Еда при этом измерялась тазами – тазик клубники, тазик черешни. Бадья макарон, ведро картошки. Но если что-то заканчивалось, то виноват был Ваня. Ваня доел клубнику, Ваня съел последнюю ложку гречки. А кто самый толстый? Ваня. При этом он не ел то, что ели все, и был единственным, над кем тряслась повар.
– Дети, что вы хотите на завтрак? – спрашивала добрая женщина.
– Чипсы.
– Ванечка, а ты что хочешь, детка?
– Драники, – тихо говорил Ваня, и повариха сжимала его в страстных объятиях.
– Дети, какой суп на обед сварить?
– Фу, гадость, не надо суп, – кричали дети.
– Гороховый, – говорил Ваня.
У Веры насчет еды была другая присказка: «Кусок съел – уже не умрет». Я каждый раз закатывала глаза…
Утром подъем в семь утра. В полвосьмого кросс до кортов и тренировка. Потом завтрак. Бежим. Скорее, идем быстрым шагом. Все ноют. Идут и ноют. Особенно мальчики. Я шла в конце с отстающими. Особенно ныл десятилетний Сева. Ему плохо, нога болит, зачем это надо, хочет есть, холодно, жарко, далеко, не выспался, Ваня – дурак, Мачо достал. Мне его было жалко. Я взяла его рюкзак. К середине пути на мне висели три рюкзака, две ракетки. Шла, загнанная как лошадь, таща за руки Васю и его семилетнюю подружку Дашу.
С Дашей удобно. Если Васи нет, надо спросить у Даши, где он. Если Вася плачет, Даша подробно расскажет, что Вася наклеил на руку татуировку из жвачки, а старшие мальчики сказали, что это ненастоящая татуировка. Вася сказал, что настоящая, а мальчики сказали, что нет. Вася врезал то ли Жоре, то ли Севе кулаком в нос, то ли Жора, то ли Сева заломил Васе руку за спину и так далее.
Именно Даша объяснила Васе, чем девочки отличаются от мальчиков. Я говорила Васе, что он уже большой и нужно хотя бы надевать трусы, а не бегать голым. Долго мучились с переодеванием.
– Вася, не заходи ко мне в комнату, я переодеваюсь, – говорила я ему в Москве.
– А что ты переодеваешь? – спрашивал Вася и ломился в дверь. При этом никакого интереса к вопросу разницы полов он не проявлял. Его заботило только одно – почему у людей есть пупок. И у всех ли есть пупок. Он даже на футболках рисовал фломастером себе пупок. Наверное, это что-то значит с точки зрения психологии, но я не знаю, что именно. Зато я знаю, что фломастер с футболки лучше всего выводится не «Ванишем», а туалетным «Доместосом». Я вывела много пупков «Доместосом».
– Мне нужно переодеться, – сказала мне Даша на пляже.
– Переодевайся, – ответила я.
– Подержи полотенце, – велела Даша, – только не подсматривай. И держи так, чтобы Вася не видел.
Держу полотенце. Даша надевает купальник.
– Дашенька, жарко, давай ты в трусиках побегаешь, – предлагаю я.
– Ты что? Меня Вася с Лешей увидят.
Остальные шесть мальчиков Дашу не волновали.
– Я тоже буду переодеваться в полотенце, – сказал Вася.
– Мама, а что это у тебя? – спросил сын, показывая мне на грудь.
– Это грудь, – отвечаю я.
– А почему такая большая?
– Потому что.
– А зачем она?
– Когда ты был маленький, ты пил молочко. Все дети пьют грудное молочко.
– А сейчас там тоже молоко?
– Нет, сейчас нет.
– Тогда я у Даши попрошу. Хотя нет, у Даши тоже нет молока. У нее места мало для молока. А у Вани есть молоко?
Ване, победителю шахматных олимпиад, тихоне и умнице, и так доставалось от мальчишек. На него не действовали ни кроссы с ускорением, ни подвижные игры. Все худели на глазах, казалось, только Ваня толстел. Ваню и в школе дразнили, а тут спортивный лагерь с малолетними федерерами и шараповыми. Ванина мама надеялась, что хоть в лагере он похудеет. Потому что мучились уже давно.
