— Да, мы поддерживали знакомство, но дружеских отношений между нами не было.
— Это вы сказали Рюмину о том, что ваш брат купил видеоаппаратуру и подарил своей приятельнице актрисе Данилкиной драгоценный гарнитур?
На этот вопрос следователя гражданин Бабкин отвечать отказался.
— С какой целью вы оформили доверенность на свой автомобиль марки «Жигули», государственный номерной знак С 47-55 ЛЕ, на имя шофера таксомоторного предприятия Яковлева А.В. по кличке Сурик?
— Яковлев помогал мне ремонтировать машину. Кроме того, я часто бываю в гастрольных поездках, машина остается без присмотра.
— Вы знали, что на вашей машине преступная группа, в которую входили Рюмин, Яковлев А.В., нигде не работающий Звонков Р.С. и другие лица ездили на ограбления, возили награбленное имущество?
— Да, знал.
— И знали о том, что они собираются ограбить квартиру вашего брата?
На этот вопрос Бабкин отвечать отказался.
— Вы напрасно молчите. Арестованные Яковлев и Звонков дали следствию показания о том, что вы просили Рюмина похитить из квартиры Орешникова видеотехнику и коллекцию брелоков для того, чтобы, по вашим словам, проучить брата.
— Это ложь!
— Арестованный Яковлев добровольно выдал следствию дубликаты ключей от квартиры Орешникова, которые изготовил с оригинала, переданного вами.
(Подследственному были предъявлены дубликаты ключей от квартиры Орешникова.)
— Вы по-прежнему отрицаете, что знали, кто ограбил квартиру Орешникова?
— Подумаешь, цаца! Никто его не собирался грабить! Решили проучить, чтобы не слишком зарывался. Через неделю собирались все вернуть. Так эти подонки прихватили еще брелоки и тут же продали. Я сам позвонил в милицию, чтобы сообщить, что техника у меня на даче!
— Другие арестованные по делу утверждают, что видеомагнитофон и телевизор решили не продавать потому, что после случайной встречи с Орешниковым на улице Халтурина и его похищения это сделалось опасным. Они также показали, что вы позвонили в милицию потому, что испугались. Очная ставка между вами, Яковлевым и Звонковым будет проведена сегодня.
Заявление следователя Бабкин не прокомментировал.
— Гражданин Бабкин, вы знали, что вашего брата Леонида Орешникова собираются убить?
— Это ложь!
— Нет, это правда. В подвале дома, где его прятали, была вырыта могила. Для Орешникова и Данилкиной.
На этом допрос был прерван из-за плохого самочувствия подследственного.
Продолжение допроса гражданина Бабкина Владимира Алексеевича.
— Гражданин Бабкин, повторяю свой вопрос: вы знали, что вашего брата Леонида Орешникова собираются убить после того, как Данилкина привезет драгоценности?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
— У вас с братом были плохие отношения?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
— Может быть, вы сердитесь на Орешникова за то, что он позволял себе подшучивать над вами?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
На Большом проспекте у входа в ресторан «Приморский» толпились несколько молодых подвыпивших парней. Они громко общались между собой преимущественно с помощью междометий и мата. То один, то другой из них подходил к дверям и нетерпеливо стучал, тщетно пытаясь привлечь внимание швейцара. Чуть поодаль, всем своим видом стараясь показать, что они не замечают расхристанных юношей, стояла пожилая пара. Он — загорелый крепыш в темном костюме, на лацкане которого алела красной капелькой орденская лента. Она — тощая, с замкнутым лицом, крашеная брюнетка. Несколько розовых гвоздик она держала небрежно, как веник, и что-то сердито шептала своему спутнику. И поминутно оглядывалась, словно боялась, что кто-то подслушает.
И были еще двое — курсант мореходного училища с девушкой. Оба длинные, красивые. И в дым пьяные. Они все время целовались, не обращая внимания на окружающих, не следя за тем, двигается ли очередь. Капитану в какой-то момент показалось, что и в ресторан-то им не надо, просто остановились где пришлось и занимаются своим приятным делом.
«Похоже, я просто теряю время,— с сожалением подумал Панин,— народ в ресторане сидит плотно, до закрытия». Он уже собрался уходить, как к дверям деловым шагом подошел мужчина, наверное грузин, и вместо того, чтобы стучать в дверь, как юнцы, привычно поднял руку и позвонил. Только тут все, кто так жаждал попасть в ресторан, увидели, что рядом с дверью имеется кнопка звонка.
Через минуту по лестнице спустился швейцар — седой пузан неопределенного возраста, но дверь не открыл, а посмотрел вопросительно на звонившего. Каким-то неуловимым жестом вновь прибывший прижал к стеклу пятерку, и трудно сказать, чем кончился бы этот эпизод, если бы швейцар не посмотрел в сторону Панина. Они сразу узнали друг друга. Капитану уже дважды приходилось беседовать с этим пузаном, известным в мире рэкетиров и спекулянтов под кличкой Глобус. Поводом для бесед было близкое знакомство Глобуса с одним убитым кооператором. У Панина были подозрения, что Глобус — Григорий Павлович Маре-ев — незадолго до убийства кооператора крепко с ним повздорил. Но, как любил говорить полковник Семеновский, подозрения к делу не подошьешь, и Глобус разгуливал на свободе.
