности для девочек.
Я устала, проголодалась, и мне хотелось расплакаться. Но еще сильнее мне хотелось верить.
– Как вас зовут?
– No importa[100]. Вопрос в том, поможете ли вы. – И она прошла мимо меня внутрь.
Я подняла глаза и посмотрела на свою мать. На ее лице выражались те же усталость и ошеломление.
– Я тоже не знаю, – ответила она на невысказанный вопрос. – Но Мими бы сделала то же самое.
Я подумала о ее загадочном шатре. Ее записных книжках с ответами, которые она всегда выдавала маленькими порциями. Настойках, которые делались месяцами, и свечах, которые она зажигала только тогда, когда луна была в правильной точке неба.
Мама вздохнула.
– Впервые в жизни мне хотелось, чтобы все было проще. – Она потащила чемодан в дом. – И она еще называла меня колдуньей!
Глория тоже принимала в своем доме туристов, но сейчас гостевые комнаты пустовали. Она показала нам дом, наполненный свежим воздухом. Окна были открыты, сквозь них в комнаты врывался прохладный ветер и открывался потрясающий вид на долину. Она показала нам небольшую спальню в задней части дома с отдельной маленькой ванной.
Все казалось совершенно нереальным, и, поскольку все равно было нечем заняться, я пошла в душ. Когда я вернулась, туда отправилась мама, а я села за маленький стол, чтобы записать в дневник события прошедшего дня. Я в Виньялесе. Вид был словно на картине, но это не компьютерный экран, а реальность. Я поставила урну на стол и открыла окно. Это то место, где Мими появилась на свет.
– Что думаешь? – поинтересовалась я. В ответ только тишина. Естественно, это ведь урна с прахом. Раньше я часто корила себя за то, что мне так легко расплакаться. Но теперь я узнала, что иногда плакать бывает очень приятно. Каждый раз потом я чувствовала себя немного сильнее и упорнее.
Мама вошла в комнату, вытирая волосы. Она остановилась возле меня, глядя в окно на зеленые холмы. Оранжевый цвет неба на закате превратился в ржавую патину.
– Интересно, каково это – быть дочерью фермеров? – спросила она.
Я представила себе, как моя мать девочкой несется по этой долине. Дикой, бурной и неукротимой.
Она наклонилась и поцеловала меня в лоб:
– Но тогда у меня не было бы тебя.
На следующее утро сосед Глории привел трех лошадей.
Я посмотрела на них, потом на нашу пожилую проводницу:
– Вы серьезно?
– Claro que sí[101].
Каким-то образом преодолев гравитацию, она легко вскочила на лошадь. Я удивленно посмотрела на мать, та пожала плечами:
– Guajiras[102].
Мы сели на своих лошадей и затрусили по грязной дороге вслед за ней.
– Перестань делать такое лицо, – сказала мама, трясясь рядом со мной. – Ты раньше уже ездила на лошади.
– Ничего подобного.
Я держалась за уздечку крепко, но, надеюсь, не с ужасом. Животные чувствуют страх. – Спокойно, – прошептала я, и лошадь тут же слегка дернула головой. Я подавила вопль. – Ну что я тебе говорю!
– Вообще-то да, – спокойно сказала мама. – По-моему, это было в Колорадо. Ты ездила на пони. Мы целую неделю провели на том ранчо.
Кажется, я припоминала фиолетовые ковбойские сапоги, маленький домик и толстое синее стеганое одеяло, мы заворачивались в него у костра, и она болтала с ковбоем.
– Подожди, ты что, с ним встречалась?
– Ну, не по-настоящему.
– А он знал, что… нет, лучше не отвечай.
– Ну извини, я не относилась всерьез ко всякому подлецу, который попадался мне на пути.
– Пожалуйста, не говори это слово, – взмолилась я.
Долина вокруг нас была словно из другого мира. Домики с пальмовыми листьями со всех сторон окружали покрытые зеленью холмы, постепенно переходившие в горы. Поля были устланы бесконечными грядками табака. Ослики везли сельскохозяйственные принадлежности, а рядом налегке вышагивали фермеры. Виднелись дети, которые либо играли, либо работали в поле. Среди них когда-то была и моя abuela.
По пути попадались и туристы. На самом деле, довольно много. Они, тоже на лошадях, ехали группами, делая остановки, чтобы осмотреть табачные плантации. Мы, войдя в размеренный ритм, наблюдали за тем, как они пересекают страну.
– Много лет назад я продала одну картину женщине, которая знала, что я родом с Кубы. Она сказала, что хочет сюда поехать.
– Дай угадаю: «пока все не изменилось»? – Я всякий раз скрипела зубами, когда слышала эту фразу. – Ну конечно, никто не хочет, чтобы разрушенная экономика восстановилась, цензуру отменили и дефицит продуктов закончился. А свободная пресса убивает всю атмосферу.
– Осторожнее, – сказала пожилая женщина. – Кубинцам не разрешается говорить такие вещи.
Чувство вины вонзило свои острые когти в мою грудь. Я желала людям этого острова мира и свободы. Чтобы голоса их, даже тихие, были наконец услышаны. Чтобы они ели досыта.
«Pal’ante», – сказала тогда Мими.
Спустя два часа я осознала, что совершенно бесполезно спрашивать нашу безымянную проводницу, куда мы направляемся. Я задала ей вопрос об этом, когда мы остановились напоить лошадей. И у ларька, где продавали сок из сахарного тростника. У реки, где она остановилась, чтобы набрать камней. И в поле, где она собирала цветы. Время заканчивалось, самолет домой отправлялся завтра вечером. И тем не менее эта невозможная женщина лишь показывала вперед и говорила: «Туда».
– Серьезно, вы опять собираете цветы? – спросила я в поту и лихорадке.
– Такая нетерпеливая, – проворчала та и закурила сигару.
Я решительным шагом вернулась к матери, которая вгрызалась в спелое манго, и принялась вышагивать перед ней.
– Как ты думаешь, она просто везет нас обратно в Гавану?
– Ну, в конце концов, это же остров. Иногда, двигаясь вперед, ты двигаешься назад.
Просто история моей жизни в последние дни.
Мы снова сели на лошадей и поехали дальше. Заросли вокруг становились все более дикими. Я сдалась и бросила попытки следить за временем и за тем, куда мы едем. Я тоже могу быть дикой.
Наконец мы добрались. За последним рядом деревьев, где-то впереди, шумел океан. Мы аккуратно ехали между стволами, и наконец я мягко остановила лошадь, увидев волны такой синевы, какой я никогда не видела в своей жизни.
Мне хотелось заплакать, но вместо этого я рассмеялась.
– Мими была права.
Пожилая женщина слезла с лошади, и мы тоже.
Она остановилась у кромки воды и сказала:
– Вот отсюда она отчалила.
Я остановилась как вкопанная:
– Кто?
– Та, кого вы несете. Он ждет ее.
Я машинально отступила назад и шумно вздохнула, потом посмотрела на маму. Мы приехали сюда как раз за тем, чтобы как-то примириться с потерей Мими, и я думала, что готова развеять ее пепел. Это казалось единственно правильным. Но после этого путешествия с урной в рюкзаке я не могла просто взять и отдать ее назад. Я все еще пыталась снова найти ее.
Мамины глаза наполнились слезами, и она взглянула на море, а потом решительным шагом подошла к воде.