— Митя, ты заработал хороший обед в «Севере». Даже с бокалом шампанского…
— И с твоим любимым мороженым? — поинтересовался старший лейтенант. Он с удивлением наблюдал метаморфозы, происходившие с Паниным.
— И с мороженым! Только все ближайшие дни оно будет казаться мне горьким. Надо же, такой олух!
— Люблю самокритику,— не удержался Митя.— А в чем загвоздка?
Капитан не принял шутку. Сказал раздраженно:
— Я поначалу считал, что вся история с Орешниковым — блажь. Какой-то розыгрыш! А наше начальство просто решило подстраховаться. Ну а потом упустил, с чего все началось.
— Пропал человек — с этого и началось…
— Со съемок все началось!
Капитан снял трубку, набрал номер Максимова. Долго никто не отзывался, но Панин упрямо ждал. Наконец трубка отозвалась приятным баритоном.
— Лев Андреевич,— без всяких предисловий начал капитан,— ваш фильм об Орешникове еще не готов?
— Нет. Мне его сдавать через месяц. А кто это спрашивает?
— Капитан Панин из уголовного розыска. Вы у меня просто камень с души сняли. Мне бы очень хотелось посмотреть весь отснятый материал.
— Пожалуйста. Пленка проявлена.
— Проезд по площади получился?
— Все получилось. Вполне прилично.— Голос у Максимова был довольный.— Как бы ни вели себя звезды, а фильмы надо сдавать худсовету.
— Когда можно посмотреть?
— Вы хотите посмотреть в монтажной или в зале?
— А какая разница? — Панин ни разу не бывал в монтажной, даже не представлял себе, как это все выглядит.
— В зале — на обычном экране, а в монтажной — на монтажном столе. Изображение маленькое.
— Нет, мне бы хотелось изображение покрупнее.
— Тогда приезжайте к восьми на студию. Я вас встречу. Годится?
— Спасибо. Еще как годится!
Когда капитан положил трубку, Митя-маленький сказал:
— Вот видишь, все уладилось.
— Уладилось! — буркнул Панин.— Разве в этом дело?
— А в чем же?
— Ну как я проворонил? Единственное утешение — пленку все равно только что проявили. И первый дубль получился.
— Это очень важно? — спросил старший лейтенант.
— Орешников исчез во время съемки третьего дубля. А его, третий дубль, оказывается, можно было и не делать.
— Исчез бы в другое время.
— Ладно! — отмахнулся капитан. Ему не хотелось сейчас пускаться в объяснения.— Начальство решило отрядить вас, коллега, на поиски Орешникова. В помощь капитану Панину. Разумеете?
— Да ведь у меня дел непочатый край…
— Всех дел не переделаешь. А вернуть фанатам их кумира — значит восстановить спокойствие в городе.
— Надо так надо. Всегда рад помочь зашившемуся товарищу.
Панин укоризненно покачал головой. Сказал:
— Надеюсь, с твоей помощью разошьюсь. А для начала — поговори с одной дамочкой…
Он дал Кузнецову телефон Инны Печатниковой.
Любимым выражением у старшего лейтенанта Кузнецова было «Ну, сила!», и он немало удивился, когда в вестибюле телестудии к нему подошла пигалица, вся голова в мелких кудряшках, и, восхищенно пробормотав: «Ну, сила!»,— поинтересовалась:
— Не из милиции?
Он сразу узнал ее по голосу.
— Так точно…— шутливо отрапортовал оперуполномоченный и, не удержавшись, добавил: — Какая кудрявая девочка! — хотя видел, что пигалице за тридцать. Ему почудилось, что фразу «Ну, сила!» женщина произнесла не случайно — не иначе, как Панин ее подговорил.
Несколько секунд пигалица соображала, как ей отнестись к столь оригинальному обращению. Заметив, что милиционер смутился, она усмехнулась:
— Ладно. Пристрелка закончилась. У вас есть ко мне вопросы?
— Да, Инна Ивановна. Я говорил вам по телефону.
— Тогда — за мной!
Она повела его по длинному коридору, покрытому обшарпанным линолеумом. Двери некоторых залов были открыты: кое-где молодые парни расставляли декорации. В одном зале знакомый диктор сидел за столиком, освещенный ярким светом юпитеров, торопливо перекладывал лежавшие перед ним бумаги. Двери других залов были закрыты, а на табло светлели надписи: «Тихо. Идет съемка».
Им пришлось сначала спуститься по лестнице, на которой курили сосредоточенные молодые люди и необыкновенно оживленные молодые женщины, потом пересечь неширокий двор и снова подняться по лестнице, также плотно оккупированной курильщиками. Печатникова шла быстро, не оглядываясь, нисколько, по-видимому, не беспокоясь, что Кузнецов может затеряться среди многочисленной армии дымящего контингента работников телевидения.
Наконец они вошли в небольшую комнату, в которой стояло четыре письменных стола. За одним из них сидел толстяк и что-то писал.
— Арюша,— обратилась к нему Печатникова,— ты не мог бы погулять полчасика? У меня важный разговор.— Рукой она показала Кузнецову на стул, приглашая сесть.
Мужчина поднял голову, глаза у него были большие и грустные.
— Могу, конечно. Пойду в буфет.
«Что же это за имя такое — Арюша? — подумал старший лейтенант.— Уменьшительное? Только от какого?» Ничего подходящего ему на память не пришло.
Как только Арюша исчез за дверью, пигалица сказала:
— Ну что же, спрашивайте. Сама напросилась. Вот уж ни сном ни духом не подозревала, что этот симпатичный милиционер на вечеринке занимается Леней Орешниковым.— С легкой усмешкой она рассматривала Кузнецова в упор, нахально.— Он пришел туда специально? Шпионить? — Лицо у пигалицы было некрасивое, остренькое, с мелкими чертами. А прическа а ля медуза Горгона просто-таки уродовала ее.
