Из растущих рядом с бочкой лилий выбралась растерзанная ворона и заковыляла прочь, волоча по земле крыло. Но нам было не до нее, мы не сводили глаз с кошки, которая крутила головой и била по воде передними лапами.
— Без паники! — твердо сказала Вика, запустила в воду руки по локти, подхватила Ванду и поставила ее, мокрую, на траву.
После заплыва она стала похожа на испорченное пособие по зоологии: узкий кошачий скелет, к которому приделали огромную львиную голову с белой гривой — сухая шерсть на голове и шее топорщилась во все стороны.
Ванда отряхнулась и полезла под дом, все еще влажная и облезлая, а мы вернулись к столу.
— Борщ в тарелках остыл совсем, быстро доедайте, пока картошка еще теплая, — скомандовала Вика. — На чем мы остановились?
— На Игоре, — с готовностью подсказала я. Это была моя мысль, и я ее не забыла. — Вдруг вор — это он?
— У него алиби, — сверкнув глазами, ответила Вика. Ей не слишком понравилась моя настойчивость. — Он в Москву ездил как раз в то время, когда вор по дачам лазил, я помню. Он в театре в оркестре играет, у него то спектакли, то репетиции.
Я и не предполагала, что со мной кто-нибудь согласится, но меня неожиданно поддержал Владимир Яковлевич.
— Зять мог все подстроить, — сказал он. — Садился в электричку, выходил на следующей станции, возвращался, залезал в чужой дом и опять уезжал.
— Это слишком сложно, — возразила Вика. — И объясните мне, пожалуйста, почему он ничего не брал?
— Он просто так залезал, из любви к риску.
— Может, он там вдохновение искал, — добавила я.
— А если бы его кто-нибудь заметил? Здесь же его все знают! Ты представляешь, что было бы?
— Этот кто-нибудь взял бы ружье и просто убил бы его, — подхватила я в тон Вике. — Или зарубил бы топором. И закопал бы где-нибудь в кустах.
— Точно, тетя Юля, — согласилась со мной Наталья и мстительно засмеялась. — Его у Горы можно закопать и даже ограду на могиле поставить. Она там рядом с домом валяется.
— Зачем ограду? — удивленно спросила я. — Ведь тогда все узнают, что это могила.
— Подумают, что старый Гора умер, а молодой его в огороде зарыл, — продолжил мысль Натальи Владимир Яковлевич. — Хоронить-то нынче дорого! А наши Горы всегда были со странностями!
— Но за обедом-то об этом можно было не говорить?! — поморщилась Вика. — Берите картошку и салат. Сами, сами берите.
— А еще труп можно закопать у нас под домом, — добавила Наталья. — Дед, ты там целыми днями сидишь и что-то копаешь. Никто не знает, что ты там делаешь! Может быть, ты кого-то убил.
— Игоря, — подсказала я. — Что-то его давно не видно.
— Я уже не копаю, — стал оправдываться Владимир Яковлевич. — Там балка подгнила, я ее зачистил и покрасил.
Это слово — балка — я слышала уже не первый раз, но очень смутно представляла себе его значение.
— Балка — это что такое? Вот это вертикальное бревно посреди веранды — это балка? — наугад спросила я.
— Нет, это стойка, к тому же это не бревно, а брус. А балка — горизонтальная. Обычно она падает и убивает…
— О Господи! Папа! Никто никого не убивает! Ну и семейка, спятить можно!
Вика возмущенно вскочила из-за стола, пробежала по веранде, включила электрический чайник рядом с плитой и, немного успокоившись, вернулась обратно.
— Кому еще салата? Кто жадный? — спросила она, заглянув в миску с салатом.
— Я, — тут же ответила Наталья, протянув свою тарелку.
— И я, — уверенно сказал Владимир Яковлевич.
— Ну и я тоже жадная, раз такое дело, — не рискнула отстать я — вдруг останусь без добавки.
— Я хотела сказать: кто голодный? — хмыкнув, поправилась Вика.
Вскоре после обеда мы расположились в тени на скамейке, в смысле в тени от соседского дерева, и разглядывали яблоню, которая, хотя и не полностью, но все же освещалась солнцем. Больше смотреть было не на что: слева размахивала ветками, похожими на сушеные колючки, серебристо-зеленая, анемичная облепиха, а расцветшие справа пестрые колокольчики, сладко пахнущие ванилью, Вика срезала, и они стояли в вазе на веранде.
За прошедшие два часа Вика, прямо на моих глазах, из счастливой превратилась сначала в грустную, а затем в мрачную и рассеянную. За обедом она еще весело улыбалась, потом улыбалась более тревожно, а сейчас и вовсе улыбаться перестала.
— Не хочу ничего делать, — вялым тоном призналась она. — Пойдем кофе пить.
Кофе большой пользы не принес — настроение моей подруги не улучшилось. Разговор она почти не поддерживала, да и слушала плохо. Допив, она хмуро предложила:
— Давай еще чего-нибудь выпьем. Можно пива.
— Пива? После кофе? — ужаснулась я.
— Ну, тогда вина. Стаканы в буфете.
Красное вино оказалось вкусным, но, глядя на Вику, можно было подумать, что она пьет марганцовку. И хотя я собиралась дождаться, пока она сама объяснит мне, в чем дело, тут мое терпение лопнуло.
— Ну, скажи же, наконец, что случилось? — привязалась я к ней. — Не молчи как рыба!
