На второй день я забыла, какое на дворе число и день недели. Мне казалось, что мы живем здесь уже полгода. Расселились на одном этаже. Справа – мальчики, слева – девочки. Я с Васей – посередине. Балкон общий. На окнах – розовые жалюзи, пропускающие свет и плохо закрывающиеся. Балконная дверь все время открыта – кондиционера нет и душно. Дети ходят через мой номер к себе – так ближе. Входная дверь тоже не закрывается – детям проще оставить ее открытой. Сначала по привычке переодевалась в комнате. Пару раз дети меня застукали в трусах – лихорадочно пряталась за дверцу шкафа. Потом стала переодеваться в туалете. Без толку. Они ходят в наш туалет, потому что им по дороге. Навезла красивых брюк и эффектных кофточек. Зачем? Хожу в старых штанах и майке – на меня все время что-нибудь проливают. И вообще, вы когда-нибудь замечали красоту пионервожатой? Нет. Главное – чтобы пионеры, идущие строем, не смели вас с дороги.
Я не идеальная мать и чадолюбива не до фанатизма. Но двое взрослых на тринадцать детей – тяжело, трое – уже легче.
Дикий крик из комнаты девочек. Бежим туда наперегонки с Верой. Оказалось, что девочки не поделили очередность посещения душа. Их трое в номере, включая Капризулю.
– Я пойду первая, – сказала Капризуля.
– Почему это ты? – спросила Катя. Кате – одиннадцать, всем говорит, что тринадцать. Формы развиты на все двадцать. Катя еще в поезде кокетничала со взрослыми ребятами. Они были не против, пока Вера не сказала, что Кате одиннадцать. Ребят как ветром сдуло, Катя обиделась и не разговаривала с Верой.
– Потому что, – ответила Капризуля. Она же не может сказать Кате, что в нее влюблены все мальчики в классе, а девочки борются за ее внимание. Здесь они на равных. Катя берет формами, которые напрочь отсутствуют у Капризули. И она понимает, что в чем-то Кате проигрывает, но еще не поняла, в чем именно.
В общем, Капризуля первая забежала в ванную, но дверь закрыть на задвижку не успела. Катя рванула дверь на себя, Капризуля вылетела носом в кровать. Она и заорала. Пока мы с ними разбирались, в душ спокойно сходила третья девочка – Света. Тихонечко так, дождавшись удачного момента.
Крик из комнаты мальчиков. Туда рванул Леша. Опять проблема с душем. Девятилетний Тема давно зашел и не выходит. Мальчишки ему стучат, а он не выходит. Вышел только после обещания Леши выломать дверь. Сухой. В смысле немытый. Вера сказала, что у Темы такая проблема – он не хочет мыться. Заходит, включает воду и стоит. Что он делает? В бассейн ходит, там в душевой моется, в море плавает, а дома – ни в какую. Родители не знают почему. Надеялись, что в лагере он справится с клаустрофобией, проявляющейся только в душевой кабине.
– Да, это не «Хилтон», – сказала Капризуля за ужином. – А почему никто не убирает тарелку?
Детей посадили, положили им гречки с жареной курицей. Дети сказали, что они это не едят.
– А можно салат? Я не ем мясо, я вегетарианка, – попросила Капризуля.
Леша плюхнул ей салат прямо на гречку. Капризуля чуть со стула не упала.
Пока пили чай, дети щупали друг друга.
– А ты знаешь, что такое «Версаче»? – спрашивал Мачо у мальчика Вани, толстого тихого шахматиста.
– Нет, – отвечал Ваня.
– А ты был в Лос-Анджелесе?
– Нет.
Ваня готов был заплакать, но в какой-то момент его стукнуло.
– А ты знаешь, что такое пат? – спросил он у Мачо.
Мачо фыркнул, отстал от Вани и пристал к Васе.
– А у тебя бабушка кто? – спросил Мачо.
