— Ты не можешь приказывать альфе.
— Тогда уйди по своей воле.
Волк дышал тяжело.
— Ты думаешь, не слышу, как стучит твоё сердце? Ты вся в огне, Ана. И я сгораю вместе с тобой.
Она стиснула зубы, оттолкнула его ладонь от своей щеки и резко заговорила:
— Тогда вот что. Если ты не выдержишь, если нападёшь на меня, если хоть пальцем тронешь без разрешения, — её голос стал твёрдым, — ты станешь моим волком на побегушках. Слугой. Каждый день. Кофе по утрам. Еда в обед. А может, ещё кое-что придумаю. Буду издеваться над тобой также, как ты издевался надо мной.
Он застыл, а потом медленно ухмыльнулся.
— Серьёзно? — его голос стал почти ласковым. — Такая цена?
Она не ответила.
— Ты играешь с огнём. Но знаешь… — он склонился ближе, его губы почти касались её. — Мне нравится эта игра.
И прежде, чем она успела что-то сказать, он поцеловал её. Сначала резко, голодно. Как альфа, срывающий последний барьер. Но потом глубже, медленнее. Так, будто хотел впитать её дыхание, запомнить вкус навсегда.
Ана задохнулась. Внутри всё сжалось, разлетелось, и тут же вспыхнуло. Он обжигал. Он был слишком близко, но её тело не оттолкнуло его. Наоборот, само потянулось.
Она поймала себя на том, что отвечает.
И только тогда, когда она почти забыла, зачем всё это было , резко отстранилась.
— Ты проиграл, волк, — выдохнула она, тяжело дыша. — Завтра я хочу кофе. С сиропом.
Таррен поцеловал её снова, резко, почти яростно, будто больше не мог сдерживать зверя, рвущегося наружу. Его губы обрушились с жаром, от которого у Аны захватило дыхание. Спина ударилась о стену , но она не заметила боли — лишь вспышку, словно весь мир сжался до его дыхания, его губ, его рук, скользящих по её телу.
Его ладони легли на её талию, пальцы проскользнули под ткань формы, касаясь обнажённой кожи. Прикосновения были горячими, почти обжигающими. Он гладил её бока, будто запоминал каждую выемку, каждый изгиб, каждый дрожащий миллиметр. Она почувствовала, как тело вспыхивает от этих движений, как сердце стучит в груди — громко, прерывисто, будто оно тоже хочет вырваться наружу.
Она вцепилась пальцами в его плечи, а потом в волосы, притягивая его ближе, ещё ближе. Он отвечал ей — поцелуем, в котором было и желание, и борьба, и тот страх, что он потеряет контроль. Но контроль ускользал. И она это чувствовала.
Поцелуи становились глубже, насыщеннее, язык скользил по её губам, проникал внутрь, встречаясь с её. А потом он отстранился лишь на миг, чтобы поцеловать её щеку, скулу, подбородок. Его дыхание обжигало кожу.
— Ты сводишь меня с ума, — прошептал он, прежде чем снова накрыть её рот. И она ответила, уже не сдерживаясь, позволяя себе тонуть в этом пламени.
Зубы задели её нижнюю губу. Он прикусил её легко, игриво, но сразу же зализал, словно прося прощения. И вдруг — ещё один укус, чуть сильнее. В ответ она царапнула его ногтями по плечу, в порыве инстинкта. Он зарычал, и в этом рычании не было злости, только возбуждение.
Затем наклонился, прикусил её шею, чуть выше ключицы, осторожно, словно проверяя реакцию. Она выгнулась навстречу, руки сжались на его лопатках. Тогда он повторил — сильнее. А потом зализал оставленный след.
Метка альфы
Она зашипела, не в силах сдержать зверя, что оживал внутри, рвался наружу, отвечая на каждый его укус, на каждый нажим горячих губ, будто проверяющих, до какой грани он может дойти. Он снова прикусил её — ниже, вдоль шеи, — язык тут же прошёлся по следу, и она задохнулась. Рука Таррена скользнула под юбку. Он притянул её к себе, будто хотел почувствовать каждую вибрацию в её теле, каждый удар её сердца. Целовал её шею, ключицы, каждый раз чуть глубже, чуть дольше, пока она не запрокинула голову, давая доступ, уступая. Но не полностью.
Когда она вцепилась пальцами в его волосы и попыталась повернуть его голову, чтобы прикусить его в ответ, он увернулся. Резко. Почти играючи.
— Ты не забыла, кто здесь альфа? — его голос был низким, глухим, с хрипотцой, но в нём была и усмешка, и опасность.
Он схватил её за запястья, прижал к стене, разворачивая всем телом к стене. Таррен навис сзади, прижимаясь своим телом к её, и его губы скользнули по открытому участку кожи за ухом, а потом зубы вновь впились — коротко, резко, и снова язык зализал боль.
Её руки упёрлись в стену, плечи дрожали. Его руки скользили по ее бедрам, медленно, почти издевательски, будто проверяя, в какой момент она сдастся. Но она не сдавалась. Когда он отстранился на секунду, она резко обернулась и попыталась укусить его в плечо. Почти попала.
Он поймал её руки, и они закружились, будто в танце без ритма, движимые только жаждой. Она старалась укусить, он уклонялся, отвечал своими укусами, а потом, в какой-то момент, она услышала, как он зарычал по-настоящему. Глухо. Пронзительно.