— Александр Сергеевич, что же вы не просигналите! — запричитал швейцар, одной рукой открывая дверь, а другой упираясь в грудь устремившегося в ресторан смуглого мужчины.— Ваши уже давно за столом! Юбилей в разгаре!
Один лишь смуглый соискатель места под солнцем решился протестовать, когда Панин вошел в двери ресторана.
— Почему он? У меня тоже юбилей!
Но Глобус даже не затруднился с ответом.
— Один, Александр Сергеевич? — спросил он, поднимаясь по лестнице рядом с Паниным.
— Один, Григорий Павлович.
— Чувствую, что не по службе.
— Правильно чувствуете.
Глобус расплылся в довольной улыбке:
— Дело житейское. Я сейчас шепну мэтру, чтобы уровень был!
— Только…— начал было капитан, но швейцар засмеялся:
— За кого вы меня принимаете? Шепну об одном, чтобы не мытарил.
Он действительно что-то шепнул молодому, довольно потрепанному метрдотелю и, когда тот вальяжным жестом руки пригласил Панина в зал, пожелал капитану приятного аппетита.
Свободные столики в зале были. Не слишком много, но рассадить тех, кто маялся у закрытых дверей, можно было без труда.
— Вы хотите сидеть один? — спросил метрдотель.
— Хорошо бы.
— Подальше от оркестра?
Панин кивнул.
Его усадили за маленький столик для двоих у колонны. Официант тут же положил перед ним карту. Не раскрывая ее, капитан спросил:
— Что порекомендуете?
— А что вы будете пить? Коньяк, водку, сухое?
— Хорошо бы джин с тоником,— сказал Панин.
— Если вы не возражаете, джин я принесу вам в графине.— Официант дал понять, что остальным посетителям этот напиток не полагается.— У нас «Бифитер».
— Прекрасно! — веселея, сказал Панин и подумал: «Ай да Глобус, ай да швейцар!»
— Рекомендую — черную икорку, столичный салат, приготовим свеженький,— счел нужным особо подчеркнуть официант.— Первое не будете?
— Нет.
— Тогда осетринку по-монастырски…— Он что-то еще сказал, но Панин не расслышал: за соседним столиком сидел Данилкин и смотрел на него.
— Принимается? — спросил официант.
— Принимается,— машинально ответил Панин, отводя взгляд от режиссера. Меньше всего ему хотелось сейчас выслушивать упреки Данилкина. А уж в том, что такие упреки могут быть злыми и ядовитыми, у старшего оперуполномоченного сомнений не было.
Он демонстративно развернул стул и с повышенным интересом стал разглядывать сделавших перерыв оркестрантов. Некоторые из них двинулись по коридору, ведущему в кухню. Наверное, у них там была своя комната. Двое остались на сцене — молодой сухощавый скрипач с надменным лицом и ударник. Тоже сухощавый, но улыбчивый и с добрыми глазами. Он с интересом разглядывал посетителей, среди которых у него было немало знакомых. Кому-то подмигивал, кого-то приветствовал взмахом ладони. А скрипач достал книжку с яркой обложкой серии покетбукс и углубился в чтение. Панин разглядел название. Это были «Сатанинские суры» Рушди на английском языке.
— Разрешите? — раздался голос. Александр оглянулся — Данилкин стоял рядом со столиком. В одной руке у него была бутылка коньяка, в другой — боржоми.
Панин молча показал на стул. Режиссер поставил на стол свои бутылки — марочный грузинский коньяк был уже ополовинен — и тяжело сел. С минуту он молча смотрел на Панина, и тот не увидел в его глазах злости. Скорее, усталость.
— А вы, капитан, в миноре,— наконец сказал Данилкин.
— Майор,— поправил Панин, ощетинившийся в ожидании крутого разговора.
— Так это же прекрасно! Есть повод! — Данилкин взялся за бутылку, чтобы разлить коньяк, но Панин прикрыл свою рюмку ладонью.
— Что так? — удивился режиссер. В его удивлении не было никакого наигрыша. Только искреннее удивление. Панину стало стыдно за свой жест.
— Извините, я джин заказал…
— Похвально! А я думал, что работники уголовного розыска предпочитают русскую горькую.
В это время официант принес Панину графин с джином, бутылку тоника с ободранной для камуфляжа этикеткой, закуску.
— А я вот, Кира, знакомого встретил,— сказал Данилкин официанту.
— Вы за свой столик не вернетесь? — деловито поинтересовался парень, не посчитав даже нужным отреагировать на слова режиссера.
— Не вернусь, Кира, я, может быть, никуда не вернусь. Но тебя это не интересует. Тебя интересуют клиенты на освободившийся столик.
Только сейчас Панин понял, что полбутылки коньяка не прошли для режиссера даром.
— Вы не обижайтесь, Валерий Николаевич,— почти ласково сказал официант.— Мы теперь на подряде, каждый клиент на счету. Но для вас пустой столик можем хоть сутки держать.
Когда официант удалился, Данилкин выразительно посмотрел на Панина, словно говоря: «Видишь, милиционер, как меня тут все уважают?»