— В водке могут быть и продольные, и поперечные, — я запнулась, подумала немного и добавила: — Я тебе завтра скажу, а сейчас не могу сообразить. Лучше допьем и пойдем спать.
Мы разлили остатки ликера, но не успели выпить, как дверь распахнулась, и в дом вбежали три милиционера с оружием в руках.
— Где он?
— Кто — он? — невозмутимо спросила я. Мне уже было на все наплевать, к тому же я не поняла, чего они хотят.
— Он уже ушел, — сказала Вика.
— С ним, — добавила Ирина.
— Кого вы собирались утопить, где он? — продолжала настаивать милиция. — В бочке? В канаве?
До меня, наконец, дошло.
— А вон, — указала я на рюмку в центре стола. — Он там на дне плавает, может, еще дышит.
Забрав «утопленника» и не обнаружив криминала, сотрудники милиции ушли. Мы допили ликер; Ирина собралась идти домой.
— Аккуратней там, в яму под окном не упади, — не очень внятно пробормотала Вика. — В эту яму всегда все спьяну падают.
Ямы там больше не было, но она об этом забыла.
На следующий день мы встали позже обычного и после завтрака в задумчивости бродили вокруг дома. Подойдя к грядкам с овощами, мы молча посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, повернулись на сто восемьдесят градусов, словно кто-то невидимый скомандовал: «Кругом!». Не сказав друг другу ни слова, мы направились к яблоням.
— Что-то не хочу я сегодня капусту пропалывать… — медленно произнесла я, когда мы отошли от грядок метров на пятнадцать. — Мы вчера много всего обсудили, давай продолжим.
Вика кивнула, достала сигарету и закурила, сломав при этом пару спичек.
— Лучше подведем итоги, — предложила она.
— Хорошо, — согласилась я.
— Ну, ты и начинай.
— Брюнет меня бросил, но оставил подслушивающее устройство, чтобы определить своего преемника и из ревности убить, — начала я. — Я в отместку подсыпала ему ядовитого шоколада. На стул.
— Давай серьезно, — остановила меня Вика. — И не бросил он тебя вовсе, я видела, как он на тебя смотрел.
— Ладно, давай серьезно. Два года назад твой убитый одноклассник спрятал в фундаменте моего дома какие-то сокровища в железном ящике. Потом на его след кто-то вышел, примерно выяснил, где он их спрятал, и убил его. И теперь этот кто-то ищет сокровища, попутно убивая лишних людей, тех, кто путается под ногами. Например, Кролика. А чтобы достать сокровища, надо только разрушить мой дом. Убивать меня необязательно.
Я вздохнула, потому что любила свой дом и совсем не хотела его потерять.
Солнце скрылось где-то за облаками, подул холодный ветер, стало мрачно и тоскливо. Флоксы на клумбе склонили головы.
— Интересно, откуда он узнал, что Кролик ко мне заходил? По следам? — обратилась я к Вике. — Я ведь ему про Кролика не говорила.
— Наверное, Митя рассказал, — предположила Вика. — Пойдем в дом, может дождь начаться.
— Это хорошо, грибов будет много, — заметила я.
Мы вернулись в дом, Вика удобно устроилась в кресле, я надела свитер, села за стол и добавила:
— Уточняю: ящик с сокровищами ищут две группировки, воюющие между собой. А также милиция, которая всем мешает и все путает. Я также думаю, что первая группировка, та, в которой был твой одноклассник, является хозяйкой сокровищ, а вторую я сама, по собственной глупости, привела к своему дому. Опасаться надо всех незнакомых мужчин, а еще Чудака. Смотри-ка, дождь пошел! Неужели на весь день?.. Так вот, насчет Чудака — что-то я сомневаюсь…
— Дай мне что-нибудь теплое, я замерзла, — перебила меня подруга. — Ты думаешь, он невиновен? Он ведь исчез!
— Исчез он, когда пчелы его покусали, — сказала я, подав Вике куртку. — Может быть, лечился. Мне не хочется его сразу в преступники зачислять, нужно подождать дополнительных данных.
— Будешь ждать, пока он тебя убьет?
— Нет, если преступник, — не убьет, он же знает, где все спрятано, но не может забрать — народу вокруг много.
— Ты всегда была оптимисткой, — вздохнула моя подруга. — А почему ты так уверена, что они воюют между собой?
— Иначе они бы давно объединились. И от меня бы уже ничего не осталось, вместе с домом. Вернее, от дома бы ничего не осталось, а от меня — не знаю.
— Не нравится мне все это, — тихо сказала Вика. — Кому еще ты об этом рассказывала?
— Никому. Может быть, вчера — Ирине. Но ее я знаю двадцать лет, и убивать мы друг друга не будем ни при каких обстоятельствах.
— А этому, шоколадному?
— Я бы рассказала, да не успела. Видишь, какой он, — ответила я с легкой досадой.
— Это становится опасным, — веско произнесла Вика. — Пусть разбираются без тебя. Уезжай в Москву, и немедленно!
— Завтра, — покорно кивнула я.
За окном лениво капал дождь. Там было мрачно, но еще светло.
Час назад я отвезла подругу на станцию и теперь смотрела в окно на намокшую березу и тосковала по городу: по влажному асфальту, уличному шуму, телефону, горячей ванне… Но я знала, что в Москве я буду тосковать по тишине, по мокрой березе, по сорнякам и запаху удивительной свежести, от которого кружится голова.