Один ударом уложил её на спину, и навалился сверху. Придавил, грудью к её груди, лоб к лбу, и в этот момент у неё сорвался первый рык. Она больше не могла притворяться. Под кожей что-то дрогнуло. Вены налились жаром.
И тут — появились клыки, а затем уши. Чёрные, мягкие, чуть подрагивающие.
Он замер, немного отстранившись.
— Пантера, — выдохнул он. — Всё таки я был прав.
Она пыталась оттолкнуть его, но он был уже не тот. В нём что-то изменилось. Кожа на его руках побелела, ногти вытянулись в когти. Зубы оголились, клыки чуть удлинились. Волк вышел на поверхность.
Он снова навалился на неё, с рыком, но не агрессии, а утверждения. Кто-то в этом танце должен был победить. И он собирался доказать, что победит альфа.
Одежда не рвалась, нет — они её стягивали, сдирали почти осознанно, будто обнажение тела было не актом страсти, а актом власти и признания. Он снял её рубашку, медленно, следя за выражением её лица. Она пыталась схватить его за шею, укусить, он увернулся, схватил за талию, прижал спиной к полу, а потом она перекинулась через него и встала на колени, вся в дыхании, в зверином напряжении.
— Ты этого хочешь? — спросила она, грудь вздымалась.
Он не ответил словами. Подошёл. Опустился перед ней. Его рука провела по её щеке, по шее, вниз, к животу. Медленно, не спеша. И в следующий момент она оказалась под ним.
Они катались по полу — обнажённые, яростные, и всё в их касаниях было хищным: языки встречались в поцелуях, зубы впивались в кожу, и всё это сопровождалось рычанием, шипением, лизанием, снова и снова.
Под царапинами проступала кровь, и сразу же исчезала — зализанная, покрытая тёплым дыханием, будто каждый укус становился клятвой, каждый след — притяжением, от которого было невозможно оторваться.
Ана сдалась. Не потому, что проиграла, а потому, что почувствовала, он держит её, не навредит, знает, что делает. Она лежала под ним, обхватив его бёдра ногами, запрокинув голову назад, полуобнажённая и уже вся в следах их игры, и шептала его имя, как заклинание. Её тело дрожало от напряжения, от желания, от каждой новой вспышки, которая пробегала по коже от его губ, от его зубов, от его языка.
Он начал целовать её медленно. Не спеша, будто запоминая. Плечи. Яремную впадину. Её ключицы, ребра, живот. Пальцы скользили по телу, легко, как ветер, но за каждым движением чувствовалась власть. Альфа не спешил. Он хотел, чтобы она почувствовала каждый поцелуй, каждый вдох, каждый намёк на обещание большего.
— Ты такая... — прошептал он, прикасаясь губами к изгибу её бедра. — Такая дикая.
Она выгнулась, инстинктивно, как будто подчиняясь зову. Он смотрел на неё потемневшими глазами, наполненными чем-то древним, первобытным, и в этом взгляде было нечто такое, от чего у Аны пересохло во рту.
Он взял её. Не сразу, не рвано, а так, будто это был ритуал — тягучий, точный, наполненный всей той звериной нежностью, на которую только был способен волк.Она тонула в ощущениях, в звуках, в запахах — всё смешалось, всё превратилось в танец тел, дыхания и стона, который казался бесконечным.
Он брал её многократно, с разной силой, с разной жаждой, но с каждым разом будто становился ближе. В какой-то момент она уже не могла различить, где заканчивается он и начинается она. Сколько раз они сливались — не знала. Луна поднялась над хижиной, свет скользил по их телам, по вспотевшей коже, по спутанным волосам. Иногда он зарывался лицом в её шею, вдыхал запах, будто хотел раствориться в ней. Иногда она хватала его за волосы, требуя большего. Они не говорили. Всё, что было между ними, звучало в ритме тел, в стоне, в царапинах и укусах.
Под утро, когда Ана уже почти уснула, сбившаяся в клубок среди одеял и их одежды, когда её дыхание стало ровным, он долго смотрел на неё. Его глаза всё ещё сверкали от недавней борьбы, но внутри бушевал другой огонь. Желание... не просто обладать, а закрепить, утвердить, пометить как свою. Он прижался к ней. Руки обняли её, губы коснулись шеи. Он дышал тяжело, боролся с тем, что поднималось внутри, но желание оказалось сильнее.
Он прихватил губами кожу в том самом месте — между плечом и шеей, и зубы впились в неё, медленно, не торопясь, так, как велит инстинкт. Кожа подалась, впуская, принимая. Сначала лёгкий укус, потом сильнее. Ана вздрогнула, но не проснулась. Он чувствовал, как её сердце замедлилось, как она дышит.
Кровь коснулась его губ. Он зализал метку — аккуратно, почти с нежностью, и в этот момент что-то изменилось. Связь прошла сквозь него, как вспышка — короткая, но ослепляющая. Её эмоции. Её запах. Её признание. Он знал теперь, что она — его. И эта мысль напугала его больше, чем всё, что происходило до этого.
Он лёг рядом, не касаясь. Только смотрел. Слушал, как она спит. И знал, с этого момента всё изменилось.
Ярость пантеры
Ана проснулась одна. В тишине, нарушаемой лишь глухим потрескиванием затухающего жара в камине, она лежала, и не сразу поняла, что именно её тревожит. Воздух в хижине был тяжёлым, тягучим, словно настоянным на хвое, угле и чём-то гораздо более личном — запахе, который разливался по телу, проникал под кожу, поднимал под рёбра щемящее, дрожащее чувство, обжигал память.