Когда трехлетнего Ваню отвели в садик, он уже был как два средней упитанности ребенка. Ванечку даже пришлось переводить в старшую группу – если детишки играли в кучу малу, то под Ваней лежали как минимум трое. В игры Ваня тоже не мог играть. Играли в стульчики – третий лишний. Так Ванюша сшибал не только детей, но и стулья. У мальчика к тому же была тяжелая рука. Он мог слегка толкнуть субтильного обидчика, и тот отлетал на приличное расстояние. При этом мальчик был добрый и безобидный. Он и шахматы сам выбрал.
Вася увидел Ваню на пляже и решил, что молоко-то у него точно есть. Во-первых, он его пьет. Кроме него, никто не пил. Во-вторых, у Вани есть грудь, так что все выпитое молоко, согласно логике Васи, должно храниться там.
Ваня долго терпел издевки, но добил его Вася.
– Ваня, у тебя грудь – как у тети, – сказал мой сын. Он сделал комплимент. Он хотел сказать что-то хорошее. Ваня ушел к волнорезу звонить маме.
Вообще я бы не пережила такие звонки. Хотя нет, здесь страшнее.
Жора полез через заграждение и грохнулся. Распорол коленку. Глубоко. Кожа висела лохмотьями. Пока Вера бегала за ватным диском, Леша щедро плеснул Жоре на коленку перекисью водорода и отстриг ножницами лишнюю кожу – чтобы не мешалась. Жора позвонил домой и сказал, что ему отстригли кучу кожи с ноги. Прямо ножницами. Ему было больно, но он терпел. А еще он так упал, что даже кость была видна под раной. Правда, правда, там что-то белое виднелось. Точно кость. Жорина мама звонила Вере в полуобморочном состоянии.
Катя прыгала на волнах. Высоко вскидывала ноги и грудь. Довскидывалась. Шибанулась головой и плечом о бетонную плиту, на которой держался тент. Синяк и шишка. Вера, до этого раз двадцать крикнувшая, чтобы Катя вылезла на берег, плюхнула ей на голову пакет со льдом. Катя заорала на весь пляж.
– Чё ты орешь? Там просто шишка, – сказала Вера.
– У меня там рана, – захныкала Катя.
– Тогда давай голову забинтую.
– Мама, мне хотят голову забинтовать и купаться не разрешают, и Вера злая, и я чуть плечо себе не вывихнула, – звонила Катя маме.
Но с этими детьми никогда не знаешь, от кого чего ждать.
С десятилетней Светой я ехала в одном купе. Света читала, разгадывала кроссворды, судоку и еще малодоступные для моего понимания вещи. Милая, послушная девочка. Та самая, которая всего боится и ходит к психологу раз в неделю. Светочка рассказала мне про свои страхи, я сказала, что она замечательная, красивая, умная девочка.
Проблемы начались на третий день. Света жила в одном номере с Капризулей и Катей. Не номер, а черная дыра. У них пропадали трусы, фотоаппараты, сережки, купальники…
Девочки перерывали всю комнату в поисках. У них вообще была удивительная компания.
– Девочки, подъем, пробежка, – стучала в комнату Вера.
Они все время запирались. Из комнаты – ни звука.
– Девочки, подъем, через пятнадцать минут выходим, – тарабанила в дверь Вера.
Девочки отпирались. Все полуголые, завернутые в полотенца.
– Быстро, умылись, оделись, – говорила Вера.
Через пятнадцать минут в комнату стучался Леша.
– Девчонки, выходим, – кричал он. Девочки за дверью молчали. Леша думал, что они одеваются. Через некоторое время открывалась дверь. Девочки по-прежнему были полуголые.
– Леша, мы же раздеты, – кричали девчонки.
– Я думал, они одеваются, поэтому не открывают, а они… – оправдывался Леша.
