— Ну, надеюсь, что от меня не будет ничем пахнуть, — пробормотала, пряча флакон в сумочку.
Когда она шла через сад по направлению к главной площади, её взгляд уловил знакомую фигуру. Томас. Он стоял у беседки, прислонившись к деревянной колонне, и казался каким-то потерянным.
Ана замедлила шаги, глаза её непроизвольно опустились на его запястье. Там, где недавно появилась метка истинности, теперь был плотно застёгнут чёрный кожаный браслет.
— Как ты? — осторожно спросила она.
Томас поднял голову. Его глаза были уставшими, но спокойными.
— Как видишь, не очень хорошо.
Она хотела сказать что-то о белке, об их связи, о судьбе, но едва начала:
— Лея…
Томас резко поднял руку, жестом останавливая её.
— Не говори ничего. Прошу тебя, Ана. Не сейчас.
И, развернувшись, пошёл прочь. На фестиваль он так и не пришел.
Площадь была преображена. Повсюду висели гирлянды из золотых листьев и тусклых фонариков, по дорожкам рассыпали сушёные лепестки, играла живая музыка — лёгкая, словно дуновение ветра сквозь шёлковые шторы. Запахи глинтвейна, карамельных орехов и свежих булочек сливались в тёплую симфонию осени. Фестиваль длился весь день, с конкурсами, мастер-классами, шарадами, играми и выступлениями студентов, пока, наконец, не перетёк в бал — торжественный и затаённо интимный.
Ана стояла в стороне, у фонтана, словно не могла решиться войти в круг света и движения. Но Таррен нашёл её сам. Он был одет в чёрную рубашку с расстёгнутым воротом, взгляд — настороженный и напряжённый. Шёл медленно, его шаги были почти бесшумными, как у зверя.
Остановился рядом, близко, но не слишком. Волк Молчал, но в груди его творился хаос. Он чувствовал, как от неё исходит неуловимый, мягкий, тонкий аромат, словно шепот инстинкта. Пытался понять — подушилась ли она? Или ему только кажется? Может, он действительно сходит с ума? Этот запах не был резким или ярко выраженным, но он будоражил, цеплял что-то древнее в нём самом. Что-то, что он не мог подавить. Он делал шаг в сторону, отдалялся, чтобы перестать чувствовать его, но запах снова догонял. Как будто был не вне, а внутри него.
Таррен сделал шаг ближе, поддавшись зову, которого не мог объяснить. Он дышал глубже, чем следовало, но делал вид, что смотрит в сторону. Он не должен. Не здесь. Не сейчас. Но он не мог иначе.
— Потанцуем? — предложил неуверенно.
Танец был тихим, неспешным. Их руки нашли друг друга, и в этот момент всё вокруг будто растворилось. Он чувствовал под его пальцами тонкую ткань платья, тёплую кожа. Он двигался осторожно, как будто боялся разрушить хрупкое равновесие.
Всё внутри кричало — не прикасайся, не вдыхай, не чувствуй, но он не мог иначе. В каждом её шаге, в каждом выдохе сквозило что-то, что не давало покоя. Как будто тело его знало то, что разум ещё не понимал.
Наклонился ближе и почувствовал, как замирает её дыхание. Она подняла глаза — и он утонул. Коснулся её щеки, медленно, нерешительно, словно спрашивая разрешения. Его пальцы скользнули к её подбородку, поднимая лицо. Но вместо лёгкого касания, он прижался к её губам. Поцелуй был неуверенным, осторожным, но настоящим.
Она отпрянула резко, как обожжённая.
— Ты не имеешь права. Не сейчас. Не так.
А после повернулась и побежала прочь. Шёлковая ткань платья мелькала за ней, как тень. Она бежала по аллеям, мимо освещённых окон и музыкальных аккордов, пока не оказалась в своей комнате, захлопнув за собой дверь, будто пыталась отсечь чувства от реальности.
Забежав в свою комнату, Ана прижалась к двери и тяжело дышала.
Лея подняла голову, посмотрела на подругу и нахмурилась.
— С тобой всё в порядке?
Та покачала головой.
— Он… меня поцеловал.
Лея медленно села, глаза расширились.
— Кто? Томас или Таррен?
— Томас. Во время танца. Я не ожидала. Это всё случилось так... странно. Не знаю, что чувствую, но когда он прикоснулся к моим губам, как будто всё внутри остановилось.
— Ты убежала?
— Да. Не знала, как иначе.
— Я представляю, как это может сбить с толку. Особенно, если ты сама не уверена в своих чувствах.
Ана кивнула и села на кровать.
Пару минут тишины, а затем:
— Я видела Томаса сегодня. У него на руке был браслет.
Лея подняла свою руку. На её запястье тоже блестел кожаный ремешок, красный, с узорами.
— Я тоже не хочу, чтобы кто-то знал и жалел меня. Иногда легче скрыть, чем слышать сочувствие.
Они замолчали, и в этой тишине звучало больше, чем в любом разговоре.
Когда Ана легла, укрывшись пледом, сон долго не приходил. Она лежала в темноте, уставившись в потолок. Снова и снова возвращалась к тому моменту. К танцу. К прикосновению. К поцелую. Что это было? Случайность? Ошибка? Или начало чего-то, от чего ни он, ни она уже не смогут убежать?
***
Наташа Айверс благодарю за награду!