— Ай-ай-ай! — сказал Кузнецов.— Хорошего же вы мнения о нас!
— Хорошего. Парень тот клевый был. Я потому и разоткровенничалась с ним. Да ведь работа у вас такая…
— Что, работник милиции не может оказаться в гостях у актеров? Смешно рассуждаете. Режиссер Никонов школьный друг капитана. Да и Орешниковым не он занимается, а я.
— Очень убедительно! — сказала Печатникова.— Я же вам сразу сказала: ваш друг мне понравился. «Кудрявая девочка» готова ответить на все ваши вопросы.
«Вот жлобиха!» — мысленно ругнулся старший лейтенант.
— Вы не возражаете, если я запротоколирую ваши показания?
— Значит, допрос?
— Дознание.
— Пожалуйста! Рада буду вам помочь. Ленька Орешников мужик мировой. И певец от Господа Бога.
— Когда вы слышали его разговор с рэкетирами?
Она задумалась.
— Для вас ведь точность нужна?
— Хотелось бы.
— Мы снимали его концерт в «Юбилейном». Третьего и четвертого мая. Те мужики и пришли четвертого. В последний день. Перед концертом. Леня сидел в гримерной, а я в соседней. — за перегородкой — писала ведомость на зарплату. Я работаю директором на картинах. Куда-то вышла гримерша. Помню, что-то сказала — я не вслушивалась — и хлопнула дверью. Тут-то они и появились.
— Сколько их было?
— Наверное, двое. Я слышала — разговаривали двое. Леня заорал: «Что надо?! Не видите — занят!» Он мужик вспыльчивый. «А мы из тебя ремней нарежем»,— сказал один. «Заткнись, Сурик! — одернул другой и спросил:— Там есть кто-нибудь?» Наверное, про комнату, где я сидела. Не знаю, что мне в голову взбрело, но я сползла с кресла под гримерный столик. Услышала только, как первый сказал: «Пусто». Он меня не заметил.
«Немудрено,— мысленно усмехнулся Кузнецов.— Такая пичуга».
— У меня так громко стучало сердце, что я не слышала начала разговора. Только фразу про десять процентов. А потом Леня опять как заорет: «Пошли вон!…» И такого матерка пустил! В это время в моей комнате телефон зазвонил — я и вылезла из-под стола. Служба. Те мужики слиняли. Я поговорила, трубку повесила, а Леня в дверях стоит. «Слышала, пигалица? — Это он меня так прозвал.— Вот подонки! Я все думал, что про рэкетиров сказки рассказывают. А они тут как тут! Явились не запылились. Десять процентов им подавай, а то ремней из меня нарежут!»
Она замолчала.
— А дальше что?
— Он в этот вечер пел бесподобно. Наверное, думал, что они где-нибудь в зале. Назло им.
— Больше он вам ничего не рассказывал?
— Я спросила: «Леня, это опасно?» Он нахмурился и сказал: «Такие сволочи и ножом пырнуть могут». Вот и все.
— А что значит «Сурик»? Такое прозвище?
— Не знаю.
— А вы могли бы опознать голоса этих людей?
— Конечно! — не задумываясь ответила Печатникова.— У меня абсолютный слух.
«Что ж ты, пигалица, административной работой занимаешься?» — подумал оперуполномоченный.
Кузнецов быстро написал протокол, дал Печатниковой.
Пока она читала, лейтенант с любопытством рассматривал ее.
Если бы не лицо, ее можно было бы принять за девчонку. Даже скорее за мальчишку: под легким сиреневым платьем не видно было даже намека на грудь. Пигалица и пигалица.
— Складно,— подняв голову от бумаг, сказала она.— Надо подписать?
— Желательно.
Митя-маленький поднялся. Пигалица, как и при встрече, посмотрела на него с нескрываемым восхищением.
— Спасибо,— сказал Кузнецов.— Я вам очень благодарен.
— Не стоит благодарности, милое дитя! — Инна Ивановна протянула ему руку.— Найдете выход?
Капитан чувствовал, как в нем постепенно копится раздражение. История с певцом не поддавалась объяснению. Она могла быть и до смешного простой, если Орешников, большой любитель розыгрышей, решил подшутить над режиссером и сейчас преспокойно загорает где-то на Финском заливе. А может быть, и на юге. Но могла произойти и трагедия: наезд, расправа. Панин никак не мог определить свое личное отношение к этой истории. И это обстоятельство мешало ему вести розыск. Можно ли всерьез отнестись к тому, что сказал Курносов о главном режиссере «Театра Арлекинов»? Начни круто разбираться с Данилкиным, отказывающимся отвечать на вопросы, выскажи ему свои подозрения, а певец тут как тут. Живой и невредимый. Да еще загорелый. Как он, капитан Панин, будет тогда выглядеть?!
Всплывали все новые и новые подробности. Требовали детальной проверки. Вот хотя бы эта кличка «Сурик», о которой рассказала сегодня Печатникова Мите-маленькому. Если так назвали певца, значит, новоявленные рэкетиры с ним когда-то были знакомы. Может, учились в школе или в институте. Но скорее всего, Печатникова с испугу не все расслышала, и слова «заткнись, Сурик» были адресованы сообщнику. Тогда есть ниточка к рэкетирам. Прозвище не из самых распространенных. Кличка «Сурик» могла происходить и от фамилии Суриков, и от цвета волос. Но к Орешникову это не от