— Мы уезжаем, — произнёс он твёрдо. — Немедленно.
— Отец… — начала она, но он уже разворачивался к двери, словно разговор был окончен задолго до того, как она осмелилась заговорить.
Они вышли в сад. Студенты стекались к окнам и балконам, молча наблюдая, будто знали, что сейчас творится история, в которую они не имели права вмешиваться. И в этой тишине звук шагов казался оглушающим. Даже ветер сбавил бег, когда они остановились у склона, где начинались аллеи.
— Почему ты здесь? — спросила Ана наконец. Голос её дрожал.
Он посмотрел на неё без малейшего смягчения:
— Потому что ты забыла, кто ты. — Его голос был, как кнут. — Ты — дочь пантеры. Принцесса. Но ты разрешила пометить себя, как какаю-то дворняжку. Без брака!
Из-за колонны вышел Таррен. Он шёл уверенно, но в его движениях была сдержанная ярость. Он остановился напротив, грудь вздымалась от напряжения, челюсть сжата.
— Кто вы? — спросил он, глядя мужчине прямо в лицо.
— Её отец, — прозвучало твёрдо. — А ты, как я вижу, тот щенок, что осмелился оставить на ней свою метку.
Ана перевела взгляд на Таррена. Он стоял как скала, сдерживая каждую эмоцию, но руки его были сжаты в кулаки.
— Я отправил тебя учиться, — продолжал отец, обращаясь к ней. — Дал свободу. А ты получила метку от первого встречного, и решила, что любовь важнее политики.
— Он не встречный, — выдохнула Ана.
Отец шагнул ближе. Его голос стал глуже, тише, почти интимным — и оттого страшнее:
— Через месяц метка исчезнет. А ты выйдешь замуж за наследника Львов. Ты — не личность. Ты символ. Ключ к миру между кланами. Балансу, к которому мы шли десятилетиями.
— Я не выйду за него.
Он не стал спорить. Просто обернулся к охране:
— Уведите её.
Два громилы двинулись вперёд, словно стены. Но в тот же миг между ними оказался Таррен. Он шагнул вперёд с такой уверенностью, будто сам воздух уступал ему дорогу. Лицо его было спокойно, почти хищно-невозмутимо.
— Не подходите к ней.
— Ты никто, — бросил король. — И твой голос не учитывается.
— Я тот, кто любит её. И кто не позволит вам причинить ей боль.
Первый охранник рванулся вперёд — и тут же получил удар. Потом второй. Всё произошло в один миг: Таррен двигался, как вихрь. Один упал, другой отступил, стирая кровь с губ. Схватка началась. Крики, шум, бегущие студенты — всё смешалось.
— Таррен! — крикнула Ана. — Не надо! Не из-за меня...
Он остановился. Грудь вздымалась, губа рассечена. Но в глазах — всё та же решимость.
— Я поеду, — сказала Ана. — С отцом. Сейчас.
— Ана…
— Я не хочу, — проговорила она, — чтобы ты пострадал. Ты уже дал мне больше, чем кто-либо. Не дай им сломать и тебя.
Она медленно подошла к отцу. Тот даже не посмотрел на неё — только кивнул, будто иного выбора и не существовало.
Когда карета скрылась за поворотом, в саду повисла тишина. И в этой тишине раздался глухой, хрустящий удар: Таррен со всей силы ударил кулаком в ствол дерева. Кора слетела, дерево задрожало, птицы взметнулись.
А потом он закричал. На всю академию. Диким, первобытным голосом, в котором не было слов — только боль. Беспомощность. Потеря.
И все, кто слышал этот крик, знали: волк потерял не просто омегу. Он потерял свою половину. Свою душу. Себя.
Ночная встреча
Прошёл месяц с тех пор, как отец увёз Ану из Академии. Долгий, мучительно затянувшийся месяц, наполненный звенящей тишиной, в которой не слышалось ни её смеха, ни шагов, ни даже дыхания — как будто сам воздух затаил дыхание, ожидая. Тишина стояла над лесом, над скалами, над крышами корпусов Академии — густая, вязкая, пронзительная. Даже вой ветра над кронами деревьев не мог её нарушить, лишь усиливал это ощущение беззвучной пустоты.
Таррен исчез из жизни Академии, словно его никогда и не было. Не появлялся на занятиях, не выходил на тренировочные площадки, не пересекался в коридорах с преподавателями и студентами.
Он прятался в стае. В своём мире, среди тех, кто не задавал лишних вопросов. Лишь дома, среди братьев по крови, он позволял себе быть — не бойцом, не студентом, — просто существом, страдающим от потери. От голода. От тоски. От нестерпимого зуда в душе, как будто кто-то вырвал из него нечто жизненно важное и оставил рану, которая не заживала.
Он не находил себе места. Голод, что терзал его изнутри, был не физическим — он был другим, звериным, инстинктивным. Неутолимый, как жажда в пустыне, он выжигал его изнутри.
Несколько раз он пытался пробраться во дворец пантер. Под покровом ночи, в обличии волка, затаив дыхание, он крался сквозь лес. Но охрана была безупречной. Безукоризненно выверенная система, в которой не было слабых мест. Каждая тропа, каждый поворот, каждый куст был под наблюдением. Его ловили — не жестоко, не грубо, но твёрдо и безапелляционно. Он не имел ни приглашения, ни союзников в зале приёмов. Только шрам на сердце.