Воспоминания о маме
На следующий день в Академии словно исчез один из её самых ощутимых центров притяжения. Таррена не было. Ни в столовой, ни в аудиториях, ни на утренней пробежке, где он обычно обгонял всех, ни даже в коридоре боевого крыла, куда она заглянула будто бы случайно. Он словно испарился из воздуха, оставив лишь ту тяжесть, что тянула грудь к земле и не давала дышать спокойно.
Ана старалась не думать о поцелуе. Старалась не вспоминать тепло его ладони, как он держал её в танце, как будто в тот момент в зале не было никого, кроме них. Но мысли возвращались сами. Неумолимо. Как река к морю. И каждый раз она ловила себя на том, что ищет его взгляд в толпе, слушает, не раздастся ли где-то рядом его шаг, не дрогнет ли воздух от его запаха.
Но его не было.
Весь день прошёл в тревожном ожидании, в тишине, пронзённой отсутствием. И только вечером, когда она шла в библиотеку, чтобы хоть как-то отвлечь себя, с головой зарыться в свитки и формулы, чтобы дать разуму передышку от сердца, она увидела его. У лестницы между двумя этажами. Он стоял, уткнувшись в экран планшета, словно изучал маршрут отряда или график охранных смен. Когда она подошла ближе, он поднял глаза и тут же опустил их. В его лице не было ни холодности, ни злости, только что-то болезненно сдержанное.
— Таррен, — тихо произнесла она, останавливаясь.
Он не смотрел на неё. Ни одного взгляда. Словно стены между ними вдруг стали непрозрачными.
— Извини за тот поцелуй, — сказал он негромко. — Это была ошибка. Я не должен был тебя целовать.
Ана не сразу поняла смысл слов. Они будто прошли сквозь неё, но только спустя пару секунд начали болеть. Как холод, что сначала обманчиво мягкий, а потом жжёт кожу.
Внутри что-то сжалось, не резко, не драматично, а мучительно тихо. Как узел, затянутый в сердце. Она смотрела на него выжидающе.
— Почему? — её голос дрогнул, но в нём не было упрёка. Только простое, безоружное «почему», в котором звучала едва заметная просьба: не обманывай.
Он всё же взглянул на неё. Медленно. Взгляд оказался почти невыносимым. В нём было всё: и сожаление, и вина, и что-то обжигающе личное, что он, вероятно, хотел бы спрятать, но не успел.
— Потому что я могу дать тебе ложные надежды, — произнёс он сдержанно, будто каждое слово было занозой.
Ана не отвела взгляда. Сердце глухо стучало в груди, будто где-то в глубине, под слоем воды. Она слышала этот стук, как зов.
— Надежды на что? — спросила она тихо, почти шёпотом.
Ответ пришёл не сразу. Он словно искал в себе силу произнести это вслух. Плечи его были напряжены.
— Моё сердце уже занято, — выговорил он. — Там... навсегда останется одна омега.
Сквозняк качнул занавеску наверху, и ткань тихо вздохнула, будто затаённый воздух вырвался наружу. Всё вокруг стало громче, капля воды где-то в трубе, шаги по отдалённому коридору, и над всем этим звучали его слова. Обнажённые. Без защиты.
Ана смотрела на него, не двигаясь. Лицо её почти не выражало эмоций, но в глазах стояла неуверенность, как у человека, ступившего на лёд, не зная, выдержит ли он.
— Кто? — прошептала она. Даже не знала, зачем спрашивает. Просто не могла не спросить.
Таррен опустил глаза. Вздохнул. Так глубоко, будто пытался вынуть из себя не только воздух, но и память.
— Её больше нет, — сказал он наконец. — Она умерла.
И повернулся. Просто ушёл, в тень, растворяясь в полумраке, оставив Ану стоять у стены, с выдохом, в котором не осталось воздуха.
Когда она вошла в свою комнату, в ней было темно и тихо. Лея спала, свернувшись под пледом, но как только дверь скрипнула, она приподнялась, сонно глядя на подругу.
— Всё в порядке? — спросила она, откидывая с лица волосы.
Ана не ответила сразу. Сбросила с плеч кардиган, села на край кровати. Шепнула:
— Он сказал, что это была ошибка. Поцелуй. Что он не должен был этого делать.
— Таррен? — Лея нахмурилась.
— Да.
Они замолчали. Потом Ана добавила:
— Сказал, что его сердце уже занято. Что одна омега навсегда там.
— Какая омега?
Ана покачала головой:
— Не знаю. Сказал, её больше нет, но она останется в его сердце навсегда.
Лея вздохнула:
— Иногда мёртвые держат нас крепче живых.
Ана кивнула. Потом долго сидела, опустив голову, пока не подняла глаза и не сказала:
— Мне так не хватает мамы.
Лея удивлённо посмотрела на неё, не сразу понимая, откуда взялись эти слова.
— Я редко о ней говорю… Она умерла, когда мне было девять. Болела долго. Очень долго. Тогда я не понимала, насколько серьёзно. Верила, что она поправится. Все так говорили: «Всё будет хорошо». Но однажды она просто… не проснулась.
Тишина наполнила комнату, как вечерний туман, мягко, не сразу, но так, что воздух стал тяжелее. Ни часы, ни звуки с улицы не нарушали её.
Ана продолжила, не глядя на соседку, словно произносила слова вслух только для того, чтобы не задохнуться:
— Она подарила мне кулон на день рождения. Такой простой, с цветком внутри. Тогда я не придала этому значения. Просто украшение. А потом... это оказалось последним, что получила от неё. Перед смертью.