– Может, он действительно в арбитраж приехал?
– Нет там никаких дел с участием его завода. Узнавал я.
– Почему ты решил, что это как-то связано с Ефимовым?
– Зачем бы ему им интересоваться? – парировал Облучков. – Зачем врать? Верняком знал, что тот сидит, а у меня уточнял.
– Да, правда, – закусил губу Шелехов. – Что же это за вагон такой таинственный?
– Похоже, в нем было что-то еще, кроме возвратной тары. А может, возвратная тара – выдумка Курашова.
– Попробуй теперь найди вагон… – покачал головой Шелехов.
– Свяжись с кабельным заводом, – подсказал Облучков.
– Пожалуй… А ты, Женька, проверь у себя в управлении по документам, были ли раньше вагоны от этого поставщика из Таджикистана и кто их раскредитовывал.
– Спрашивал уже. Заместительница Ефимова говорит, поступали вагоны, ездил на станцию всегда сам Ефимов.
– Не поинтересовался, зачем было гнать возвратную тару к вам, а не прямо на завод?
– Конечно, спросил… Плечами пожимает. Ссылается, что как-то говорила Ефимову, тот ничего вразумительного не ответил, но вроде обещал связаться с Таджикистаном, урегулировать. Кстати, она сказала, что Курашов и к ним заходил, про вагон справлялся.
Внезапно взгляд Шелехова стал острым:
– Когда, ты сказал, был переадресован вагон?!
– Девятнадцатого…
– Ефимов тут ни при чем! – саркастически усмехнулся Шелехов. – Он в тот день уже отдыхал на нарах в камере ИВС…
На лице Облучкова появилось глуповатое выражение. Шелехов ободрил его:
– Будем думать… Дай-ка мне номер телефона твоего соучастника…
Телефон в номере Курашова был долго занят. Наконец Шелехов сунул трубку Облучкову, приложил палец к губам, вопросительно вскинул бровь. Евгений Юрьевич кивнул, опустив трубку, шепнул:
– Он… Пока на месте.
ГЛАВА 25
Курашов мерил шагами свой одноместный номер. То, что он узнал от придурочного коллеги, не облегчало задачу. Напротив, переадресовка вагона на кабельный завод порождала недоумение, переходящее в бессильную злобу. Откупорив уже третью из десяти бутылок коньяка, которым его снабдил Турсунов, Курашов наполнил стакан, сел на кровать и, сделав приличный глоток, скривился. Махмуд советовал звонить ему в исключительном случае. Сейчас розыски зашли в тупик, и Курашов посчитал, что как раз тот случай и наступил.
Пока его соединяли с Таджикистаном, в окнах соседних зданий зажегся свет. Курашов продолжал сидеть в полумраке, медленно, с отвращением на лице, потягивал коньяк.
Наконец раздался длинный, как трезвон обезумевшего трамвая звонок.
Голос Махмуда звучал глухо, будто говорил он не из теплого края, а из загробного мира.
– Это я, – хрипло отозвался Курашов.
– Говорите.
– Вагон переадресован на кабельный завод. Сведения о вашем знакомом подтвердились. Именно там и именно за то…
– Товар у кого?
– Выяснить невозможно.
Турсунов не отвечал так долго, что Курашов подумал, что прервалась связь, но в тот момент услышал сухой от неудовольствия голос:
– Не мог он исчезнуть бесследно. Сходите на станцию, с шоферами, грузчиками побеседуйте. Если узнаете, что товар забрали плохие люди, понимаете, о ком я… Если так, сразу возвращайтесь. Если он исчез не без помощи нашего знакомого, ищите сбыт. Эта старая лиса могла покинуть нас вместе с товаром. Может, она и не у плохих людей, а в своей норе на мешках…
– У плохих, у плохих, – вставил Курашов. – Точно!
– Тогда возможны варианты с лисятами…
Аллегорический язык Турсунова вызвал у Курашова изжогу. Однако, понимая опасность разговора по телефону, он продолжил беседу в том же духе:
– Значит, если товар у старой лисы или у каких-нибудь лисят, нужно сделать, чтобы товар вернулся?
– Желательно, – ответил Махмуд, подумав, что, хотя стоимость лука не столь уж и велика для него, дарить деньги какому-то дяде просто глупо. Если этот дядя, конечно, не сотрудник ОБХСС.
Курашов предпочел бы ограничиться командировочными по сто рублей в день, чем совать голову в петлю. Он и так уже выставил свою физиономию напоказ в этом МНУ, без чего, к сожалению, нельзя было обойтись, но что, к еще большему сожалению, могло быть связано с осложнениями. Но возражать Махмуду он не стал, рассудив, что, коли назвался груздем, никуда не денешься, все равно придется лезть в кузов.
– Да!.. Я тут одного товарища привлек, – многозначительно произнес Курашов.
– Хоть десять, – сразу понял намек Махмуд. – Найдете товар, возмещу.
– Ясно, – вздохнул Курашов.
– Хоп.
– Хоп.
ГЛАВА 26
Уже несколько дней Ефимов изнывал от тоски. Закончились допросы, очные ставки. Следователь – из молодых, шустрый – провел все следственные действия быстро и квалифицированно. Убеждать Ефимова в том, что признание смягчает вину, он сильно не старался, так как считал добытые доказательства достаточными для изобличения во взяточничестве. Именно так он и сказал Ефимову.