А потом — новость. Несколько дней назад он узнал о турнире. Отец Аны объявил его как испытание для претендентов на руку наследницы. Победитель получит право на политический союз, на род, на силу, на будущее. На неё. На ту, что была его. На ту, чьё имя он шептал в ночи. Чьё лицо не покидало его памяти.
Со всех сторон стекались молодые альфы. Благородные, сильные, ловкие, надменные. Улыбки их были учтивы, но глаза говорили о жажде власти. Они мечтали не о девушке, а о месте рядом с троном. Им была нужна не она, а то, что за ней стояло.
А Таррен знал: ему нечего терять. Нечего, кроме неё. И потому он не мог позволить, чтобы её отдали кому-то другому. Ни за что.
Он тоже приехал во дворец, как официальный кандидат. Ночью направился в комнату Аны. Тихо, осторожно, словно тень. Путь был долгим, сложным, почти невозможным. Но нашлись те, кто ему помог.
Комната её находилась в южном крыле. Он знал это заранее, знал, сколько шагов до поворота, сколько окон на фасаде. Он встал у двери. Сердце грохотало в груди, дыхание прерывистое, ладони сжимались в кулаки. От желания, которое с каждой секундой становилось всё яростнее.
Он тихо постучал.
Дверь открылась.
Она стояла там. В простом халате, босая, с распущенными волосами. Уставшая, такая живая, такая настоящая. Их взгляды встретились, и время остановилось. В этом взгляде было всё: тоска, любовь, боль, надежда.
— Таррен…
Он шагнул вперёд, резко, как будто не мог ждать ни секунды больше, и заключил её в объятия. Обнял с такой силой, будто пытался впитать её обратно в себя. Пальцы зарылись в её волосы, он дышал быстро, тяжело, будто только что вынырнул из глубины. Её руки обняли его, и она вжалась в него, как будто только так могла дышать.
— Метка, — прошептал он, осторожно отстранившись. Его пальцы дрожали, касаясь её шеи. — Она не исчезла.
— Нет, — ответила она, так же тихо. — Она осталась. Всё это время. Я чувствовала тебя, даже когда не могла видеть.
— Значит ты… моя истинная пара.
Она кивнула. Уверенно, будто знала это с самого начала.
— Наследник львов отказался от брака. Он увидел метку и сказал, что не будет связываться с чужой парой. А отец… ему было всё равно.
Таррен молчал. Смотрел на неё, гладил щёку, ловил каждую черту. В груди было только одно — желание защитить. Не завоевать, не доказать, не заполучить. Защитить.
— Он всё равно собирается выдать меня, — прошептала Ана. — Назначен турнир. Отец не ищет мне мужа. Он ищет союзника. Любого, кто будет выгоден.
— Я не позволю, — твёрдо сказал Таррен. — Приму участие. Выиграю. И тогда никто не сможет нас разлучить. Никто.
— Таррен… есть ещё кое-что.
Он насторожился. Всё его существо напряглось в ожидании.
— Мне кажется… я беременна.
Мир на мгновение застыл.
— Ты уверена?
— Нет. Я не ходила к лекарю. Не могу. Если отец узнает… если поймёт… он может…
— Ана, — его голос стал твёрдым, тёплым, глубоким. — Послушай меня. Я не дам тебя в обиду. Ни тебя, ни ребёнка. Сделаю всё, чтобы мы были вместе. Ты моя пара. Ты моя семья. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
Он смотрел на неё, и мир вокруг словно растворился. Исчезли стены, исчезли двери, коридоры, ночная прохлада, осталась только она. Её лицо. Её дыхание. Её сердце, стучащее в такт с его.
И в этот момент он не выдержал.
Пальцы скользнули по её щеке, медленно, почти благоговейно. Затем — ниже, к подбородку. Он поднял её лицо, и она не сопротивлялась. Глаза её слегка затуманились, губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым, будто и она ждала этого. Ждала с того самого дня, когда их разлучили.
Он наклонился к ней. Их губы встретились — мягко, почти несмело. Но в следующую секунду сдержанность рухнула. Поцелуй стал глубоким, жадным, полным боли и тоски, накопленных за этот бесконечно долгий месяц. Он целовал её, как человек, вернувшийся с войны, как зверь, нашедший свою пару.
Её пальцы вцепились в его плечи, потом — в волосы, и она отвечала на поцелуй с той же отчаянной страстью. Он чувствовал, как дрожит её тело, как её грудь судорожно поднимается от сбившегося дыхания. Она прижималась к нему всем телом, без остатка, будто хотела исчезнуть в нём, спрятаться от проблем, от страха, от будущего.
— Ты не представляешь, как я скучал… — прошептал он ей в губы, когда на миг отстранился, касаясь лбом её лба.
— А я мечтала об этом каждую ночь, — прошептала она. — Только это и держало меня на плаву.
Он вновь поцеловал её. Уже медленнее, но не менее жадно. С нажимом, с требовательной нежностью. Его губы скользнули к её щеке, к виску, к шее. Он задержался там, ощущая под губами её пульс, её живую, горячую кожу.
— Больше никто не отнимет тебя у меня, — прошептал он, и голос его звучал, как клятва.
Она не ответила. Только уткнулась лицом в его шею, зарывшись туда, как в единственное спасение.
Турнир
Турнир, с самого начала объявленный как состязание за руку наследной принцессы, стремительно вышел за рамки придворного развлечения и превратился в событие года. На арену съехались альфы всех крупных кланов — волки, леопарды, гепарды, рыси, пумы. Каждый — не просто претендент на титул и власть, а воплощение силы, зверя, амбиций своей стаи.