Она знала. Конечно, знала. В гардеробной в замке у неё было две — одна в серебристом цвете, другая в небесно-синем. Но теперь это знание — её слабость. Она не должна знать такие вещи. Не имеет права.
— Извини, — попыталась исправить она положение. — Я не смотрела, куда иду.
— Извини не прокатит, — усмехнулся он, будто ждал этого. — Есть два варианта. Первый — ты покупаешь новую. Второй — отрабатываешь долг. Выбирай.
Она замерла. Внутри всё сжалось. Деньги? Да, у неё есть. В банке достаточно, чтобы купить не только рубашку, но и всё, что на нём надето. Но она не может. Нельзя. Это часть условий, никакой роскоши, никакой истории, никакого имени. Она здесь как обычная студентка.
— И как мне его отработать? — спросила она, глядя ему в глаза.
Он приподнял брови, губы скривились в ленивой ухмылке.
— Хочешь знать, как? Всё просто. Ты будешь моей личной зайкой на побегушках. Носить мне еду, кофе, записывать лекции, сообщать расписание, в общем, служить.
— Ты издеваешься? — холодно спросила Ана.
— А ты сама согласилась, — спокойно напомнил он. — Я люблю кофе без сиропа, но с каплей ванили. Завтра — к восьми. У ворот главного корпуса. Если опоздаешь, долг вырастет. И не спрашивай, насколько.
Он развернулся и ушёл, оставив её стоять в шоке посреди двора. Студенты наблюдали, шептались. Кто-то сочувствовал, а кто-то улыбался.
Ана молчала. Просто стояла. А внутри, как никогда ясно, звучала мысль: день только начался .
Мир по волчьим правилам
«Они все смотрят.»
Эта мысль, как заноза под кожей, не давала Ане покоя. Она свербела в висках, зудела между лопаток, и казалось — каждое движение, каждый вдох обнажает её, делает уязвимой под сотнями взглядов. Едва она пересекла порог зала Сириуса, спина начала жечь: не от жара, не от напряжения, а от чужого внимания. Оно было вездесущим, как туман. Кто-то смотрел в упор, кто-то краем глаза, кто-то только втягивал воздух.
Шёпот, взгляды, запахи — от них не спрятаться. Волки не умели скрывать эмоции, и тем более запахи. Их презрение пахло остро, как уксус. Любопытство — терпко, будто яблочная кожура. А азарт… у него был сладковатый, хищный привкус.
«Вот та заяц, которая вылила кофе на волка.»
«Сама напросилась.»
«Храбрая. Или просто дура.»
Ана сидела прямо, будто прямая спина могла спасти её от всего. Лицо — маска из мрамора. Никаких эмоций, никакой слабости. Но внутри бушевала песчаная буря — сухая, немилосердная, сжирающая. Это была не боль. Боль — это то, что можно утешить. А то, что полыхало в ней, не знало утешения. Это была ярость. Глухая, жгучая, — как пепел, в который превратили её гордость.
Академия действительно была огромной — не метафора, а факт. Зал Сириуса, в котором проходило общее собрание, по размерам напоминал тронный зал, возможно, и по значению тоже. Высокие арочные окна пропускали уличный свет, играя бликами на отполированном полу. Между колонн — затейливая резьба, на стенах — флаг Академии.
Когда в зал вошла директриса, разговаривать перестали даже те, кто шептался без остановки. Высокая, как колонна, с серебристыми, до пояса, волосами и глазами цвета янтаря. Её взгляд был не просто строгим, он обнажал. Ане пришлось сдержать желание вытянуться по стойке «смирно».
— Добро пожаловать в Академию Лунного Круга, — её голос, низкий и ровный, эхом расходился по залу. — Здесь вы научитесь контролю. Силе. Стратегии. Вы научитесь быть не просто оборотнями, вы станете равными среди лучших.
Равными?
Губы Аны дрогнули в усмешке, и она быстро отвела взгляд, чтобы никто не заметил. Равные не заставляют других подавать им кофе. Равные не предлагают «отработать долг».
— Правила академии просты, — продолжила директриса. — Не убивайте. Не ломайте друг друга без причины. Всё остальное допустимо в рамках инстинктов и иерархии.
По залу прокатился негромкий, но выразительный вздох. Кто-то облегчённо, кто-то с азартом, как перед охотой. Ана поднялась и почти первой вышла из зала, направляясь в корпус С, туда, где должна была начаться её следующая лекция.
Корпус С оказался душным, пахнущим свежей краской и потом. Узкий коридор тянулся вдоль тренировочного двора, за решётчатыми окнами которого уже разминались студенты. Кто-то отжимался, кто-то боролся в парах, кто-то просто стоял в позе наблюдателя. Запахи били в нос, тяжёлые и густые. Волки, лисицы, пара леопардов, несколько кошачьих. Но зайцев… не было. Ни одного.
Когда она вернулась в комнату, Лея уже развалилась на кровати, лицо прикрывала зелёная маска из алоэ, а на коленях лежал журнал с блестящей обложкой. Белка бросила взгляд на Ану и сразу села, отложив всё.
— Что с тобой? — спросила она, чувствуя, как воздух в комнате вдруг стал плотным.
Ана не ответила сразу. Только сбросила обувь и упала на кровать лицом вниз. Несколько секунд — тишина, а потом голос, глухой, в подушку:
— Я врезалась в Таррена.
— Что? — Лея сползла с кровати и села ближе. — Прямо… в него?