— Да я и сама не знаю, — протянула она в ответ. — Просто мне как-то не по себе…
— Да?.. — поощрительно-ободряюще произнесла я. — И?.. Из-за чего тебе не по себе?..
Она напряженно вздохнула, уперлась сосредоточенным взглядом в стоящую на столе бутылку и через несколько секунд вдруг яростно выкрикнула:
— Не буду я с ним больше целоваться! Никогда! И здороваться больше не буду! И улыбаться не буду!
От неожиданности я подпрыгнула на стуле, звякнув о стол стаканом с вином. От неожиданности смысла, а не выкрика, конечно. Совсем недавно все складывалось так хорошо, и вот…
— Постой, постой, объясни подробнее, — стараясь скрыть недоумение, доброжелательно попросила я.
— А нечего тут объяснять! — огрызнулась Вика. — Не буду, и все!
Вот, значит, как! Не буду, и все! То радуется, светится и песни поет, то мучается и переживает. Из-за чего переживает-то?.. Непонятно.
— И видеть его не хочешь? — на всякий случай поинтересовалась я.
— И видеть не хочу!
То хочет видеть, то не хочет…
«Ты что-нибудь понимаешь, дорогая? — спросила я себя. — Может, ей кажется, что она ему не нравится? Или недостаточно нравится? Иногда так бывает…»
— Ну хорошо, — примирительно произнесла я. — Вот придет зять — я на вас посмотрю.
— Я полагаю, — после небольшой паузы сказала Вика, — что он не придет.
— Зять не придет? — недоверчиво переспросила я. — Не придет смотреть футбол?
— Ну да! Не придет! — убежденно продолжала она. — И, что хуже всего, я в этом сама виновата.
— С чего ты это взяла?! — удивленно воскликнула я.
— Он понял, что он мне нравится…
— Так что же в этом плохого?!
Вика долила себе вина, подняла стакан и стала рассматривать его со всех сторон.
— Понимаешь, так уже было, — сказала она, сделав глоток. — Все было замечательно, пока он был мне не нужен. Он вокруг прыгал, улыбался, глазки строил… А как только я к нему что-то почувствовала…
Вика сделала еще один глоток, поставила стакан и принялась рассматривать клеенку на столе: бело-голубые цветочки, листочки… Поводила по ним пальцем…
— Ну, — не выдержала я.
— Ну и он исчез! Увидел, что я к нему неравнодушна, пообещал зайти вечером и исчез на несколько дней.
— А ты?
— Что я?! — раздраженно произнесла моя подруга. — Я при этом себя чувствовала, как рыба на крючке: он за леску дергает, а мне больно!
— И что?
— Когда я успокоилась, он снова появился как ни в чем не бывало: ах, Вика! Ах, то! Ах, се!
— А ты?
— Ну, я сначала ничего! А потом опять…
— Что — опять? — поинтересовалась я, чтобы продолжить беседу, хотя все уже было ясно. Просто я испугалась, что Вика снова надолго замолчит.
— Я опять стала на него реагировать. А он опять исчез. Тьфу!
Потянувшись за бутылкой, Вика опрокинула на клеенку чашку с остатками кофе и локтем столкнула на пол солонку.
Отставив кофейные чашки на край стола, ближе к стойке, то есть к вертикальному бревну, я протерла клеенку; Вика подняла солонку и подмела пол, а потом вернулась к столу.
Мы, хотя и без особого эффекта, пили вино до самого вечера. Перед футбольным матчем к нам присоединился Владимир Яковлевич.
Зять смотреть футбол не пришел!
— Ну что, рубить? — спросила я, оглядывая малину. У меня в руках была лопата.
— Руби, не жалей, — ответила Вика довольно кислым тоном. — Это она с жиру бесится. Мы ее в прошлом году удобрениями перекормили, вот она и надумала размножаться. Руби, не бойся, может быть — тяпку разыщешь.
Ягод на малине почти не было, зато земля вокруг кустов была покрыта невысокой молодой порослью так густо, что сквозь нее не могли пробиться ко всему привычные, сверхвыносливые сорняки. Эту поросль я и пыталась уничтожить, обходя кусты малины и с силой втыкая лопату в землю, стараясь перерубить уходящие во все стороны длинные корни.
Вика, сидя на маленькой табуретке, делала вид, что пропалывает заросшие травой проходы между грядками. Она уныло размахивала садовой вилкой и выдергивала по одной травинке, но это не давало никакого результата, так как с этими сорняками надо было бороться тяпкой, а лучше даже лопатой.
С самого утра моя подруга находилась в подавленном настроении, она бродила по дому как привидение, спотыкаясь на ровном месте, роняя вещи и не отвечая на вопросы.
Я уже убрала со стола продукты после завтрака, не слишком торопясь, вымыла посуду, а она все сидела, уставясь в одну точку, и курила сигарету за сигаретой, выпуская дым в раскрытое окно.
Наконец мне надоело изображать хозяйку дома, и я подумала, что надо что-то предпринять. Прикинув, как поступила бы на моем месте сама Вика, я бесцеремонно схватила ее за руку и потащила из дома.
— Сидеть можно и на грядке, — заявила я, не обращая внимания на ее слабые протесты.
Так Вика против воли оказалась втянутой в прополку, но это занятие сегодня давалось ей с трудом, а вернее, не давалось вовсе.