Перед отъездом Вики ко мне зашел Митя. Он принес кусок сыра — нам попробовать — и сообщил, что молоко не пользуется спросом, и что он из молока собирается делать вот такой сыр.
— Только он получается белым, а не желтым, как импортный, — пожаловался Митя. — Вы не знаете, чем они его красят?
Мы с Викой, попробовав сыр, в один голос стали его хвалить.
— А красить можно шафраном, — сообщила я, — спиртовым раствором, я где-то читала.
— Чем-чем?
— Шафран — это рыльца пестиков крокусов, сушеные и толченые, — пояснила я. — Но не тех, что у меня на клумбе весной цветут, а степных каких-то или горных.
— Поищи для меня рецепт, — попросил Митя.
После его ухода я отвезла Вику на станцию; вернувшись, вымыла посуду, подмела пол, собрала для Москвы кое-какие вещи и села в кресло.
Плачущая напротив окна береза вздрагивала под ударами капель, бессильно опустив ветви.
Минут через десять к березе приблизилась взъерошенная, промокшая Гроза, уже без зеленых полос на боку, тащившая на веревке Ирину под желтым зонтиком.
Привязав козу к березе, что означало: «Я пришла ненадолго», Ирина поднялась на крыльцо. Ее резиновые сапоги были вымазаны в грязи почти по щиколотку.
— Чудак нашелся! — сообщила она. — И не один, а с девушкой. Я сама их видела, когда козу пасла. Так вот, по-моему, от нее пахнет теми духами. Образец почерка взять?
— Нет, Иринка, не надо, спасибо, — грустно ответила я. — Уезжаю я завтра. И вообще, это опасно.
— Возвращайся скорее, — на прощание пожелала она и ушла, оставив на крыльце грязные следы в елочку.
Уже несколько дней я сидела в Москве, не зная, чем себя занять. Я скучала.
Все мои знакомые по случаю лета разъехались кто куда. Даже соседей в доме почти не осталось. Вика же, вернувшись из отпуска, работала целыми днями.
Я прочитала все сельскохозяйственные книги и журналы, какие у меня были; нашла для Мити рецепт краски для сыра; сделала генеральную уборку квартиры с мытьем окон.
По магазинам ходить неинтересно. По улицам — тоже, тем более что дышать пылью я уже отвыкла.
Брюнет… Брюнет исчез. Исчез и больше не появлялся. Я позвонила ему на работу и передала для него сообщение, но он так и не перезвонил.
Нет, я не думала, что его убили. Я полагала, что исчез он только из моей жизни, а на работу ходит по-прежнему. Просто мне никак не удавалось изгнать его из своих мыслей.
В сердце поселилось сомнение — мерзкая колючка, которая царапалась и больно кололась. Что-то было не так, вот только что именно? Я думала, думала, но никак не могла понять.
Вечером ко мне ненадолго забежала Вика, я напоила ее чаем.
— Не звонил? — поинтересовалась она, сообщив перед этим, что новостей нет никаких.
— Нет, не звонил.
— Так выбрось его из головы.
— Я бы с радостью, да пока не могу, — вздохнула я.
— Ну что ты в нем нашла?! Нос крючком, подбородок торчком. Да и бриться по два раза в день ему бы не помешало.
— Глаза… — мечтательно протянула я.
— Ну так сама позвони!
— Нет.
— Тогда пойди в театр.
— Одна?
— Одна. Может, познакомишься там с кем-нибудь, — это означало, что завтрашний вечер у Вики занят.
Закрыв за Викой дверь, я подошла к окну в комнате — посмотреть, как она доберется до трамвайной остановки, поскольку уже начинало темнеть.
Трамвай пришел быстро, Вика села в него, а я, отходя от окна, краем глаза заметила в стекле свое отражение с каким-то необычным, скептически-снисходительным выражением лица. Повернувшись обратно, я стала его рассматривать.
— Давай, дорогая, поговорим серьезно, — с сочувствием в голосе обратилось ко мне мое отражение. — Долго ты еще собираешься о нем думать?
— От меня это не зависит, — печально ответила я ему.
— А что ты можешь о нем сказать? — спросило оно, точнее она.
— Ну, он… — сказала я и замолчала, почувствовав в ее словах какой-то подвох.
— Разве он так уж хорош, что нужно думать о нем целыми днями?
— Не целыми днями, нет, — начала оправдываться я. — Я вовсе не думаю…
— Понятно, — перебила меня она. — Тоскуешь? Тогда подумай о нем по-другому. А не можешь думать — хотя бы послушай. Какой мужчина тебе нужен, смелый и мужественный? Нежный, внимательный и заботливый? И чтобы при этом с ним было о чем поговорить?
— Ну да, — согласилась я. — Ты же знаешь.
— А с чего ты взяла, что он именно такой?!
Я лишь вздохнула, не найдя, что сказать. Действительно, почему я решила, что он именно такой?..
— Он хоть раз о тебе позаботился? — продолжала она. — Чем-то помог? Проявил внимание? Да? А в чем?!
Я снова вздохнула. Та, в окне, несомненно, была права.
— А много ли он с тобой разговаривал? И о чем же? По-моему, он больше молчал. Тебе еще не надоели твои монологи?
Я еще раз вздохнула. Пришлось признать, что и это правда. Неужели, кроме него самого, его никто не интересует?.. Или он что-то скрывает по долгу службы?