— У меня был кофе в одной руке, карта в другой… Я не смотрела по сторонам. Он появился из ниоткуда. Всё вылилось ему на рубашку.
— На какую рубашку?
— Белая. Лимитированная. Дорогущая.
— О нет, — простонала Лея, прижав руки к лицу. — Скажи, что ты просто извинилась и убежала.
— Он не принял извинений, — Ана перевернулась на спину, глядя в потолок. — Либо покупаю такую же, либо отрабатываю долг.
Белка застыла. Никаких шуток, никаких возгласов. Только тишина.
— Пожалуйста, скажи, что ты согласилась купить.
Ана медленно повернула к ней голову.
— НЕТ! — Лея подскочила. — Ну ты что?! «Отрабатывать долг» — это… это как… как подписать договор с чёртом! Даже хуже. Волки альфы… они…
— А у меня был выбор? — взорвалась Ана. — У тебя есть огромная сумма в кармане? У кого-нибудь из зайцев есть? Я знала, на что иду. Это временно. Справлюсь.
— Он теперь будет тобой играть. Волки любят держать под контролем, особенно такие, как Таррен. Он будет ломать тебя понемногу, смотреть, когда ты треснешь.
— Ну и пусть, — Ана резко села. — Пусть думает, что я слабая. Пусть считает, что может приказывать. Но однажды покажу ему, что я не такая.
Лея сидела рядом, обняв подушку, будто та могла её защитить от слов Аны.
— Ты странная, — прошептала она. — В тебе есть нечто. Говоришь, что заяц, но в твоих глазах нет страха.
Ана тихо улыбнулась.
— Может, я просто заяц, который умеет кусаться.
Личная Зайка Таррена
В Академии слухи распространялись не просто быстро — они летели, обгоняя тени на стенах и ветер в коридорах. Один шепнул в столовой, другой пересказал в тренировочном зале, и вот уже вся Академия Лунного Круга гудела, как потревоженное осиное гнездо. Говорили о ней — о той, что рискнула… или оступилась. Никто толком не знал, что именно произошло, но подробности множились с каждой минутой.
Одни утверждали, что Таррен, самый опасный и замкнутый альфа Академии, зарычал на неё так, что в зале Сириуса звенело стекло. Другие рассказывали, будто она, дерзкая и сумасшедшая, плеснула ему в лицо кофе. Кто-то бросил версию, что он схватил её и, не говоря ни слова, закинул через плечо, унёс в неизвестном направлении.
Один шакал клялся, что видел, как у неё от стыда загорелись уши. А кто-то прошептал совсем тихо, почти в ухо: «Он сказал, что она будет его личной зайкой». Эти слова вызвали волну ахов, вздохов, смешков и неприкрытого интереса. Факт оставался один — она теперь была в центре всеобщего внимания. Её имя никто не знал, но знали: это та самая зайка.
В тренировочном зале пахло потом, металлом и настойчивым возбуждением. Воздух дрожал от резких движений и выбросов энергии. В одном из углов, где на лавке скопились несколько старших студентов, звучал смех — чуть хрипловатый, уверенный.
— Серьёзно, бро, — смеялся Касс, тёмный волк с ленивой осанкой и серебряной прядью, свисающей на один глаз, — думал, ты сожрёшь её прямо на месте. А ты выдал: «Будешь моей личной зайкой»?! Это новая игра? Или у тебя ролевой период начался?
Он откинул полотенце, вытер шею и с удовольствием плюхнулся на лавку, разглядывая Таррена, как хищник, наблюдающий за другим хищником, в ожидании следующего броска.
— Похоже, наш неулыбчивый Таррен решил завести домашнего питомца, — протянул Нил, рыжеватый лис с мощными плечами и ленивой походкой. — Интересно, она будет приносить ему тапочки?
— Или кофе. Без сиропа, но с капелькой ванили, как он любит, — хмыкнул Марк, щёлкнув пальцами. Смех вспыхнул снова. Он взвился под потолок, отразился от каменных стен и вернулся, чуть искажённый, как эхо чужого удовольствия.
Таррен сидел молча. Он откинулся назад, опираясь плечами на стену, в руках беззвучно крутил пустую бутылку из-под воды, взгляд упирался в дальнюю точку, где зеркала отражали вспотевшие спины и взъерошенные волосы тренировавшихся. Он молчал. Не потому, что не слышал. А потому что выбирал, что сказать.
Смех раздражал. Не потому, что был направлен на него — ему было плевать на поддёвки. Но потому, что в их словах не было даже тени понимания. Ни один из них не видел её такой, какой видел он. Никто не заметил, как она стояла — прямая, хрупкая, как стрела из стекла, но с тенью в глазах. Ни страха. Ни покорности. Только сдержанная, почти презрительная вежливость.
— Слушайте внимательно, — произнёс он наконец, спокойно, но с такой нотой в голосе, от которой леденеют суставы. Смех оборвался. Даже Касс замер с приоткрытым ртом.
Тишина вытянулась тонкой струной.
— Эта зайка — моя. Кто тронет её, пожалеет.
Пауза. Долгая, обволакивающая. Марк моргнул. Касс приподнял бровь.
— Ты серьёзно? — Нил покачал головой, как будто проверяя, не ослышался. — Это вообще не в твоём духе. Ты же всегда говорил, что омеги-зайцы — это скука смертная.
— Податливые, бесхребетные, с повадками жертвы, — напомнил Марк, — ты сам их так описывал. Что изменилось?