– Леша, а сколько тебе лет? – спрашивала Катя в автобусе.
– Много, – отвечал двадцатилетний Леша.
– А у тебя какая фамилия? – спрашивала Капризуля.
– Козлов, – отвечал Леша.
– Фу, – дула губки Капризуля через паузу. За эту паузу она примеривала фамилию к собственному имени.
– А тебе нравятся блондинки или брюнетки? – не отставала Катя.
– Рыжие, – говорил Леша.
– Леша, а у тебя девушка есть? – не унималась Катя.
– Есть.
– А она какая?
– Красивая.
– Па-а-нятно, – расстраивалась Катя.
– А у Лешки фигура ничего, – обсуждали они в автобусе.
– Ну да.
– И симпатичный.
– Ничё.
– Только строит из себя взрослого и колу не разрешает покупать.
– Ага.
– Дурак.
– Отстой.
Вещи девочек находились в неожиданных местах: фотоаппарат – в трусах, трусы – в чехле для ракетки, сережки – в кроссовке, купальник – на кустике во дворе, потому что его снесло ветром. Единственное, что не могли найти девочки, – Светину сумку с лекарствами.
– А что у тебя болит? – спросила Вера, потому что брала в поездку вполне себе здоровую девочку и ни про какие лекарства не слышала. Родители Светы Веру тоже ни о чем таком не предупреждали.
– Ничего не болит, – говорила Света.
Сумка нашлась под кроватью. Вера устроила конкурс на самую чистую комнату и прошлась по номерам с проверкой. В сумке помимо валерьянки оказались мощные антидепрессанты и снотворное. Вера сумку забрала к себе в номер, решив, что родители что-то перепутали – дали бабушкины таблетки.
На третий день у Светы началась ломка. Она то дико хохотала, то плакала. Когда Света подошла к перилам и перевесилась по пояс, у Веры чуть сердце не остановилось. Свету как подменили. Она ныла, плакала, звонила домой, пререкалась с Верой… Она не могла уснуть вечером, не могла встать утром. Засыпала, укрывшись с головой одеялом. Вера боялась, что Света что-нибудь с собой сделает.
– Она сидит в туалете и читает, – говорила вечером на балконе Вера.
– А почему в туалете? – не поняла я.
– Потому что я свет выключила. Отбой.
– А что читает?
– «Чучело». Представляешь?
– Да, «Чучело» ей читать нельзя. У нее и так с головой беда…
– У нее еще «Чучело-2» есть. Я и не знала, что такая книга существует.
– Я тоже не знала.
– И что делать?
– Не знаю.
– А вдруг она после «Чучела» наголо побреется?
– Не побреется.
– А что там еще Орбакайте делала?
– Орбакайте – это в фильме.
– Я только фильм смотрела. Может, отобрать?
– Ага, она и так звонила папе и жаловалась, что ей читать запрещают.
Свету воспитывал папа. Мама тоже была. Но после родов – у Светы был маленький братик – у мамы отнялась рука. Светин папа так и ходил, удивленный жизнью. Он не ждал такого удара. Отовсюду ждал, но не с этого конца. Ударило наотмашь, по самому больному. У них было все – дом с бассейном, участок с охраной, машины с водителем, кухарка с пловами, бизнес с партнерами… Светин папа все беспокоился о здоровье тещи и тестя. Его родители умерли, а родители жены болеют, конечно, но держатся. Теща все суетится с кухаркой – варенья, соленья… Тесть с водителем в машинах ковыряется. Да что угодно пусть делают, только бы здоровы были. Чего не хватало? Второго ребенка. Света подрастала, хорошая, умная девочка. Светина мама и ходила, и рожала за деньги. Под приглядом. Ну не ждал Светин отец, что сейчас, вот так, после родов, может рука у жены отняться. Нет, с сыном, Темкой, все хорошо. Здоровенький, крепкий. А жена… Парализовало правую сторону. Врачи говорили – позвоночник. Светин отец не понимал – какой может быть позвоночник за такие деньги? Ведь за все заплатил – чтобы стояли и не