– Бабушка, – ответил Вася.
– А у меня актриса, – сказал Мачо. – А твоя работает?
– Работает, – подумав, ответил мой сын.
– А кем? – не унимался Мачо.
– Она готовит, – сказал Вася.
– Ресторатор, что ли? – уточнил Мачо. – Круто. А дедушка?
– Он рабочий. Он все, что угодно, может построить. Сейчас дом строит. А потом еще один построит. Он сколько хочешь может построить, – с гордостью сказал Вася.
– Недвижимостью занимается, что ли?
Вот так. Никаких тебе «мама – вагоновожатый» и «кто трусы ребятам шьет?».
– Скажите, что они любят, я им приготовлю, – чуть не плакала повар тетя Зина, убирая нетронутое овощное рагу, домашний творог с клубникой, жареные кабачки и цветную капусту. – Почему они все едят без подливы? Как можно есть без подливы? А сметану? Она же с рынка. Почему они не едят сметану? Вот молоко парное принесла. Давай им молока нальем.
Налили. Дети сказали, что молоко странное, и пить отказались. Раздали им листочки, чтобы написали любимые блюда. Читали и рыдали. Суши, лазанья, спагетти болоньезе. Один мальчик заказал устрицы. А другой написал «Кровавая Мэри». Выяснилось, что он имел в виду пиццу «Маргарита» с помидорами.
– Ничего, на третий день начнут есть, – уверенно сказала Вера.
– Они спрашивают, шо на десерт? – кинулась к нам тетя Зина. – А шо такое десерт?
– Клубники им надо дать, – сказала Вера.
– Так это ж ягода.
– Десерт – это сладкое, – объяснила Вера.
– Сладкое – это торт, – не понимала тетя Зина.
Детям поставили клубнику – мелкую, пахучую, настоящую, собранную в четыре утра и купленную на базаре в шесть. Тетя Зина насыпала в чайную чашку сахар и поставила рядом.
– Макайте, детки, – сказал она и сложила руки на груди, приготовившись умиляться.
– А почему она такая мелкая и мятая? – спросила Капризуля.
– Она настоящая, – рявкнула Вера. – Не хочешь – не ешь.
– А можно мне тарелку и маленькую ложку? – спросил Сева.
– Зачем? – не поняла тетя Зина.
– Для клубники, – сказал мальчик.
– Так макай в чашку. – Тетя Зина подтолкнула к Севе чашку с сахаром. Сева осторожно, двумя пальцами, взял клубничину и макнул в чашку. Дома ему бы за такое скандал устроили.
Тетя Зина никак не могла понять, чего хотят эти дети. Она ставила перед каждым глубокую тарелку и раскладывала ложки.
– А другую тарелку? – спрашивал кто-нибудь.
– Зачем? – удивлялась тетя Зина.
– А нож можно?
– Сейчас, соколик, порежу тебе. Да бери так, кусай, зубы-то есть…
– Кто что не доел, с тарелки сгребайте в эту кастрюлю.
– А зачем? – спросил Ваня.
– Собакам.
– А собаки у вас ЭТО едят? И вермишель? И капусту?
– Собаки все едят, не то что вы.
– Сварите им рис на гарнир, – предложила я, – рис все едят.
Тетя Зина сварила рис. Каша с жареным луком и морковкой.
– Это не рис, – сказал Сева.
– А шо? Макарона? – обиделась тетя Зина. – Маша, они не едят рис, а ты говорила, что будут.
– Они любят простой, без лука и морковки. Такой неразваренный.
– Сырой? В пластмасске, шо ли?
Тетя Зина имела в виду рис в пакетиках, быстрого приготовления, который считала отравой.
– А на завтрак чем их кормить? – спросила я.
– Пельмени отварить, борщ есть, – сказала тетя Зина.
– Они не будут пельмени на завтрак. Давайте молочный суп.
– Это шо?
– Вермишель с молоком. Сладкая.