И неожиданно для себя Аркадий Владимирович остался не у дел. Собеседников в камере было хоть отбавляй, но все разговоры уже переговорили. Из этих бесед удивленный Ефимов вынес одно – с ним сидят совершенно невиновные люди. Он не знал, что они говорили своим следователям, но здесь били себя в грудь и кричали, будто залетели ни за понюшку табака. Имелись в камере и простаки, сообщавшие каждому, как неправильно они поступили, и с нетерпением ожидавшие суда, чтобы поскорее попасть в колонию и начать нормально работать. Больше всего Ефимова поразили рожи невиновных. Ни с одним из них он не согласился бы встретиться в темном переулке и никому бы из ближних этого не пожелал. Аркадий Владимирович даже стал испытывать некоторую неловкость из-за того, что, отрицая вину, если и не становился на одну доску с сокамерниками, то, во всяком случае, был к ним близок.
Ефимов понимал, что никакой суд не вынесет оправдательного приговора по его делу, и, конечно, мог все чистосердечно признать, но тогда бы пришлось выглядеть непоследовательным и трусливым лжецом. Этого ему не хотелось. Лучше уж убедить себя в собственной невиновности и тянуть эту песню до конца дней. Глядишь, кто-нибудь когда-нибудь и поверит. Не все же такие твердолобые, как оперативник и следователи…
И вот, когда грусть и одиночество в до отказа забитой камере стали невыносимыми и Ефимову захотелось во весь голос запеть что-либо длинное и бесконечно унылое, его вызвали.
С небывалой радостью он соскочил с нар. Сейчас он был готов встретиться хоть с самим чертом.
Идти длинными многодверными коридорами, спускаться и подниматься по каким-то лестницам ему нравилось. Ефимов даже успел сказать несколько любезных слов пожилой, с сержантскими погонами женщине, которая довела его до камеры для допросов, и воспринял ответную ворчливую фразу, как пение сладкоголосой сирены.
Переступив порог и увидев за столом остроносого опера, Ефимов опешил:
– Виктор Григорьевич?! Какими судьбами?!
– Здравствуйте, Аркадий Владимирович, – суховато улыбнулся Шелехов, не ожидавший подобной реакции.
Идя сюда, он ожидал увидеть в глазах Ефимова настороженность, боязнь того, что могут вскрыться обстоятельства, доселе неизвестные следствию. Ничего этого не отмечалось. Лишь радость встречи.
Шелехов предложил обвиняемому присесть, ждал перемены в его настроении.
И от немигающего взгляда оперативника Ефимову сделалось не по себе. Он осознал, что не скоро сможет испытать такое простое счастье, как встречу с малознакомым человеком без опаски проговориться. О луковом бизнесе Аркадий Владимирович запретил себе думать с самого начала своего существования в качестве следственно-арестованного, и это ему почти удалось. Но Шелехов одним появлением заставил его мозг сжаться от напряжения. Неужели пронюхал что-то?! Сидит, сверлит глазами!.. Ну, Буратино, открой свой скрипучий рот, открой!
Шелехов с удовлетворением уловил мелькнувшую во взгляде Ефимова неприязнь. Как раз то, что надо. Значит, есть такое, о чем бы не хотелось беседовать с опером, есть… Ну что же, побеседуем…
– Как давно вы получаете лук из Таджикистана?
Задав вопрос, Шелехов блефовал, и блефовал по крупной. Сведениями он располагал самыми минимальными. Теми, что сообщил Облучков, и теми, которые получил от оперативников того города, где располагался кабельный завод. По его просьбе они провернули гигантскую работу, опросив чуть ли не два десятка человек, тем или иным образом связанных со вскрытием и разгрузкой поступивших от МНУ вагонов с возвратной тарой. Однако установить удалось лишь то, что в последнем вагоне с двумя порожними барабанами была шелуха от лука, да с год назад один из грузчиков чуть ногу себе не сломал, наступив на закатившуюся в угол луковицу.
Поступить по-другому Шелехов не мог. Ему нужно было узнать, как отреагирует Ефимов на прямой и не очень умный вопрос.
Ефимов закатил глаза, приложил руки к сердцу и этим окончательно убедил оперуполномоченного в том, что он на верном пути. Шелехов сразу вспомнил, как вел себя Ефимов в момент задержания, и улыбнулся. Слишком небольшим оказался арсенал артистических приемов старого снабженца.
– Виктор Григорьевич! – воскликнул Ефимов. – Как можно?! Ну бог с ней, с той пачкой денег, которую вы нашли возле унитаза! Зачем же еще что-то выдумывать?! Напраслину на человека возводить?! Неужели вам легче станет, если мне дадут лишних три года?!
– Легче… Когда человек упорно не желает рассказывать правду, мне всегда приятно узнать, что суд по достоинству оценил его неуступчивость и упрямство.
– Виктор Григорьевич! Это же форменный произвол!.. Я…
– Еще скажите, что будете жаловаться прокурору, – хмуро усмехнулся Шелехов.
Ефимов оторопел. Именно это не дал ему договорить оперативник. Он хватанул ртом воздух, но Шелехов погасил в нем желание возмущаться:
– Если вам неприятна моя физиономия, я встану и уйду…
– Сдалась мне ваша физиономия, – понуро пробурчал Ефимов и добавил безо всякого энтузиазма: – Зря вы со мной про какой-то лук разговор завели… Мне эта тема совсем не интересна…