– Убирайте, ну убирайте же эту грязь! – командует Лера. – Видеть её не могу!
Алан и Анюта веточками старательно метут “пол”.
Вдруг на аллее показывается долговязый девятилетний Славка.
– Ах! – вскрикивает Лера и, просияв, выбегает из кустов ему навстречу. – Это же мой вчерашний убийца!
Вчера в пылу мужской “перестрелки” в девочек угодило несколько шальных зелёных яблок. Был небольшой скандал.
– Негодяй! – томно восклицает Лера. – Видеть тебя не хочу! Знать тебя не желаю!
Славка растерянно моргает. Он и вообще-то простоват, и давно уже думать забыл про вчерашнее, и вдобавок спешит присоединиться к прыгающим возле клумбы мальчишкам. Этим летом в моде у них игра в “классики”.
– Чё пристала, – бурчит он наконец и, отодвинув девочку, идёт своей дорогой.
Лера бежит за ним. Бежит, чтобы ещё раз сообщить, что не желает его видеть.
О женщины…
Мальчик: – С моей матерью не соскучишься. Она интересно так выражается, как-то извилисто. “Голова, мон шер, без употребления может отпасть, как рудиментарный орган”.
А то скажет просто:
“Щас как тресну!”
Будущий бывший муж. Между прочим, на иврите (по свидетельству Любки Юдович) бывший муж – это буквально “муж, который прошёл”.
Как дождь. Или грипп.
На даче у Тумашковых. Светский разговор за столом: четверо наших гавриков хвастают друг перед дружкой добрыми послеразводными отношениями своих пап и их новых подруг – с нами, мамами. В общем, демонстрируют широту взглядов.
Андрюха (15 лет):
– И вообще, наш девиз: “Развод – в каждую семью!”
Всё на свете зачем-нибудь нужно. Не будь в институте ненавистной, всеми проклинаемой “военки” – над чем бы мы тогда хохотали?
О Муза, воспой этот сквер или двор,
Точней, пятачок при Инязе,
Где группу девчонок тиранил майор
С холопской фамилией Князев.
– Равняйсь! – говорил и чертил им рубеж
Носком башмака уставного
Вдоль красных и розовых, серых и беж,
И синих, и розовых снова…
Но туфли упрямо ступали с носка,
От вешней шарахались грязи,
В глазах у майора читалась тоска
О сладком единообразьи —
Стихи не дописались, как-то ничего из них не вышло, а вот товарищ майор со своими “перлами” остался навсегда. “Красные лакировочки, шаг вперёд… Чёрненькие лодочки, полшага назад… Ну вот и подровнялись”.
Вопрос: что делает офицер – ночью?
Ответ: хороший офицер ночью – держит! В одной руке фонарь, в другой – карту!
К третьему курсу мы уже выросли из майора с его вопросами и ответами. Военный перевод – штука тонкая. Вёл его у нас молоденький белокурый капитан Усов, правда, без усов, зато “со знанием языка”. В том числе, как ни странно, и родного.
Английское слово enemy полагалось переводить нейтральным русским “противник”. Ирка Свердлова, эмоциональная натура, вместо противника вечно ляпала темпераментное “враг”. Однажды, когда очередной Иркин враг предпринял какое-то очередное занудство, вроде разведки боем, бедный капитан Володечка не выдержал.
– А вы, comrade Свердлова, не церемоньтесь, – посоветовал он сквозь зубы с плохо скрываемым бешенством, – вы в следующий раз просто говорите: су-по-стат!
Ирка Свердлова, любимица группы, хохотунья и жизнелюбка, на занятиях по ВП совершенно теряла свою природную смышлёность. Перед тем как приступить к трёхсуточной предэкзаменационной зубрёжке, она долго бегала по комнате, хлопая себя по оттопыренному задику и приговаривая:
– Учи, жопа… учи военку… учи сейчас же!
На голову она уже не надеялась.
Нужно было видеть, как мы с Иркой готовились сдавать какую-нибудь политэкономию социализма. Обе мы не умели зубрить не понимая, обе так и не научились пользоваться “шпорами” (особенно я, с моей-то близорукостью) – стало быть, надо было исхитриться и как-то запихнуть всё это в память. Но тщетно пытались мы вычленить из текста хоть какие-то логические куски!
Свердлова, истерически листая учебник:
– Так, ладно, это нам не попадётся… это тоже… это наболтаем… ага, вот! Таким образом, преимущества социализма… да каким же образом-то, жопа ты с ушами… ты объясни по-человечески, по пунктам! о-о, мамочка! чует сердце, не сдадим!.. А, вот по пунктам… в свете решений… тьфу, жопа, опять съезд!.. Ладно, это не попадётся… наболтаем… ставь “псису” (т. е. галочку)… сил моих нет какая жопа!!!
Если и встречалась мне когда-либо в чистом виде “хорошая девочка из приличной московской семьи” – так это Ирка. А все её лексические изыски – нормальная реакция молодого организма на отсутствие в воздухе витамина “З” – здравого смысла.