– Ой, да возьми вермишель, вон в кастрюле, и молоком залей.
Меню мы с тетей Зиной обсуждали страстно, до обид и кидания половников.
– Теть Зин, вы рыбу, пожалуйста, не перчите и солите чуть-чуть, – просила я.
Тетя Зина по моей просьбе приготовила рыбу в кляре. Таки в кляре. Не прогрызешься. Солонущую и острую.
– Ой, ну если тебе нравится говорить, говори. Вера десять раз сказала, еще ты, – обиделась тетя Зина. – Все, ухожу от вас. Не могу больше.
– Теть Зин, может, им вареников налепить? – лихорадочно соображала я. Дети вправду ходили полуголодные. Тетю Зину было не переломить. Даже макароны она делала по-своему, как вкуснее. Переваренные, слипшиеся, с пахучим местным сыром. Я пыталась сказать детям, что это такой неизвестный вид «Пармезана», но они не поверили. Повариха упорно нажаривала сковородки цветной капусты и кабачков. Битва была – кто кого. Или тетя Зина сварит рис «в пластмасске», или дети начнут есть то, что дают. Дети не сдавались, тетя Зина тоже.
– С чем вареники-то? – спросила она.
– С клубникой или черешней, – предложила я.
– Глупости, вареники с вишней надо делать. Кто делает с клубникой?
– В Москве продаются.
– Вот и кушайте их в своей Москве, а я не буду делать с клубникой. Надо ж такое придумать – вареники с клубникой… – еще долго возмущалась тетя Зина.
– А блины? – сделала я еще одну попытку.
– С чем?
– Просто. Блины.
– Ладно.
Тетя Зина напекла просто блинов и фаршированных – с картошкой и луком и с творогом. Дети дрались за тарелку с простыми, которых было меньше. Хватило всем по две штуки. Тонюсеньких.
– Варенье есть, – сказала тетя Зина, – и сметанка.
– А сгущенки нет?
– Нет.
В затянувшемся на три дня бою между тетей Зиной и детьми решили объявить ничью. Победила дружба, так сказать.
Тетя Зина пекла просто блины и поливала их сгущенкой. А дети согласились есть «красный суп» – они так борщ называли. Тетя Зина скрепя сердце даже лук стала варить целой луковицей и вылавливать его из кастрюли. А когда оголодавшие дети съели ее отбивные, повариха их простила окончательно.
Еда при этом измерялась тазами – тазик клубники, тазик черешни. Бадья макарон, ведро картошки. Но если что-то заканчивалось, то виноват был Ваня. Ваня доел клубнику, Ваня съел последнюю ложку гречки. А кто самый толстый? Ваня. При этом он не ел то, что ели все, и был единственным, над кем тряслась повар.
– Дети, что вы хотите на завтрак? – спрашивала добрая женщина.
– Чипсы.
– Ванечка, а ты что хочешь, детка?
– Драники, – тихо говорил Ваня, и повариха сжимала его в страстных объятиях.
– Дети, какой суп на обед сварить?
– Фу, гадость, не надо суп, – кричали дети.
– Гороховый, – говорил Ваня.
У Веры насчет еды была другая присказка: «Кусок съел – уже не умрет». Я каждый раз закатывала глаза…
*
Утром подъем в семь утра. В полвосьмого кросс до кортов и тренировка. Потом завтрак. Бежим. Скорее, идем быстрым шагом. Все ноют. Идут и ноют. Особенно мальчики. Я шла в конце с отстающими. Особенно ныл десятилетний Сева. Ему плохо, нога болит, зачем это надо, хочет есть, холодно, жарко, далеко, не выспался, Ваня – дурак, Мачо достал. Мне его было жалко. Я взяла его рюкзак. К середине пути на мне висели три рюкзака, две ракетки. Шла, загнанная как лошадь, таща за руки Васю и его семилетнюю подружку Дашу.