Экзамен же мы, как правило, сдавали на пять. Логику, какую-никакую, притягивали за уши (за те самые!), выстраивали некое подобие связных тезисов – и, устремив на экзаменаторов приветливый взгляд санитара в дурдоме (“Вы только не волнуйтесь, всё будет хорошо!”), бодро заводили: во-первых… во-вторых… и наконец, в-четвёртых… Что за божественная музыка для педагогических ушей, тщетно, как и мы, пытавшихся выловить из окружающего идиотизма “хоть что-нибудь по пунктам”!
Отличные яблоки – “Слава победителю”. В честь победителя гремят в них семечки.
Приходил Саша Маслаев. Милейший маргинал! Автор мифического прибора под названием “мыслеподавитель Маслаева”. (Дал объявление в газете – сразу письма: нам, пожалуйста, четыре штуки, мне, мужу и детям!) Говорили обо всём на свете, на птичьем каком-то языке, понимая друг друга с полуслова.
“Знаешь, так как будто само несёт… и всё в приятной струе…” Или (это мне больше всего понравилось):
“У меня тоже был такой период – ушёл в семью”.
Иногда мудрость – просто крайняя степень легкомыслия.
Мысли за стиркой: детское пачкается снаружи, взрослое – изнутри.
Инна Гургеновна, хирург-онколог, зав. отделением большой больницы:
– А книжку я твою прочла, да… ещё вчера… дай, думаю, погляжу, чем это люди живут, кроме онкологии…
Она же:
– Вот привёл меня племянник на этот стадион, какой-то там спортивный праздник, я сижу и думаю: “Не может быть! Чтобы столько здоровых людей сразу?!”
Серёжка:
– Маршака я уважаю за то, что он так пишет – складно! Прямо как в одной компьютерной игре, кирпичики так складывает, складывает, и получается целое… письмо.
Он же, уставясь в телевизоре на очередной диснеевский мультик, где подростка-недотёпу подговаривают друзья нарядиться в какой-то детсадовский костюмчик, что якобы понравится обожаемой им девочке:
– Мам, помнишь? Мальволио! Жёлтые чулки и подвязки крест-накрест!
Вот он, мамин звёздный миг…
Атом, каторжник эпохи,
Волочит своё ядро…
А всё ж как будто есть она,
Защита от судеб:
Вот магазин “Поэзия”,
А через стенку – “Хлеб”…
Не успела додумать восьмистишие – узнаю: “Поэзию” гонят на улицу ради какой-то коммерческой структуры. А не спорь, дура, с классиками!
После ужина в Малеевке сидим как-то на лавочке у корпуса “Б” с Исаем Кузнецовым. Прогуливаем детей: он – четырёхлетнего внука Алёшку, я – шестилетнего сына Серёжку.
Зачитались. Вдруг – сопенье, сердитые вопли. Мальчишки передрались и с азартом сыплют друг другу на головы золу с песком (накануне перед корпусом жгли костёр – праздновали Ивана Купалу). Так и сыплют, прямо горстями!
Растащили их по домам. Утром встречаемся по дороге на завтрак.
Исай:
– Вы своего вчера вымыли?
– Ага.
– А я своего вытряхнул.
Из несостоявшейся “московской азбуки” (Чернов сочинял петербургскую, предложил “перекликаться”).
П – памятник Пушкину:
Вот поэт. Он как живой!
С непокрытой головой.
Видно, скульптор Опекушин
Был к стихам неравнодушен.
Я – Яуза (картинка – марширующий оркестр):
От Москвы-реки до Яузы —
Восемнадцать тактов паузы.
Или больше тактов, сорок восемь, например? Хорошо бы такую азбуку сделать когда-нибудь…
Идём с Серёжкой к зубному. Он соскучился (гостил у бабушки), воркует:
– Мамочка, ты такая милая, такая милая, что тебя хочется лизнуть… и ещё лизнуть.
– Это если всякий захочет лизнуть и ещё лизнуть, что же от меня останется?
Серёжка (мгновенно):
– Палочка!
Афоризм Маринки Москвиной:
– Счастье – это когда все твои близкие здоровы, довольны жизнью и находятся в доме отдыха.
Афоризм Лены Баевской:
– Лучший отдых – это когда не мешают работать.
“Зелёная груша” (наш с Маринкой Москвиной семинар) выступает перед детьми в ЦДЛ.
– А Баба Яга, она какая бывает? – допытывается у зала очередной молодой талант.
– Злая! Вредная! – кричит малышня.
– А ещё?
– Костылявая!
Десятое марта 1997 года, вечер бардов в ДК МГУ на Ленгорах. Выступает Сергей Никитин – один, без Тани. Поёт чудный романс на стихи Самойлова: “Повремени, певец разлук… Мы скоро разойдёмся сами…” А у меня в ушах отчего-то звучит и звучит, красиво сливаясь с Серёжиным, такой желанный здесь женский голос. Глядь по сторонам – а это подпевает моя соседка слева, совсем девчушка, по виду первокурсница. Тоненько, чистенько, чуть слышно.